Брошенные машины - Нун Джефф (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
Я пошла к парку аттракционов. Сквозь щели между досками было видно, как волны накатывают на железные стойки пирса прямо у меня под ногами.
Все аттракционы работали, и только один был закрыт. Комната смеха, где зеркала. На двери висело стандартное предупреждение от министерства здравоохранения, а под ним — табличка: «Закрыто на ремонт». Я представила себе человека, ремонтного мастера по зеркалам, этого таинственного персонажа, что ездит по всей стране со своим чемоданчиком с инструментами, с кисточками и краской, с книжкой, в которой очень подробно описаны все технические приемы, со своими магическими заклинаниями, химическими растворами, защитной маской и перчатками. С маленькой баночкой, где на этикетке написано: Серебрение: соблюдайте меры предосторожности. Неужели такой человек существует? Неужели это возможно — починить зеркала?
А потом я подумала о Кингсли. Потому что именно этим он и занимался: чинил зеркала. Творил свое волшебство. А я сама? Кто тогда я? Я с готовностью приняла эту роль — его теневой помощницы, искательницы колдовских амулетов, агента по сбору коллекционных вещей. Может, я тоже всего лишь вещь из его коллекции?
И это все, чего я стою? Теперь?
Кто-то легонько потянул меня за рукав. Какая-то девочка. Совсем маленькая девочка с крошечной собачкой на поводке. Она улыбнулась и указала глазами на закрытую дверь в Комнату смеха.
— Там все такие смешные, — сказала она. — С выпученными глазами!
И она убежала прочь и затерялась в толпе на пирсе.
— И сколько это займет, как ты думаешь?
— Что?
— Я думала, что здесь будет песок, Марлин. Золотистый песок. И теперь мне интересно, сколько должно пройти времени, чтобы вся эта галька перемололась в песок?
Мы с Тапело стояли на набережной, наверху. Опираясь на балюстраду, смотрели на пляж. Хендерсон, у самого края воды, делала свою гимнастику тай-чи. Павлин куда-то ушел. На горизонте серела полоска тумана.
— А что? Песок получается из перемолотой гальки?
— Да. Сколько лет нужно морю, чтобы перемолоть эти камни в песок?
— Ну, я не знаю. Наверное, несколько тысяч.
Тапело повернулась ко мне.
— Миллионов. Я думаю, что миллионов. Как бы там ни было. Очень много. И долго.
Я еще понаблюдала за Хендерсон, а потом посмотрела на пирс. До вечера было еще далеко, а пирс уже весь искрился огнями, пляшущими пятнами света. Глазам было больно на это смотреть. Я уставилась на туманящийся горизонт. Серая пелена. Место, где ничего никогда не происходит — где не за что зацепиться взгляду. Убаюкивающая неподвижность. Покой. Я уже и забыла, что такое покой. В последнее время я постоянно куда-то еду, или пытаюсь бороться, или уступаю, бегу, прячусь, тревожусь или просто пытаюсь держаться, худо-бедно пытаюсь держаться. И иногда…
— Ты думаешь, это правильно и хорошо? — вдруг сказала Тапело. — То, что вы делаете? Ну, с этими зеркалами. Вы их крадете, воруете.
— Что?
— Как ты думаешь, это правильно?
— Я не знаю.
— Не знаешь?
— Кингсли…
— А, Кингсли.
— Он собирает осколки. Возвращает себе то, что всегда ему принадлежало. То есть он так говорит. Чтобы починить зеркало.
— И ты ему веришь?
— Не знаю.
— В этом-то вся и беда, понимаешь? Теперь никто ничего не знает. Мы видим только фрагменты, а общей картины никто не видит. Мы все что-то делаем, куда-то мчимся, бросаем машины. Мы пытаемся убежать. Выжатые, надломленные, проебавшие все, что можно. Мы пытаемся что-то придумать, чтобы не рассыпаться на кусочки: закрепить себя клеем, связать веревками, замотать скотчем. Воруем без зазрения совести.
— Еще что-нибудь?
— Еще много всего.
— Сегодня будет последний раз.
— Последний раз?
— Последний осколок. С меня уже хватит.
— А что потом?
— Я возвращаюсь обратно, к Кингсли. И на этом мы с ним закончим.
— А как же я?
— Я не знаю.
— А мне можно поехать с тобой? Ты ведь этого хочешь? Да, Марлин?
— Мне кажется, тебе надо вернуться домой.
— Домой? Нет. Только не это. Я не могу.
— Почему?
— Не могу, и все.
— Тапело, ты ведь очень особенный человек.
— Да? Ну и что?
— Ты могла бы помочь стольким людям.
— Ой, только не надо, пожалуйста. Слишком их много, этих вампиров. И все — на меня.
— Как бы там ни было…
— Да?
— Как бы там ни было, ты должна жить своей жизнью.
Тапело отвернулась и что-то пробормотала себе под нос.
— Тапело… что ты сказала?
— Ничего.
— Нет, ты что-то сказала.
— Это не важно.
— Только не надо меня ненавидеть. Пожалуйста.
Девочка лишь покачала головой.
Хендерсон уже закончила со своими упражнениями. К ней подошел Павлин, и теперь они стояли и разговаривали. Они были слишком далеко, но мне показалось, что они ругаются. Я услышала странный звук, как будто что-то тихонько бибикнуло. Тапело достала из сумки какое-то крошечное устройство. Она оперлась о перила, держа эту штуку перед собой.
— Это что у тебя?
— Это орфограф, такое устройство для проверки орфографии. Мне его подарили те мальчики, из зала игровых автоматов.
— Он работает?
— Ну, пытается.
Люди гуляли по набережной внизу, по мощеной дорожке вдоль пляжа. Там был молодой человек с рекламным щитом-бутербродом. Спереди на щите было написано всего одно слово: ОБЕРНИСЬ. Зеленые буквы — светящейся краской, растекшейся застывшими струйками. Молодой человек прошел мимо, и я увидела, что написано у него на спине: К ИИСУСУ.
Все вокруг казалось таким безмятежным, таким спокойным по сравнению с прошлой ночью. У меня было стойкое ощущение, что город ждет темноты — может быть, избавления, разрядки, что принесет темнота. И мы сами тоже станем частью этого безумия, которого, кажется, не избежать.
Над мощеной дорожкой нависали сводчатые проходы, а у их оснований теснились сувенирные лавки, кафе, бары и гадательные салоны. Прямо под нами был клуб под названием «Змеиная яма». Сейчас он был закрыт, стальные жалюзи на окнах опущены. Но мы вернемся сюда позже, под вечер. В надежде найти Томаса Коула. Это была еще одна зацепка: Коул иногда заходит в «Змеиную яму».
— На, посмотри.
Девочка протянула мне орфограф. Это была старая модель, прямоугольной формы, с экраном и миниатюрной клавиатурой. По экрану, справа налево бегущей строкой, шли зеленые буквы. Я смотрела на них очень долго, но не увидела ни одного настоящего слова, ни одной фразы. Это был просто бессмысленный набор букв.
— Что он делает?
— Ищет правильный вариант написания.
— Чего?
— Ничего. Просто. Кто-то из мальчиков набрал несколько букв, от балды. Но смотри. Эта штука пытается найти слово, которого нет. И так и будет искать — перебирать все возможные комбинации букв. Видишь? И задание уже не отменишь.
Я нажала на кнопку ОТМЕНИТЬ, но орфограф не выключился.
— Машины, тронутые болезнью. Сейчас у всех есть такие, у всех детей. Им просто нравится наблюдать, как бегут буковки. Нравится это безумство. Они пытаются выцепить там какие-то осмысленные фрагменты. И соревнуются, кто найдет самое лучшее предложение или хотя бы кусок предложения.
— И какое же самое лучшее?
— Твои пирамиды будут.
— Будут — что?
— Я не знаю. Мне мальчик сказал. Это самое лучшее из всего. На данный момент.
— Может, разрушены?
— Что?
— Твои пирамиды будут разрушены. Может быть, так?
— Марлин, мне кажется, тут нельзя угадать. И, наверное, смысл не в этом.
Должно быть, я случайно нажала на какую-то кнопку, потому что буквы теперь побежали быстрее, в своем отчаянном и безнадежном поиске.
— Знаешь, почему здесь так много людей?
— Нет.
— Я думала, здесь будет мало людей. Почти никого. Но я спросила у этих ребят. И знаешь, что они мне сказали? Что они путешествуют по побережью. Всей семьей. Понимаешь? Все эти люди, они путешествуют по побережью, где шум сильнее всего. Если где есть работа, они остаются. Они живут с этим, Марлин. Ты понимаешь? Они с этим живут.
