Станция Араминта - Вэнс Джек Холбрук (читать книги без .TXT) 📗
Глауен нашел, что ни тот ни другая особо не изменились. Мило был все таким же скромным, умным и серьезным: настоящий интеллектуальный аристократ. Не смотря на его отменное воспитание, у Мило было очень мало друзей. Утер Оффоу обнаружил в нем родственную душу, но сам Утер был натурой довольно эксцентричной и в определенных случаях нечистоплотной, а то и просто неразборчивой. Иначе с чего бы ему еще держаться среди развязных Дерзких Львов?
Сейксандер Лаверти, глашатай другой группы, известной под названием Исключительные, нашел Мило «элитарным: язвительным и невыносимо высокомерным», мнение, которое сам Мило счел вполне удовлетворительным. Оттилли Ведер из Таинственного аромата подозревал, что Мило просто «рисуется, чтобы заставить девушек ходит вокруг него на полусогнутых».
Услышав такую оценку, Мило заявил, что у него такого не было и в мыслях.
Другой член Аромата, Кваннис Диффин, находил, Мило… скажем, несколько высокомерным. Конечно, примерно то же самое можно сказать и про Вейнесс, хотя надо отдать должное, что смотрится она великолепно».
За прошедшие три года мнение Глауена в отношении Вейнесс изменилось. Она выросла на пару сантиметров, но фигура и внешность у нее остались прежними: в ней все еще проглядывалось что-то мальчишеское, а ее темные волосы, сверкающие темные глаза и темные брови контрастировали с белоснежной кожей. Глауен даже удивлялся, как это он мог когда-то назвать ее бесцветной?
О ней ходило не меньше пересудов. Величавый Хиллиганс Вук, относившийся все к тому же Таинственному аромату, вообще отрицал наличие фигуры у Вейнесс. «Я видел промокших ласок с лучшими формами, чем у нее», — заявил Хиллиганс. Это мнение не получило никакой поддержки со стороны Сейксандра Лаверти из Исключительных («Там где надо, она кругленькая, просто поверх этого нет никакого студня, а так оно и должно быть на самом деле»). Не поддержал это мнение никто и из Дерзких Львов, которые также с должным интересом присматривались к девушке. Вейнесс не проявляла никакой склонности к флирту, на основании чего эксперты из Дерзких Львов приписали ей фригидность, однако в методах лечения девушки к единому мнению не пришли.
Начались занятия. Мило и Вейнесс приступили к занятиям и начали приспосабливаться к новым для них порядкам. Глауен по возможности старался всячески помочь им, а заодно разъяснял им лицейские традиции и обычаи. Мило и Вейнесс восприняли холодный прием со стороны остальных учащихся вполне спокойно.
— На Штроме, где подобные группы на самом деле представляют собой небольшие тайные общества, нам было бы еще труднее, — признался Мило Глауену.
— И все же…
Мило жестом остановил его.
— По правде говоря, меня это совершенно не волнует. Я определенно не собираюсь присоединяться ни к одной из групп. Уверен, что Вейнесс придерживается такого же мнения. Так что ты зря беспокоишься.
— Как скажешь.
Мило засмеялся и хлопнул Глауена по плечу:
— Брось, не надо переживать! Я рад, что нравлюсь тебе настолько, что ты из-за меня переживаешь.
В свою очередь усмехнулся и Глауен:
— Подобная ситуация беспокоила бы меня даже если бы ты мне и не особо нравился.
Что касается Вейнесс, то к ней Глауен испытывал не просто симпатию, а более сложную гамму чувств. Она посещала его мысли намного чаще, чем он того бы хотел, к тому же это происходило почти против его воли, так как у него не было никакого желания снова испытывать сердечные муки. Влюбиться в Вейнесс и обнаружить полное отсутствие взаимности с ее стороны будет ужасно, думал он. И что тогда?
Приветливая манера общения Вейнесс со всеми окружающими не давала Глауену даже намека на ее истинные чувства по отношению к нему. Иногда ему даже казалось, что Вейнесс избегает его, что вызывало в нем очередной приступ мук сомнения.
В полной растерянности, Глауен плюхнулся на стул, уставился в окно и попробовал придти к какому-нибудь определенному решению. Если он попытается завязать с девушкой более тесные отношения, а она вежливо, но твердо остановит его, что по мнению Глауена, было вполне вероятным, то это причинит ему только очередные страдания. Но с другой стороны, если он не приложит никаких усилий для сближения, а будет продолжать рассуждать, то он точно потеряет ее и опять-таки все закончится теми же страданиями, которые, на самом деле, будут еще более мучительными, так как в данном случае он еще и обвинит себя в трусости… Глауен тяжело вздохнул. Да кто же он в конце концов? Клаттук или мыльный пузырь? Собрав в кулак всю свою храбрость, Глауен подошел к телефону и позвонил Вейнесс.
— Здравствуй, это Глауен.
— Правда! И чем же я заслужила такую честь?
— Я тебе звоню по личному делу. Я бы хотел завтра вместе с тобой кое-что предпринять, но для начала мне нужно твое согласие.
— Это очень мило с твоей стороны предоставить мне право выбора, я очень тронута. На самом деле, я даже заинтригована. И что же ты задумал? Надеюсь, мне это понравится… хотя, скорее всего, я соглашусь в любом случае.
— Завтра будет прекрасный денек для морской прогулки. Может быть устроим пикник на Океанском острове?
— Звучит заманчиво.
— Так мы едем?
— Да.
Даже если бы Глауен лично принял участие в создании этого дня, он бы не смог сделать его более прекрасным. В голубом небе ярко сверкала Сирена, прохладный северо-восточный бриз приятно щекотал кожу и дул точно в нужном направлении.
Ранним утром Глауен и Вейнесс пришли в док Клаттуков, спустили шлюп, поставили паруса и натянули снасти. Лодка отплыла от берега, поймала попутный ветерок, заплясала на волнах, потом развернулась и устремилась вниз по течению. Она пересекла лагуну, миновала устье реки и вышла в открытый океан. Глауен поставил паруса так, чтобы лодка легла на юго-восточный курс. Шлюп начал удалятся от берега в бесконечные просторы плавно вздымающихся прозрачно-голубых вод, покрытых легкой рябью.
Сами они удобно устроились на подушках в рубке.
— Мне нравится такое плаванье, — сказала Вейнесс, — Вокруг тебя такой безмятежный мир, что волей-неволей и настроение у тебя становится безмятежным. Вокруг полная тишина, и тебе слышится только собственный тихий голос. Совесть превращается в шепоток воображения. Ответственность теряет всякое значение. Лицейские заботы превращаются во что-то вроде пузырьков за кормой.
— Если бы это так и было, — вздохнул Глауен, — Извини, ты просто мне кое о чем напомнила.
— Напомнила тебе о чем-то? Уверена, что я не могла напомнить тебе о чем-то совсем плохом.
— Ты должна быть счастлива потому, что ты девушка и с тобой не может произойти такого.
— Глауен, не надо строить из себя таинственную личность. Я не люблю всякие тайны. Что тебя так расстроило? Я? Я слишком много болтаю? Так мне просто нравится вести себя так здесь, в океане!
— Возможно мне не стоит обсуждать с тобой это, — сказал Глауен, — Но… А почему бы и нет? Вчера вечером Бодвин Вук предложил мне совершить нечто ужасное.
Вейнесс нервно фыркнула.
— Надеюсь, это не имеет отношения ко мне. Он ведь не приказал тебе оставить меня на необитаемом острове или выбросить за борт.
— Нет, все гораздо хуже, — мрачно пробурчал Глауен.
— Хуже? А что может быть хуже?
— Ну, сама посуди. Он приказал мне присоединиться к Дерзким Львам.
— Согласна, ничего хорошего. Но бывает и хуже… И что ты ответил?
— Для начала я скажу тебе то, что должен бы был сказать ему: «Если вас так интересуют Дерзкие Львы, то присоединились бы к ним сами!» Но тогда я от неожиданности и язык проглотил. Наконец я высказался: «Почему именно я? Кеди уже и так входит в эту группу». «Я знаю это, — согласился он, — Но Кеди, однако, несколько безынициативен и бывает легко предсказуем. Нам нужен там ты!» Я снова спросил его: «Зачем? Почему именно я?» Но только ответил: «Настанет время и ты все поймешь сам». «Очевидно, вы хотите, чтобы я стал вашим шпионом?» — поразился я. «Естественно! — с каким-то удивлением ответил он, — А как же иначе?» Тогда я напомнил ему, что Арлес относится ко мне очень враждебно и не позволит мне присоединиться к этой группе. На что он только рассмеялся и сказал, чтобы я не брал это в голову. «Не пройдет и недели, как ты будешь считаться Дерзким Львом», — сказал он. Вот поэтому-то у меня такое мрачное настроение.
