Сказки и были Безлюдных пространств - Крапивин Владислав Петрович (книги бесплатно без .txt) 📗
– Поехали скорее! – Подальше от словоохотливых бабок.
– Давай покачу тебя!
– Что ты, я сам!
Деревянные тротуары
Наша улица не в центре, но и не на самой окраине. В районе, который называется Текстильный. На ней стоят одинаковые панельные многоэтажки и растут жиденькие клены. Машин здесь немного, но регулярно проезжает автобус тридцать первого маршрута.
Мы двигались по асфальту, в расщелинах которого росли подорожники. Я ладонями толкал дюралевые обручи – они приделаны к колесам специально для рук. Передние колесики прыгали на асфальтовых бугорках. Серёжка шел рядом. Я все ждал, что он спросит: «Куда двинемся?» Но он вдруг вздохнул:
– Ты неправильно сказал своей маме…
– Что неправильно?
– Я не из вашего двора.
– Какая разница? Все равно ведь ты недалеко живешь!
– Далеко. Если на тридцать первом ехать, то целых полчаса, до стадиона «Чайка». А там еще пешком по Диспетчерской и Партизанской…
– А как ты здесь оказался?
– Просто так. У меня привычка такая… вернее, занятие. Гуляю по всему городу, смотрю: где что интересное. И где есть хорошие люди…
Я огорчился и встревожился:
– Значит, ты здесь случайно!
Он быстро посмотрел на меня сбоку.
– Почему же случайно?
– Мог ведь и не завернуть в наш двор…
– Кто его знает, – тихо отозвался Серёжка, глядя под ноги.
– И… наверно, больше уже не завернешь, – шепотом сказал я. – Будешь гулять по новым местам. Искать… новых людей.
Серёжка положил руку на спинку кресла.
– Зачем же мне новых? Раз уж я нашел тебя… – Это он все так же тихо проговорил, даже скучновато. Но по мне опять прошло тепло – по всему телу, даже по ногам. Я зажмурился, прижался затылком к спинке, потом глянул на Серёжку. Он шмыгнул носом, но глаз не отвел. Вернее, отвел, но не сразу, а когда все уже было ясно. Поглядел по сторонам и спросил равнодушным тоном: – Эта улица в честь какого Глазунова называется? Есть такой композитор, есть художник…
– В честь Героя Советского Союза. Он был летчик и погиб в сорок пятом году… Он до войны в нашем городе жил.
– Я даже и не слыхал про такого, – озабоченно сказал Серёжка. – Ну ладно… А куда пойдем-то?
Когда я гулял с мамой или ребятами, маршруты были одни и те же: или к площади Пушкина, где большой фонтан, или в сквер у Городского театра, или на Большой бульвар…
– Серёжка! Давай куда-нибудь наугад! Где я еще никогда не был! Ну, хоть в этот переулок!
В самом деле, сколько раз проезжал я в кресле мимо узкого переулка между булочной и кирпичным забором, а понятия не имел, что там, в нескольких метрах от улицы Глазунова. И сейчас даже подумалось: вдруг что-то необыкновенное?
Переулок назывался Кочегарный (и кто это придумывает такие названия?). Пятиэтажный дом с булочной был в нем самым большим. Дальше стояли двухэтажные дома, обитые почерневшими досками и украшенные под крышей нехитрой деревянной резьбой. Сразу видно – очень старые. Между ними тянулись тесовые заборы. Это – на правой стороне. А на левой – длинный кирпичный забор с узорчатой решеткой наверху. Вдоль него мы и пошли. Асфальтовый тротуар стал узеньким, разбитым. Колеса запрыгали по выбоинам.
Серёжка стал подталкивать кресло. Сперва незаметно, потом сильнее – помогал мне. И я теперь не спорил. Скоро он уже по-настоящему катил меня, а я ладонью вел по верхушкам сорняков, что росли вдоль кирпичной стены.
Мы свернули на деревянную одноэтажную улицу с палисадниками и немощеной заросшей дорогой. Здесь было солнечно и пусто, лишь трое малышей гоняли по дороге ярко-синий мячик. Они поглазели на нас, но недолго. Над палисадниками и дорогой летали бабочки. На лужайке у приземистого домика паслась пятнистая добродушная корова. Она тоже посмотрела на нас.
– Я и не знал, что рядом с нами такая деревня. Не верится даже…
– Нравится? – спросил Серёжка.
– Будто в иные края попал. Или на другую планету…
Серёжка кивнул и покатил меня дальше. Так началось наше первое путешествие по тихим переулкам и пустырям.
Пустырей было много. На них блестели жестянки и битое стекло, рос на мусорных кучах репейник и бродили кудлатые козы. И мне казалось иногда, что это джунгли в какой-то сонной, загадочной стране. Я так и сказал Серёжке.
Он ответил серьезно:
– Конечно. Тут ведь как взглянуть… Если разобраться, то здешний чертополох ничуть не хуже всяких кактусов и агав. Ну, тех, что растут на окраинах заморских городов.
– И сколько всяких трав!.. Я даже не знаю, как они называются. Кроме лебеды и репейника.
– Я тоже многих не знаю…
Но кое-какие травы Серёжка знал. Те, про которые говорят «сорняки», а на самом деле они красивые…
– Вот эти розовые свечки называются кипрей или иван-чай. Это дикий укроп. А вот белоцвет, чистотел… осот… Смотри, и конопля здесь растет… Тысячелистник…
Над пустырем в жарком воздухе стояли белые зонтики широких соцветий, верхушки с лиловыми и желтыми шариками, серые кисточки и колоски. Густо переплетались узорчатые травяные листья.
– А вот полынь! – обрадовался Серёжка. Он сорвал с пыльного кустика головку с серыми шариками, потер в ладонях. – Сделай так же, вдохни…
Я поднес к лицу натертые семенами ладони. Горький солнечный запах вошел в меня… ну, не знаю, как сказать. Будто простор распахнулся. Степь до самого горизонта, которую я видел только на телеэкране…
– Пахнет безлюдными пространствами, – прошептал Серёжка.
– Ага… – выдохнул я. Но тогда еще не понял всего смысла этих слов. А позже, когда тайна Безлюдных пространств пропитала мою жизнь, я не раз вспоминал этот пустырь и Серёжкин шепот.
После пустыря с полынью мы еще долго слонялись по старым переулкам и делали всякие открытия. То увидим домик с причудливой резьбой на карнизах, то горбатый, будто в сказке, мостик через канаву, то совершенно деревенский колодец с «журавлем». Всюду росли знакомые мне высоченные одуванчики…
Серёжка уже совсем завладел креслом и катил меня легко и без устали. Я только глядел вокруг и гладил головки травы. Несколько раз на ноги мне садились коричневые бабочки, и я (честное слово!) ощущал щекотанье их лапок.
В этих безлюдных зеленых переулках асфальт встречался редко, зато было много дощатых тротуаров. Я с тех пор навсегда запомнил, как хорошо пружинят доски под колесами. Иногда, правда, колеса проваливались в щели, но Серёжка легко их выдергивал и вез меня дальше…
Мы бродяжничали по незнакомой деревянной окраине и говорили про все понемногу. И хорошо нам было оттого, что столько у нас одинакового. В августе нам должно было стукнуть двенадцать лет. Нам одинаково нравились книжки про Тарзана, а марсианские романы того же писателя, Берроуза, мы считали занудными. Мы оба раньше собирали марки, а потом бросили. Оба не любили математику, «история и география в тыщу раз интереснее, хотя учебники там тоже скучные».
Нам нравились песни группы «Корсар» и фильмы про морские приключения, а кино, где людей дырявят из автоматов и кольтов, мы не любили: сперва вроде бы интересно, а потом тошно…
Нам обоим было по душе такое нехитрое, но увлекательное занятие: смотреть, запрокинув голову, как в небе кружат голуби и стремительно стригут воздух ласточки…
Я рассказал Серёжке про себя много всего. И про то, как в больнице от тоски пытался сочинить поэму о привидениях в рыцарском замке, и про случай с грабителем и даже про дядю Юру. Как он уехал и оставил мне сборную модель самолета. Я ничего не скрывал. Потому что ведь и Серёжка без утайки рассказывал мне про свою жизнь. Как тетка пилит его и отца, потому что у нее у самой не сложилась судьба, муж бросил; и как отец иногда «зашибает» после получки, а потом ходит виноватый.
– Даже такой… ну, будто подлизывается ко мне. А мне его жалко тогда…
Но о грустном говорили мы не так уж много. Поделимся семейными печалями а потом, надолго, о чем-нибудь хорошем. О веселом. Я – о том, как с ребятами во дворе накачивали велосипедным насосом резинового крокодила и он рванул наконец, будто бомба, а бабка Тася и бабка Шура решили, что в доме взорвался газ. А Серёжка – про то, как его записали в школьный хор и как выгнали с первой же репетиции, потому что «тебе, мальчик, озвучивать в кино аварийные сирены и мартовских котов…»
