Космический госпиталь - Уайт Джеймс (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Конвей распорядился, чтобы никто не смел утешать больного, ибо он и так уже достаточно пострадал от такой доброжелательной тупости. Если бы Конвей мог запретить доступ в палату всем, кроме себя, Курседд и Приликлы, он сделал бы это, не задумываясь. Однако Конвею все время приходилось убеждать себя, что он поступает правильно.
Со дня первого консилиума он сознательно избегал доктора Маннона, не желая обсуждать с ним ход болезни, — старый друг был слишком умен и его невозможно было провести, а правду Конвей не мог сказать даже ему. Он страстно желал, чтобы капитан Саммерфилд был с головой занят делами на корабле, чтобы О'Мара и Скемптон забыли о существовании Конвея, а Маннон не совал нос не в свое дело.
Однако этого не случилось.
Когда утром пятого дня Конвей вторично зашел в палату, его там поджидал доктор Маннон. Согласно всем правилам хорошего тона, он попросил разрешения взглянуть на пациента. Затем, покончив с формальностями, сказал:
— Послушайте, юный наглец, мне надоело смотреть, как вы разглядываете свои ботинки или потолок, стоит мне только подойти к вам. Не будь у меня такой же непробиваемой шкуры, как у тралтана, я бы не выдержал подобного пренебрежения. Известно, что вновь назначенных старших специалистов первые недели работы прямо-таки распирает от самомнения, но ваше поведение переходит все границы.
Подняв руку, он остановил попытку Конвея ответить, и продолжил:
— Принимаю ваши извинения. Теперь перейдем к делу. Я говорил с Приликлой и с ребятами из патологии. Они сказали мне, что поражено все тело, что новообразование непроницаемо для рентгеновских лучей безопасной концентрации, а потому о состоянии внутренних органов можно только догадываться. Удаление наростов исключено — для этого требуется парализовать щупальца, а это в свою очередь может остановить сердце. При действующих щупальцах операцию тоже нельзя провести. В то же время пациент слабеет день ото дня, но вы не можете накормить его, не освободив ему рот.
К тому же последние анализы свидетельствуют, что опухоль распространяется не только вширь, но и вглубь, и есть основания полагать, что, если не провести операцию немедленно, хвост полностью срастется со ртом. Разве не так?
Конвей кивнул.
— Допустим, — переведя дух, продолжил Маннон, — вы ампутируете конечности и удалите опухоль с головы и хвоста, заменив кожу подходящим синтетическим материалом, а как только пациент достаточно окрепнет, повторите эту операцию на остальных участках тела. Согласен, этот путь невероятно сложен, но в настоящих условиях он предоставляется единственно возможным. Конечно, можно создать ему искусственные конечности…
— Нет! — с чувством воскликнул Конвей. Если его теория правильна, то всякая операция на этой стадии окажется роковой. Если же нет и если пациент на самом деле такой злобный и непреодолимо враждебный, как представляется с первого взгляда, и если друзья его разыщут…
Чуть успокоившись, Конвей пояснил:
— Представьте, ваш друг с заболеванием кожи попал в руки к инопланетному доктору и тот не придумал ничего лучшего, как заживо содрать с него кожу и оторвать ему руки и ноги. Обнаружив его в таком состоянии, вы придете в негодование. Даже если предположить, что вы цивилизованное, терпимое и готовое на компромиссы существо — а эти качества мы пока не можем приписать нашему пациенту, — я беру на себя смелость предположить, что вы выйдете из себя.
— Это же несопоставимо, вы же отлично понимаете! — горячо возразил Маннон. — Порой приходится рисковать. Перед нами как раз такой случай.
— Нет, — ответил Конвей.
— Может быть, у вас есть лучшие предложения?
Конвей не спешил с ответом, тщательно взвешивая каждое слово:
— У меня есть одна идея, но пока я не хотел бы её обсуждать. Если что-нибудь получится, вы узнаете об этом первым: Если не получится — все равно узнаете. Узнают все.
Пожав плечами, Маннон направился к двери, но, не дойдя до нее, остановился.
— Что бы вы ни делали, — произнес он, — это достаточно серьезно, раз вы решили держать все в секрете. Однако, если вы поделитесь этим со мной, в случае неудачи я разделю с вами и вину…
«Все-таки есть настоящие друзья», — подумал Конвей. Соблазнительно было бы поделиться с Манноном — он был дотошным, добрым и весьма знающим специалистом, чрезвычайно серьезно относившимся к своей профессии, хотя и имел обыкновение подшучивать над собой. Однако вряд ли он сможет делать то, о чем его попросит Конвей, и вряд ли он будет хранить тайну, если этим Конвей займется сам.
И Конвей с сожалением покачал головой.
Глава 5
Когда Маннон ушел, Конвей возвратился к своему пациенту. Теперь больной напоминал не просто баранку, а баранку, ссохшуюся и изрезанную морщинами. Конвею трудно было убедить себя, что с того дня, как пациент прибыл в Госпиталь, прошла всего неделя. Его задетые опухолью щупальца напряженно торчали под разными углами, подобно засохшим сучьям на мертвом стволе. Понимая, что опухоль закроет дыхательные пути, Конвей вставил в них трубки, чтобы обеспечить нормальное дыхание. Трубки помогли, однако дыхание пациента замедлилось и утратило глубину. Биение сердца участилось, удары его ослабли.
Неуверенность изматывала Конвея.
Он записал в историю болезни пульс и частоту дыхания больного и решил, что пришло время чаще его осматривать, а также договориться с Приликлой, чтобы делать это вместе.
Курседд не спускал с Конвея глаз. Он не стал предупреждать ее, чтобы она молчала, так как это породило бы ещё больше разговоров и сплетен.
Конвей и так стал уже притчей во языцех у медсестер, а в последнее время обратил внимание, что старшие медсестры отделения стали относиться к нему с заметной прохладой. Но, если повезет, руководство ещё несколько дней не будет знать об этом.
Три часа спустя он вернулся в палату вместе с Приликлой. Сам снова проверил пульс и дыхание, а ГЛНО выяснил эмоциональное состояние пациента.
— Он очень ослабел, — задумчиво сказал Приликла. — Жизнь в нем еле теплится. Дыхание почти неощутимо, а пульс частый и слабый… — Мысль о смерти была особенно невыносима для эмпата, и чувствительный Приликла не смог заставить себя закончить фразу.
— Убедить его мы ни в чем не можем, — размышлял вслух Конвей. — Питаться он не способен, запасов энергии почти не осталось…
Конвей продолжил осмотр, но его неожиданно прервали.
Существо, что с трудом протиснулось в дверь, было тралтаном. Трудно отличить одного тралтана от другого, но этого Конвей узнал. Это явился не кто иной, как Торннастор, диагност, заведующий лабораторией патологии.
Выпучив глаза на Приликлу, он загудел:
— Выйдите, пожалуйста. И вы, сестра. — Затем он обратил все четыре глаза на Конвея.
— Я решил поговорить с вами один на один, — сказал Торннастор, когда Приликла и медсестра вышли. — Так как мои отдельные замечания будут касаться вашего профессионального поведения, я не хочу смущать вас присутствием свидетелей. Но начну я с добрых вестей. Нам удалось подобрать средство, останавливающее разрастание опухоли. Оно не только прерывает рост злокачественного образования, но и размягчает уже пораженные участки, а также регенерирует ткани и поврежденные сосуды.
«Черт побери», — подумал Конвей, а вслух воскликнул: — Замечательное достижение!
И это было правдой.
— Мы не добились этого, если бы не направили на погибший корабль нашего сотрудника с инструкциями исследовать все, что касается обмена вещeств пациента, — продолжал диагност. — Совершенно очевидно, что вы недооценили этот источник информации, ибо занялись им лишь однажды, впервые ступив на корабль. И потому вам удалось найти лишь малую долю того, что там было. Позвольте сказать вам, что я считаю это вашим просчётом, доктор, больше того: лишь ваши прошлые заслуги спасли вас от понижения в должности и отстранения от пациента… Наш успех оказался возможен только потому, что мы обнаружили весьма прилично оборудованную аптечку. Её содержимое, а также другие принадлежности среди оборудования корабля подтолкнули нас к выводу, что корабль этот был специализированным медицинским судном. Офицеры монитора были весьма взволнованы, когда мы им это сообщили…
