Журнал «Если», 1995 № 07 - Волков Павел (читать книгу онлайн бесплатно без txt) 📗
Семь лет назад, спустя два года после официального ухода Ольми в отставку, они с Рам Кикурой подали прошение о создании Тапи. В то время грызня между населением орбитальных объектов и старотуземцами Земли как будто поумерилась, Возрождение вроде бы шло по плану, и обоим казалось, что они вполне успеют спроектировать и вырастить ребенка. Они полностью спрогнозировали личность мальчика, отвергнув как слабоструктурированное формирование психики — метод ортодоксальных надеритов, так и принцип естественного деторождения.
Они обратились за помощью к знаменитейшим трактатам по философии и психологии, а для создания неродительских аспектов воспользовались классическими шаблонами психодизайна, которые Ольми (а точнее, его ищейка) обнаружил в незакаталогированных книгах библиотеки Третьего Зала Пуха Чертополоха. За восемь дней (почти год ускоренного времени), проведенных в городской памяти, они вместе со своими дублями скомпоновали наследуемую внешность, составили объемистые блоки родительских воспоминаний для внедрения в детское сознание на определенных стадиях его формирования, с превеликой осторожностью подогнали все это под шаблоны и сотворили личность, которую им хотелось назвать Тапи, в честь Тапи Сэлинджера, прозаика двадцать второго века, чьими книгами оба зачитывались.
Они соорудили несколько псевдожилищ, чтобы Тапи мог почти самостоятельно расти в разных исторических эпохах. Пластичность ментальной реальности была одним из чудес городской памяти; мощности большинства библиотек Гекзамона и матричная память позволяли в считанные мгновения смоделировать любую среду обитания. Исторический опыт — как документальный, так и переданный в ощущениях величайших ученых и художников Гекзамона — был доступен для Тапи, и он рос на нем как на дрожжах…
Загрузочный буфер получил разрешение, и оригинал психики Ольми подключился непосредственно к яслям городской памяти. Тапи ждал отца. Созданный им самим образ молодого человека вполне соответствовал родительской программе: задуманные Ольми глаза и губы, нос и высокие скулы Рам Кикуры — красивый парень. Последовали объятия — электрический контакт физической и психической сущностей, близость, которая в городской памяти считалась ритуальной.
Городская память позволяла обойтись без пиктографии и речи, но этим редко пользовались. Прямое общение разумов было трудной процедурой, отнимало много времени и применялось только для точной передачи информации.
— Папа, я рад, что ты пришел, — сказал Тапи. — Твоим дублям я порядком надоел.
— Вряд ли. — Ольми улыбнулся.
— Замучил их тестами. Пытаюсь выяснить, адекватны ли они тебе.
— Ну и?
— Адекватны. Но я их раздражаю…
— С дублями надо повежливее. Ты же знаешь, они и наябедничать могут.
— Ты заглянул в их память?
— Нет. Хотел увидеть тебя собственными глазами.
— И что скажешь?
— Отлично. Ты получил одобрение совета?
— Предварительное.
— Получишь. — Ольми не покривил душой.
— Как ты думаешь, Путь откроют?
Ольми ответил ментальным эквивалентом скептической гримасы.
— Знаешь, сынок, давай оставим политику в покое. Лучше обучи меня всему, что сам узнал.
— С удовольствием, папа. — Воодушевление Тапи электризовало.
— И что же ты выяснил?
Тапи изобразил прерывистую, зубчатую кривую.
— Много разрывов. Ситуация весьма напряженная. Гекзамон уже не то счастливое общество, каким, я думаю, был раньше, в Пути. Сегодняшнюю неудовлетворенность я сопоставил с психологическими профилями ностальгии по предыдущим стадиям жизни в естественно сформировавшемся гомоморфизме. По принципу «малое — модель большого». Алгоритмы показывают, что Гекзамон стремится к возврату на Путь.
— То есть «все хотят возвратиться в утробу»?
Помедлив, Тапи неохотно согласился:
— Я бы не стал утверждать так категорично…
— Мне кажется, ты отлично потрудился. Это не просто родительский комплимент.
— Думаешь, прогноз верен?
— В определенной степени.
— Я… Возможно, это глупо, но я тоже считаю, что тут скрыт большой прогностический потенциал. Так что предварительную профессию я уже выбрал. Буду изучать оборону Гекзамона.
— Наверное, ты прав на все сто. Но, если поступишь на эту службу, тебе придется подавлять свой петушиный норов. Самая трудная дорога в лидеры — через Силы Обороны.
— Да, папа, я знаю.
— В ближайшее время я буду очень занят и не смогу навещать тебя чаще.
— Ты снова помогаешь Силам Обороны?
— Нет, это личное. Но мы, наверное, будем встречаться еще реже, чем в последние годы. Хочу, чтобы ты знал: я тобой горжусь и люблю смотреть, как ты растешь и взрослеешь. Мы с мамой исключительно довольны таким сыном.
— Гордость зеркальных отражений, — произнес Тапи с оттенком самоуничижения.
— Отнюдь. Ты гораздо сложнее и совершеннее, чем любой из нас. Ты — лучшее от обоих родителей. Мои редкие визиты — вовсе не признак неодобрения. Это не от меня зависит.
Через шесть часов Ольми покинул Ось Евклида. В шаттле, что летел к Пуху Чертополоха, кроме него было всего двое пассажиров. Беседовать не тянуло, да и спутники были слишком поглощены своими мыслями, чтобы обращать на Ольми внимание.
ГАВАЙИ
Канадзава и Ланье сидели на передней веранде и любовались закатом. Солнце тонуло в океане за пальмовым берегом; склоны Барбер-Пойнта опаляло пламя, не столь испепеляющее, как то, которое полыхало в дни Погибели на мысу и на авиабазе ВМФ США. Свежеокрашенный штакетник отделял владения сенатора от японского кладбища, на котором Карен и Рам Кикура рассматривали украшенные резьбой базальтовые обелиски в форме пагод и крестов.
— Вот чего не хватает Осеграду, — заметил Ланье.
— Чего?
— Погостов.
— А тут их в избытке. Там, наверху, не мешало бы кое-что изменить. Между нами крепкие связи, но мы очень плохо понимаем друг друга. Если бы я чуть легче переносил космические полеты… Вообще-то летать мне доводилось, когда мы с тобой встречались в последний раз. И то под транквилизаторами.
Ланье сочувственно улыбнулся.
— Гарри, ты с ними работал… черт, встретился одним из первых. Кому, как не тебе, знать, что ими движет.
— Я только догадываюсь.
— Почему они ни с того ни с сего стали относиться к нам, как к бедным родственникам? Разве не понимают, что оскорбляют этим все человечество?
— Но ведь мы и есть бедные родственники, сенатор.
— Не такие уж наивные и недалекие, как им кажется. Можем еще до завтрака обмозговать много странных вещей.
— По-моему, точнее будет так: «поверить до завтрака в шесть невозможных вещей».
— Невозможные вещи! Чтобы человек вернулся из царства мертвых, или откуда-то из этих мест, — да разве такое возможно?!
— Возрожденных у нас хватает, — возразил Ланье. — Мирский гораздо загадочней…
— Оповещать землян не имеет смысла, — задумчиво проговорил Канадзава. — Ни к чему хорошему это не приведет, только усилится злость. Не любим мы своих спасителей, вот в чем беда. Не любим, потому что у нас украли детство.
— Сенатор, боюсь, я не совсем понимаю.
— Строители Пуха Чертополоха пережили Погибель и создали новую цивилизацию. Изобрели свои собственные чудеса, отправились в полет на корабле-астероиде. Мы о таком и мечтать не смели. Потом они вернулись, точно соскучившиеся по детям родители, и давай задаривать нас всякими диковинками, даже не спрашивая, хочется нам того или нет. Не позволили наделать собственных ошибок… Короче, встретив добрых самаритян с астероида, мои избиратели растерялись и приняли их за ангелов. Гость с орбитальных объектов и нынче птица редкая; его уважают и боятся. Нас бросили на Земле, будто каких-нибудь олухов из провинции.
— Может, как раз такая встряска и необходима, чтобы разбудить в людях энтузиазм.
— Не поймут, Гарри, — проворчал Канадзава. — Для них это сказки. Мифы. А в политике сказки и мифы до добра не доводят.
