Культурные особенности (СИ) - Зарубин Александр (книги полностью txt) 📗
Мамочка, родная, как же так получилось?
— Ой, Эрвин, сама не знаю… — прошептала она, заметив, что и он тоже смотрит — через плечо, внимательно. Эрвин вдруг улыбнулся, кивнул:
— Забудь Ирина, нормальному человеку такое в голову не придет. Что за мир такой, все имена перевернуты.
Ему на макушку упала тонкая белая нить — вечерний ветер подул, зашевелил ветками, сдувая вниз семена на тонких, нитяных парашютах. Белый, густой снегопад. Эрвин смахнул пушинку с головы и улыбнулся. Другая упала, запуталось в волосах. Под ухом — скрип и веселый посвист. ДаКоста старался, резал по дереву. Stolichnaya. Белый сок пузырился, стекал вниз по губчатой, ноздреватой коре. Ирина машинально подошла, попробовала на язык — вкусно. Как молоко…
— Не мне одному расстраиваться, — присвистнул матрос, ковыряя ножом точку над i.
Ирина невольно улыбнулась. Сок шипел и пенился на языке. Варился обед — от костра тянуло густым, пряным духом. Туземки спорили между собой. Негромко, тонкими голосами. Трещали дрова, дымок полз вверх меж листвы тонкой прозрачной струйкой.
Лиианна подошла, спросила что-то, поклонившись и вежливо протитуловав Ирину.
«Хан-шай».
Переводчик в ухе кашлянул, шепнул короткое «непереводимо». Ирина не утерпела, глянула в словарь — и впрямь, титул не имел адекватного перевода. Что-то семейное, среднее между свекровью, тещей и любимой женой. Или зампотыла — мудреное слово проще переводилось на армейский кривой новояз. «Вот папа бы посмеялся».
На опушке глухо бухнуло, по ушам хлестнул треск — Эрвин валил поперёк просеки тонкие стволы. Валил, обматывал колючей проволокой — крест-накрест. Ставил заграждение вокруг их поляны. Рукава рубашки он закатал, руки — по локоть в земле и блестящей, тягучей смазке. Предосторожность нелишняя, вон как птицы распелись тревожно.
Под ногами дрогнула земля. Солнечный луч перед глазами исчез, подернулся серым. Солнце закрылось, на мир легла тень. Тень звериной головы с красными, горящими глазами. Давешний ящер. Ой.
Ирина не заметила, как оказалась у БТРа. Вдруг, раз — и она уже рядом, у борта, подсаживает внутрь Лиианну с Мией. Последняя сходу прыгнула за баранку, села, завела свою песнь — тягучий, мерный речитатив. Порядок запуска. Заскрипел пулемет. Биенье крови в висках улеглось, стало тише. Вдруг. Сверху — лязг желтых клыков, хруст и мерный шорох падающих листьев. И дрожание земли, опять. Чувствовалось даже здесь, сквозь металл и толстую резину колес. Место стоянки Эрвин выбрал с умом. Смешные деревья-бутылки были прочны, и стояли густо. Достаточно, чтобы исполинский ящер застрял. Тварь вздохнула, обдав тяжелым ветром людей внизу, с хрустом сожрала ветку и ушла прочь, косясь вниз незлым алым глазом. Под лапой-колонной дрожала земля. Тише и тише…
— Сотрясатель, — выдохнула Миа, глядя ему вслед, — их тоже мало осталось.
— Нам повезло, что он травоядный.
— Это Эрвин умный. Хорошо встал, так, что сотрясатель нас просто не заметил. В то бы съел. Эти гиганты что попало едят.
— Ой, а коммандо будет? Настоящее? — пискнула сбоку Маар. С улыбкой — мелкой все трын-трава.
— Коммандо? — переспросил Эрвин. Миа уточнила:
— Охотники. Их семья. Вообще, должны быть. Такие твари — это путь «твердой земли». Святой Яков. Может, и встретим, охотники идут за таким по пятам. Обычно.
— Сколько же нужно народу, чтоб такую тварь завалить?
— Десять, зачем больше, — искренне удивилась Миа. ДаКоста присвистнул, хлопнул себя по щекам.
— Отбой. Пойду-ка я ограду проверю, — коротко сказал Эрвин, прыгая через борт.
— Я тоже, — отозвалась Ирина. Было как-то не по себе при мысли о том, что рядом ходят люди, способные вдесятером завалить такого гиганта. И птицы кричат в вышине. Бьются, кричат, будто предупреждают… Знакомые по лесу пестрые, смешные птицы.
«Вообще-то я была обязана расслышать их раньше. Предупреждали. А я задумалась», — думала Ирина осторожно пробираясь в лесу между ветками. Слева — чавк сапог и хруст. Эрвин бродил рядом, разглядывая окрестности. Солнце зацепилось за горизонт, мягкий золотой свет плыл, дробясь и сверкая на зелени веток. Небо вверху — голубое, бездонное до черноты. Венус плыл по орбите над головой — остроносый, сверкающий треугольник. Ирина поежилась — на ум пришли палубы, длинные одинаковые коридоры. Вонь дезинфекции, холод и мертвенный свет дневных ламп.
«Господи, каким же он маленьким кажется отсюда».
А тут, в лесу теплый ветер — пряный, цветочный, щекочущий нос. Тени ложились под ноги — полосами, густой пеленой. Гремели сверчки — на три такта, мерным, звенящим мотивом. И птицы. Мелодичный, приятный свист в вышине. Ирина заслушалась так, что потеряла Эрвина из виду. Опомнилась, огляделась. Вокруг — никого, лишь листья дрожат и слегка гнутся под ветром. Над головою — толстые ветви, зеленые клубки лиан. Птичий посвист — вибрирующий, тревожный. Хрустнула ветка под сапогом. Ирина обогнула толстенный ствол и увидела лесную певунью.
На ветке над головой. Пестрая, с ярким, переливающимся на свету оперением. Уборе зеленых, алых и желтых перьев-полос. Не большая, не маленькая — в две ладони.
— И совсем не птица, — прошептала Ирина под нос, приглядевшись. Клюв — кожистый, длинный, полный острых, мелких сверкнувших на солнце зубов. Кривые когти на крыльях. Родственник дракону, похоже, дальний. Пичуга дернулась, забила крыльями, встала на тонких и сильных ногах. Закричала, разинув клюв — тревожным, звенящим в ушах напевом. Ирина невольно отступила на шаг. В ветвях под деревом что-то шевелилось. Опять птичий крик. Истошное хлопанье крыльев — на месте. Тонкое, гремящее шипение и шелест в листве. Ирина пригляделась — змея. Немаленькая, с руку, змея текла ртутной струйкой наверх, вилась, держа на весу треугольную голову.
Птица подняла крылья, вскинула голову, закричала — длинной трелью, тоскливым и страшным напевом.
— Улетай, глупая, — шепнула Ирина. Перевела глаза. Выше, за птичьим хвостом — переплетенные ветви, желтые пятна пуха. Тонкий, дрожащий писк. Гнездо с птенцами. Змея зашипела, качнув головой. Руки Ирины легли на ремень. Форменный флотский ремень с квадратной латунной пряжкой. Тяжелой. И края заточены до остра по обычаю нижних палуб. Не то, чтобы Ирине раньше доводилось ей пользоваться. Так. Змея подняла голову, мелькнул язык меж клыков. Черной, раздвоенной полосой на кровавом фоне. Лязгнула пряжка, кожаный флотский ремень скользнул в ладонь. Птица закричала опять. Ирина решилась. Шагнула вперед, ладонь крутанулась, задавая бляхе разбег. Змея зашипела, дернулась, свивая кольца к броску. Не успела. Пряжка со свистом рассекла воздух, ударила — с маха, ребром по коричневой ленте. Брызнула кровь — густая, тягучая кровь, почти черная в свете заката. Мертвая тварь, извиваясь, упала вниз, в траву, с отрубленной головой. Пискнул птенец. Маленький желтый комочек высунул клюв из гнезда, прощебетал, косясь на Ирину маленькими черными бусинками — глазами.
— Иш ты, храбрый какой, — улыбнувшись, подумала она. Ремень никак не хотел лезть назад, упирался, цепляясь за юбку. Птица-мама вспорхнула, пропела в лицо. На высокой ноте, в три такта, глядя прямо в лицо. Умными, большими глазами.
— Извини, я не понимаю, — ответила Ирина. Всерьез, не думая, что делает глупость. Птица же не могла говорить. Только пропела — еще раз. И еще. Встопорщился хохолок на ее голове — желто-алый, радужный комок перьев. Птица цивикнула еще раз. Без страха, приглашающе-тихо. Ирина улыбнулась, невольно протянула руку — погладить этот смешной хохолок.
И клюв, полный острых иголок-зубов щелкнул, сомкнулся у нее на запястье.
Боли не было.
Просто капля крови. По ладони- вниз, вдоль, по линии жизни.
И трудно дышать.
В горле встал комок. Мир вокруг дрогнул, подернулся серым. Словно густая вуаль упала на глаза. Глухо бухнуло, забилось сердце в груди. Резко, в такт птичьим крыльям. В спину уперся колючий древесный ствол. Поддержал, не дал упасть. А пестрая птица не улетала, все висела в воздухе, глядя на Ирину черными большими глазами. Иголки зубов в пасти — маслянистые, влажно блестят.
