Лабух - Молокин Алексей Валентинович (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
— А это что за дивное художественное произведение? — осведомился Чапа, обходя скульптуру и бессовестно заглядывая под сверкающую юбку балерины.
— А это — символ единства науки и искусства. Видите, она, то есть муза, положила руку на чело уставшего ученого, и тем самым вдохновляет его на новые открытия, — пояснил мистер Фриман. — Да тут и надпись имеется.
Надпись на цоколе скульптуры действительно имелась. «Наука и поэзия», вот что там было написано, и еще: «Дар народного скульптора В.И. Захоляева ученым и поэтам».
— А где вы, собственно, наукой занимаетесь, — поинтересовался Лабух, — у вас, как я посмотрю, тут сплошные комендатуры, концертные залы, плац-парады да теннисные корты. Прямо курорт для высшего командного состава, а не секретный институт!
— Наукой мы занимаемся на технической территории, — пояснил филирик. — Туда вход только по спецпропускам, так что вам — нельзя! Мы и начальство-то не все пускаем, хотя, по правде говоря, начальство к нам давно дорогу забыло. И слава богу! Ну, что же мы стоим, войдем внутрь. Вам же, наверное, надо зал посмотреть, освоиться, так сказать.
— Вот это да! — в один голос воскликнули музыканты, оказавшись в концертном зале. Давненько не приходилось им выступать в таких местах.
— В ДК железнодорожников тоже, конечно, был зал, но против этого он и одного раунда не выстоит! — Мышонок стоял в дверях, изумленно оглядывая громадное помещение, стены которого были украшены гипсовой лепниной, отображающей, различные вариации на тему союза науки с искусством. Над сценой, до поры до времени целомудренно закрытой плюшевым занавесом, красовался рифмованный плакат: «Какие бы враги к нам не полезли бы, их сокрушат наука и поэзия!» Плакат был недвусмысленно обвит черно-желтой гвардейской лентой, намекающей на то, что сокрушение предполагаемых врагов будет происходить под чутким руководством военных и в полном соответствии с уставами караульной и строевой служб. В зале пахло пылью и кошками.
Нетрудно было представить себе, как в этом зале проводились тематические и юбилейные вечера для смешанного научно-лирико-военного контингента, как солидная комиссия, возглавляемая, конечно же, генералом, вручала грамоты, награды, памятные подарки, большую часть которые составляли, конечно же, именные часы. Как празднично разодетые зрители ерзали в плюшевых креслах, ожидая окончания торжественной части и начала выступления специально приглашенной столичной знаменитости. И как в благословенном антракте между торжественной частью и концертом главы научных и лирических школ совместно с военным начальством дружно устремлялись в буфет, пробираясь через почтительно расступающуюся толпу молодежи, откликнувшейся на призыв скромного объявления, вывешенногр в фойе: «После вечера состоятся танцы. Играет ВИА „Леонардо и Винчи“».
— Может, нам лучше выступить в фойе? — спросил Лабух. — Понимаете, мы не привыкли играть в таких роскошных залах. Да и потанцевать в фойе можно. Пусть молодежь попляшет, у вас ведь давно танцев не было?
— Нет, сначала в зале, а уж потом в фойе. — У мистера Фримана было собственное мнение о том, как проводить культурные мероприятия. — Будет местное начальство, академики и лауреаты, что же им, в фойе топтаться?
— Ну, если академики, тогда ничего не попишешь, — вздохнул Лабух. — Знаете, нам с дороги не мешало бы перекусить. Где тут у вас буфет?
— У нас тут не только буфет, у нас и банкетный зал имеется! — радостно вскричал мистер Фриман. — Но он откроется только вечером, уж тогда-то мы вас угостим! Ну а пока прошу в буфет.
В буфете филирик забрался за стойку, повязал белый передник и принялся потчевать гостей:
— Так, на первое у нас пельмешки в бульоне, прямо при вас и приготовленные, — приговаривал он, бросая в алюминиевую кастрюлю, водруженную на электроплитку, грозди замороженных пельменей, — а на второе у нас тоже пельмешки, только с майонезом...
— А на третье у нас опять же пельмени, только в шоколаде, — продолжил за мистера Фримана Мышонок.
— А что, музыканты любят пельмени в шоколаде? — простодушно удивился филирик и мигом сорвал серебристую фольгу с громадной шоколадки. — Как интересно! Сейчас сделаем.
— Да нет, это он так шутит, — успокоил мистера Фримана Чапа, — на третье музыканты предпочитают пиво с креветками.
— Извините, креветки кончились, — сказал буфетчик, сунув в рот кусок шоколада, — есть консервы из каракатицы и «Жигулевское».
— Ну, пусть будет «Жигулевское» с каракатицей, — милостиво согласился Чапа.
Незаметно, как нашкодивший кошак, подобрался вечер. К Дому творчества из окрестных домов понемногу стягивались филирики. Бдительный и вездесущий мистер Фриман стоял у двустворчатых дубовых дверей и никого не пускал раньше времени, то есть до прибытия руководства «ящика» с домочадцами, которые, по старой доброй традиции, сами выбирали себе места.
В конце концов перед фасадом, у нержавеющего монумента, который филирики меж собой называли не иначе как «Воскресший Вася», собралась порядочная толпа, состоящая из интеллигентных с виду людей разного возраста и пола. Как и подобает людям творческим, они крыли мистера Фримана на все корки, используя разнообразные, впрочем довольно старомодные, выражения. Самым распространенным ругательством были «подхалим» и его более конкретизированная модификация «жополиз». Однако некоторые продвинутые филирики употребляли выражения посвежее и посовременнее, типа «козел» и «чмошник», что указывало на наличие некой информационной связи между «ящиком» и внешним миром. Скорее всего, молодое поколение филириков, невзирая на негодование старших товарищей и прямой запрет начальства, упоенно конструировала карманные радиоприемники, чтобы слушать по ночам нелегальные радиостанции деловых — «Разлюляй» и «Подворотня».
Наконец к Дому Творчества подкатил старомодный автомобиль с откидным кожаным верхом, из которого вышел маленький дряхлый человечек в измятом костюме. За человечком семенила совсем уж микроскопических размеров старушка, сжимавшая в мышиных лапках древний дерматиновый портфель.
— Наш бессменный директор, Козьма Степанович Дромадер-Мария, с супругой — шепнул Лабуху мистер Фриман, отворяя дверь. Человечек, бережно поддерживаемый двумя здоровенными амбалами в лоснящихся темных костюмах, поднялся по ступенькам и, никому не кивнув, вошел. Старушка проворно порскнула за ним.
— Лауреат международных литературных и научных премий, — говорил Лабуху мистер Фриман, сдерживая напирающих филириков. — У-у! Какой человечище!
— А почему это ваш человечище ни с кем не здоровается? — спросил Мышонок. — Я ему — «здрассте», а он — ноль эмоций!
— Да он сызмальства глухой, от природы. А к старости еще и ослеп! — объяснил мистер Фриман, скомандовал: — Быстро все внутрь, сейчас начнется! — и отскочил от дверей.
Интеллигентная толпа дружно ломанулась внутрь, с вежливыми извинениями наступая на упавших товарищей.
Концертный зал быстро заполнялся филириками. Скоро публика заняла все свободные места и начала скапливаться в проходах. Лабуху было неуютно в этом замкнутом, душном плюшевом пространстве. «Поскорее бы все началось и кончилось, — думал он, — уж лучше клятым играть, чем этим...»
Между тем на сцене появился многоликий мистер Фриман, облаченный в смокинг с бабочкой — и когда только успел? Похоже, он всерьез намеревался выступить в роли конферансье, потому как прокашлялся, сцепил руки на животе и объявил:
— Сегодня на нашем горизонте появилось редкое атмосферное явление, группа... Как вас представить? — громким шепотом спросил он у Лабуха.
— Да лабухи мы, лабухи — и все тут! — гукнул Мышонок из-за спины филирика.
— Группа «Лабухи»! — провозгласил мистер Фриман, вскинув руку, словно космонавт на плакате или выпивоха, ловящий такси, и так с воздетой рукой отступил вглубь сцены. — Элита музыкальная приветствует элиту научно-лирическую!
«Что он несет, — подумал Лабух, включая звук и начиная наигрывать тему „Summertime“ — какая еще, к чертям собачьим, элита?»
