Братья наши меньшие - Данихнов Владимир Борисович (книги бесплатно читать без .txt) 📗
У Лерочки Шутовой жизнь была расписана на годы вперед, и она боролась с этим, как могла. В четырнадцать Лера вступила в элитный клуб «Женщины за равноправие». Официально Шутова там не числилась, потому что не проходила по возрасту, но посещать собрания ей не запрещали; Лера бывала там каждую субботу до шейпинга; иногда заходила в воскресенье, если преподаватель, с которым занималась английским, болел или отменял занятия. В понедельник она прогуливала бассейн и опять шла в клуб. Посетив два или три занятия, Лера прекратила ходить на курсы «правил хорошего тона» по четвергам. Потому что на курсы эти ходили исключительно женщины; мужчинам, видите ли, правила хорошего тона ни к чему. После пятого занятия Лерочка забросила любимую песцовую шубку и накинула на худенькие плечики старую замызганную куртку. Юбки и платья затолкала в самый дальний угол платяного шкафа. Некоторые предварительно изрезала ножницами. Стала ходить в тертых широких джинсах — бахрома внизу и заплатки на коленях — и бесформенном серо-зеленом свитере.
Когда отец позвал Лерочку, чтобы серьезно поговорить о брошенных занятиях, она обозвала его шовинистом и свиньей; уличила в сексуальной озабоченности, бросила в него телефонным аппаратом и вазой, а потом ушла в свою комнату, где повернула ручку громкости музыкального центра до упора, открыла окно и собралась бежать. На улице было холодно — ноябрь тащил по грустным улицам жухлые желтые и красные листья. Лерочке стало зябко. Она хотела вернуться в прихожую за курткой, но вспомнила, что там ждет отец со своими нравоучениями.
Шутова закрыла окно. Подумала так: «Я все равно сказала отцу в глаза всю правду и кинула в него вазой; бежать, значит, необязательно. В конце концов, можно сбежать и завтра. Сразу после геометрии, до химии».
Химию Валерия не любила.
Вечером отец еще раз поговорил с Лерочкой и на этот раз извинялся. Он долго и подробно перечислял все свои грехи, даже те, о которых Лера не знала. Улыбнулся под конец речи жалко, мол, ну их, эти курсы. Хороший тон? Кому он нужен! Главное, мол, сохранить семью. А ты занимайся чем хочешь.
Лерочка победно улыбалась: ей понравилась власть над мужчинами. О сохранении семьи речи не шло: семья — данность. Так думала Шутова.
Чтобы закрепить успех, на следующий день она перед всем классом заявила своему парню, Егору Лютикову, что он шовинистически настроенная свинья, бросила в него пеналом, но промахнулась и обвинила Егора в сексуальной озабоченности. Лютиков, услышав такое, потер нос и пробасил возмущенно:
— Не выдумывай, ничего у нас не было! Целовались, и то всего три раза! Без языков даже!
— Без языков, значит? — закричала Лера и метнула в Лютикова гелевую ручку. — Брехун!
— А че, не так, что ли… — промямлил Егор, потирая щеку, в которую попала ручка.
Лерочка презрительно хмыкнула, повернулась к Егору спиной и ушла. Уйти далеко ей, правда, не удалось. Зазвенел звонок, и ученики побежали в класс. Шутова хотела прогулять урок, но вспомнила, что у нее незакрытая двойка, подняла с пола пенал и ручку и поплелась вслед за всеми. Села отдельно, кинув недоумевающего Лютикова на произвол судьбы. В конце урока от него пришла записка, но Лерочка порвала ее, не глядя. Клочки сунула в карман, чтобы сложить и просмотреть на досуге.
В тот же день, после уроков, она, окончательно уверившись в собственных силах, подошла к симпатичному десятикласснику Семену Панину и предложила встречаться. Ошалевший Панин оглянулся на свою девушку, потом настороженно посмотрел на растрепанную Шутову и неожиданно для самого себя ляпнул: «Хорошо». Его девушка — теперь уже бывшая — вытаращила на Семена прекрасные голубые глаза. Хотела сказать что-то резкое, но вместо этого заплакала. Стояла и вытирала кулаками слезы, а Лерочка говорила ей, уводя с собой Панина:
— Сестра, из-за чего плачешь? Никогда не плачь из-за мужика, сестра! Они недостойны этого, запомни!
Бывшая на следующий день отправилась в клинику и сделала аборт; Лерочка об этом узнала много позже. И устыдилась.
Тоже позже.
Сердцеед Панин на некоторое время превратился в подкаблучника; он сам не понимал метаморфозы, которая с ним приключилась, но сопротивляться наглой худощавой девчонке не мог. Основная проблема была в том, что Панин знал, кто ее отец, и потому не решался тащить малолетку в постель; с другой стороны, он слабо представлял, чем еще можно заниматься с девушками. За него представляла Лерочка. Она тащила Семена в театр, на выставки и в музеи. Пару раз приводила на собрания в клуб защиты женских прав. На Панина косились, и в те дни речи феминисток звучали особенно обличительно и зло. Панин краснел, втягивал голову в плечи и мечтал провалиться сквозь пол.
Но были и хорошие стороны во встречах с Лерочкой: она часто водила Панина к себе в гости, и там Семен от пуза наедался мяса. Недавно начался мясной кризис, и Панину по ночам снились франкфуртские сосиски. Как-то он сказал Лерочке об этом, но тут же пожалел, потому что Шутова процитировала Фрейда. Когда она завела речь о кастрации, Панин побледнел и отказался от очередного куска куриного филе.
Лерочка радовалась. Жизнь удавалась. Парень есть, одноклассницы уважают, родителей построила как надо — особенно отца. Дома Шутов выглядел пришибленно. Дочкино поведение копировала Шутова-старшая, и жизнь папы медленно превращалась в ад, но Лерочка не придавала этому особого значения. Она считала, что поступает верно и отец наказан заслуженно — за все те годы, когда третировал женскую половину семьи.
Мишка дома вел себя ниже травы; мать, которая раньше вечно сидела дома и готовила, теперь где-то пропадала вечерами; дочь Мишку не ставила ни в грош. Единственным человеком, на котором Шутов мог отыграться, стал несчастный Панин. Миша периодически — примерно раз в неделю — проводил с Семеном профилактические беседы о том, что секс до брака вреден, и прежде всего вреден он будет для Панина, потому что, если мальчишка коснется его дочери хоть пальцем, ему несдобровать. Он — — труп.
На бледном лице Панина проступали розовые пятна. Семен втягивал голову в плечи и кивал. Удовлетворенный Шутов рассказывал очередную байку из истории сайтов, посвященных кастрации в реальном времени. Семен готов был плакать, но терпел; бедняга сам не понимал, как его втянуло в эту историю и как теперь выпутаться из нее.
Лерочка ходила по школьным коридорам гордая; девчонки ее ненавидели и потому старались подружиться с ней. Увязалась за Шутовой и долговязая новенькая Алиса Горева. Новенькая заглядывала Лерочке в рот и восхищалась. Шутовой это льстило. Она всюду гуляла с Горевой. Иногда забывала Панина (чему парень был, безусловно, рад), но Алису — никогда. Горева превратилась в счастливый талисман Шутовой и одновременно — в ее разменную карту. Случалось, Лерочка начинала прививать Горевой любовь к феминизму. Алиса слушала внимательно и пыталась высказать свое мнение, но Лерочка в ответ презрительно качала головой, улыбалась левым уголком губ и цедила:
— Ты чего, Горева? Это сделает тебя слабее. Мужики увидят твою слабость, и — оп! — ты проиграла. Запомни, Горева, ты — личность. Ты — главное. Ты — центр Вселенной. А теперь, Горева, возьми деньги и сбегай в ларек за сигаретами; ты такая долговязая, что все думают, будто тебе уже есть восемнадцать. Продадут-продадут, не возражай. Беги давай!
Алиса хватала монетки и послушно бежала.
Тем временем Семен Панин кое-как и не без протекции Шутова поступил в техникум. Видеться с Лерой стал реже. Отчасти из-за того, что техникум находился в поселке Левобережье, за городом. Конечно, Лерочка все равно не давала парню спуску. Названивала, заявлялась к нему в техникум и срывала с лекций. Панин терпел эти выходки какое-то время, но больше по инерции. Вскоре Лерочка все чаще стала находить, что сотовый возлюбленного заблокирован или отключен. Событие не вписывалось в жизненные планы Лерочки, и она занервничала. Кое-как вызвонила Семена и позвала его на откровенную беседу в кафе на берегу реки.
