Музы в век звездолетов - Брэдбери Рэй Дуглас (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
— Мистер Картер, — устало, заговорил художник, — если бы ваша жена не догадалась, никто бы никогда не узнал, что это изображение моего каньона.
— Готов биться об заклад… — отрезал Картер.
— Но раз вы теперь все знаете, вы должны понять и то, почему я избрал эту тему. Так ли уж странно, что художник выбирает дорогую ему тему? Неужели вы думаете, что художник может вызвать у вас интерес к своей теме, если сам он к ней равнодушен? Ну конечно, нет! В этом вопросе не у меня, а у вас туман в голове. Вы владелец портрета мадам Пикассо: разве Пикассо пытался повлиять на вас, когда писал его? Послушайте, Картер, я говорю все это, чтобы сохранить в силе наше пари. Вы не уточнили темы, и я выбрал ее сам. По-моему, я не нарушил условий нашего соглашения.
— Я ставил условием, что вы создадите для меня подлинное произведение искусства и что оно будет новым и оригинальным, — заметил Картер.
— Так оно и есть, — сказал Рамирес. — Это картина, но написана она не кистью, а электронной аппаратурой. Нечто совершенно новое. И она заставит вас переживать, затронет ваши чувства.
Картер ощутил беспокойство. Что-то в поведении Рамиреса напоминало повадки хищного зверя.
— Это искусство, Кеннет, — тихо сказала Мария.
Картер повернулся и растерянно посмотрел на жену. К своему изумлению, он обнаружил, что забыл о ней. Забыл и о картине, поглощенный спором и неясными подозрениями. В целом пейзаж на картине остался прежним, но претерпел едва уловимые изменения.
— Отрицать невозможно, — продолжала Мария: — Обрати внимание на краски и композицию. Как плавно и гармонично все перемещается. Линии остаются уравновешенными. Все здесь зависит от того, как передано соотношение между двумя отвесными сторонами каньона. А передано оно превосходно. Это произведение искусства, Кеннет. И оно не похоже на все то, что я видела раньше.
Картер повернулся лицом к Рамиресу, он пытался побороть подступивший ужас. Он знал, что должен радоваться победе художника, но в то же время испытывал бессознательный страх перед чем-то, не поддающимся четкому определению.
— Скажите-ка мне, Рамирес, — заговорил он голосом, полным ехидства и нарочитого презрения, — когда кондоры начнут описывать те же самые круги снова и снова? Чем эта картина лучше объемного кинофильма, пленка которого замкнута на круг для непрерывной демонстрации?
— Я вам уже говорил, — ответил Рамирес, — что изображение на картине никогда не повторяется. Иначе был бы нарушен принцип Гейзенберга.
— Я слежу за ней, Кеннет, — сказала Мария. — Это не замкнутая кинолента. Я достаточно знакома с кинофильмами, чтобы разобраться в этом. Кинолента не может донести бесконечные вариации световых бликов на поверхности воды, а эта картина может. В текущей воде бесконечное число завихрений, а возможности киноленты ограничены. Чтобы показать то, что я уже видела, потребовалось бы более полутора километров кинопленки. — Она ни на миг не отрывала глаз от картины с тех пор, как был снят чехол.
Картер растерялся. Мария понимает в искусстве больше, чем он. Если она назвала эту вещь произведением искусства, то едва ли следует сомневаться. Никуда не денешься.
— Значит, это правда? — спросил он.
— Да, — подтвердила Мария. Она продолжала неотрывно смотреть на картину. Изображение было объемным и цветным (как в большинстве новых телевизоров), и время от времени Мария слегка изгибала шею, словно пыталась получше разглядеть что-то.
— Ну, хорошо, — сказал Картер. — Согласен: все, что вы говорили о картине, — правда. Но нескольких минут мало, чтобы решить, нравится вам вещь или нет.
— Конечно, — согласился Рамирес. — Возьмите ее с собой. Повесьте на стену у себя в доме. Понаблюдайте за ней несколько недель. Затем сообщите мне, нравится ли она вам. Расскажите, удалось ли мне задеть вас, взволновать. Тогда вы будете в состоянии решить, искусство это или нет.
— Хорошо, — сказала Мария. — Сделаем, как он говорит, Кеннет. Для себя я уже решила и думаю, что через неделю-другую ты со мной согласишься. И даже если не согласишься, все равно мне бы хотелось, чтобы картина повисела у нас в доме. Она меня очаровала.
— Тебе это действительно нравится, Мария? — осторожно спросил Картер.
— Да.
Он обратился к Рамиресу:
— Мы увезем ее с собой. Но прежде позвоним в Центральную нотариальную контору и уведомим их, что этот шаг не должен истолковываться как согласие купить картину и никоим образом не означает, что условия контракта выполнены.
— Очень хорошо, — сказал Рамирес. — Но раз вы заговорили о нотариальной конторе, думаю, что было бы неплохо кое-что добавить к финансовой стороне нашей сделки.
— Вы хотите поднять первоначальную ставку? — спросил Картер.
— Да. Возникли некоторые дополнительные расходы, которых я не предвидел, и мне хотелось бы возместить затраты.
— Каковы ваши условия и что вы мне можете предложить?
— Если вы останетесь довольны картиной, то заплатите мне пятьдесят тысяч и еще десять тысяч за испытательный срок. За то, что картина будет в вашем доме, пока сделка еще не состоялась. Деньги выплатите переводом на счета некоторых благотворительных обществ, которые я вам назову.
— За испытательный срок! — воскликнул Картер. — Десять тысяч за то, что равноценно прокату! Да что вы о себе возомнили?
Рамирес выпрямился и заговорил холодно и с достоинством.
— Я — Рамирес. Я создал эту картину. Я вложил в нее свою жизнь и душу. Я художник. Мне не кажется, что я запрашиваю слишком много.
— Почему ты так расстроен, Кеннет? — спросила Мария. Она наконец оторвала свой взор от картины и глядела на мужа с какой-то непонятной улыбкой. — Ты же ничего не потеряешь, разве что решишь, что картина действительно стоит шестидесяти тысяч.
— Хорошо, — сказал Картер. Кровь стучала у него в висках, его охватила ярость оттого, что он сам не понимал причин своей злости. — Хорошо, но не будьте слишком уверены в том, что вам удастся быстро разбогатеть, Рамирес.
— Кеннет! — резко оборвала его Мария. — Перестань валять дурака! Веди себя как подобает джентльмену. Тебе не к лицу грубить из-за каких-то грошей!
— Не смей говорить со мной в подобном тоне! — закричал Картер, поворачиваясь к жене.
— Привези картину, — сказала Мария. Она встала, подошла к двери, натянула перчатки и вышла.
Так холодна и собранна, подумал Картер. Так спокойна. Так невозмутима. Он ненавидел ее такой. Черт ее побери, она не имеет права брать над ним верх.
— Звоните, — сказал Рамирес.
Внезапно гнев Картера схлынул. Художник — просто-напросто еще один бизнесмен. Предстоит самое заурядное дело — подойти вместе с ним к видеофону, вызвать Центральную нотариальную контору и уведомить нотариусов об изменениях в контракте.
Закончив переговоры. Картер подошел к картине и стал внимательно вглядываться в нее, пытаясь осознать, почему она вызывает у него беспокойство.
— Будьте добры, помогите мне снять ее со стены, — обратился он к Рамиресу.
— Вы и сами легко справитесь.
Картер снял картину с крюка и обнаружил, что она гораздо легче, чем он ожидал. Пластмассовая рама была облицована вишневым деревом. Задняя часть выполнена из гладкой белой пластмассы. Весила картина не более пяти килограммов. Он сунул ее под мышку и еще раз покосился на нее. В лазурном небе появились прозрачные перистые облака. Картер направился к двери.
— Последний вопрос, — обратился он к художнику. — Насчет денег. Предположим, вы их получите. Эти благотворительные пожертвования — не выдумка? Вы действительно собираетесь раздать деньги?
— Да.
— Почему? Вы могли бы купить себе другой каньон.
— Нет, мистер Картер, — улыбнулся Рамирес. — Другого каньона не существует. Я собираюсь раздать эти деньги, потому что нет ничего такого, что я хотел бы на них купить. Дополнительную сумму я запросил лишь на покрытие непредвиденных расходов. Прощайте.
Картер хотел что-то сказать, но так и не нашелся. Он крепко прижал к себе картину и ушел.
