Лишь разумные свободны. Компиляция (СИ) - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович (книга регистрации TXT, FB2) 📗
Губы Экселенца продолжали шевелиться, но я перестал слышать. То есть, я не оглох, мне были слышны звуки из коридора, кто-то прошел мимо, кто-то уронил тяжелый предмет, возможно, собственную голову, из-за окна донесся характерный шелест пролетавшего на большой высоте стратоплана… а голос Экселенца увяз в воздухе комнаты, как в вате.
— Я принес прошение об отставке, — прервал я течение неслышимых звуков и положил на стол оптический диск. Прошение получилось кратким, я мог и на бумаге изложить свою мысль — получилось бы, наверное, даже более связно. Но еще час назад я не мог удержать дрожь в пальцах.
Экселенц взял диск, положил перед собой и уставился на его прозрачную поверхность, будто хотел прочитать взглядом.
Сейчас он скажет «Максим, мальчик мой», и начнет рассуждать о том, как велика была лежавшая на нем ответственность, и о том, что я не имею доказательств, и что все показанное мне в виртуальной реальности, и сказанное мне на Альцине — не более чем гипотезы и слова, а за Экселенцем стояла многовековая история человечества, и перед Экселенцем маячило продолжение этой истории, в которой для Странников места не было и быть не могло. И что он выполнил свой долг, и выбирать ему не приходилось.
А я скажу, что выбора у него не было именно потому, что он уже много лет назад решил, что у него нет выбора. Он выбрал тогда, когда убил Леву Абалкина, когда спорил со стариком Бромбергом и заставлял Корнея Яшмаа соглашаться на глубокое зондирование мозга. Он выбрал даже раньше, когда решил, что подкидыши — механизмы Странников. Он выбрал для этих людей жизненные роли и не спрашивал их, хотят ли они эти роли играть. И в выборе своем Экселенц был абсолютно свободен, как уже много сотен лет было свободно человечество, выбирая между добром и злом, между истиной и заблуждением, между правдой и ложью, между жизнью и смертью. Мы почитали возможность такого выбора благом цивилизации, а на самом деле…
Насмотревшись на лежавший перед ним диск, Экселенц взял его в правую руку, размахнулся и запустил в окно. Раздался треск, стекло, конечно, не поломалось, да и диск не мог получить повреждений, он лишь отрикошетил и закатился куда-то — то ли под стол, то ли за стоявшую у окна высокую вазу с единственным цветком.
— Если ты скажешь мне, Максим, — Экселенц выставил на обозрение лысину и положил руки на стол ладонью на ладонь, — если ты скажешь мне со всей убежденностью, что нет никакой альтернативы тому, что тебе показали… Если ты скажешь мне, что человечество с вероятностью сто процентов — не меньше! — одним своим присутствием в этой Вселенной раскачивает ее законы и делает мир все более случайным…
— Вы знали это раньше… — пробормотал я.
Экселенц опустил голову еще ниже.
— У меня были достаточно обширные данные ментоскопирования Яшмаа. Не такая детальная информация, какую удалось получить тебе, но, повторяю, достаточная, чтобы сделать кое-какие выводы… Но ты не дослушал вопроса. Если вероятность того, что, создавая в каждом поколении группу пророков, Странники намеревались спасти человечество, а не погубить его, если эта вероятность равна ста процентам и никак не меньше… Тогда я приму твою отставку, и тогда я сам уйду со своего поста. Более того. Нам с тобой не останется иного выхода, как покончить жизнь самоубийством… Итак?
Экселенц поднял голову и посмотрел мне в глаза.
Он действительно ждал от меня ответа и намеревался поступить так, как скажу я.
Я встал и пошел к двери. Ноги заплетались, мне казалось, что я бреду по болоту, постепенно погружаясь в трясину. За спиной была тишина.
— Грапетти… — сказал я у двери, не оборачиваясь. — Что я скажу Татьяне?
— Ничего. — Пауза, легкий вздох. — Боюсь, мы никогда не обнаружим следов челнока.
— Он действительно остался в нуль-т?
— Похоже.
Я повернулся всем туловищем, иначе мне было не справиться со своими ногами, разъезжавшимися в разные стороны.
— Тогда должно было… — начал я.
— Да, — сказал Экселенц. — В полупарсеке от ЕН 200244 взорвалась черная мини-дыра. Из тех, чье время полураспада чуть меньше возраста Вселенной. Характеристики взрыва изучаются.
Я кивнул и открыл дверь.
— Максим! — крикнул Экселенц мне вдогонку. — Не нужно тебе говорить ни с Татьяной, ни с Вандой.
Я вышел и прикрыл дверь за собой.
Я не собирался говорить ни с Татьяной, ни с Вандой. Мне нечего было им сказать.
Но если заказать связь немедленно… Сколько сейчас времени в Альцине-прим? Неужели ночь?
Я не выдержу до утра…»
От публикатора.
Согласно описи экспозиции Музея внеземных культур, 23 ноября 80-го года произошло спонтанное саморазрушение экспоната номер 34002/3а, повлекшее также повреждения в хранилище. Акт экспертизы был изъят из архива 2 января 81 года согласно постановлению Мирового совета, подписанному лично Комовым.
Что можно сказать в заключение о смысле мемуара? Вообще говоря, в мои обязанности не входит комментировать содержание документа, представляемого на рассмотрения Генерального Директората КОМКОНа-2. Но, предвидя, какие дебаты данный мемуар вызовет на объединенном заседании, я хотел бы предварительно высказать свою точку зрения в надежде, что никто не сочтет ее попыткой навязать личное мнение, пользуясь правом первого слова.
Человечество, на мой взгляд, никогда не обладало той степенью свободы выбора, которой так боялись и от которой бежали Странники. Выбор определялся законами сохранения — всегда и везде. Да, отдельный человек мог выбирать между добром и злом, и со временем этот выбор становился все более свободным и непредсказуемым. Но человечество в целом выбирает добро, ибо иначе не выживет. Человек мог выбирать — заниматься наукой или плавать брассом. Человечество в целом вынуждено заниматься наукой, ибо иначе не выживет. И так далее. У человечества нет свободы выбора — есть инстинкт самосохранения. Значит, нам далеко до Странников, которые уже могли выбирать свободно между добром и злом, между наукой и ее отсутствием, между порядком и хаосом…
Но в тот момент, когда мы впервые изменим какой-нибудь закон природы, для нас тоже наступит эпоха полной и абсолютной свободы.
И придется выбрать — в последний раз.
1998
ВСЕ ДОЗВОЛЕНО
Было около трех часов пополудни, и я перечитывал обвинительное заключение, собираясь продиктовать Джемме основные тезисы защиты.
— Шеф, к вам посетительница, — прозвучал голос секретарши по интеркому, и я упустил какую-то мысль, которая могла оказаться важной.
— Кто? — коротко спросил я.
— Ревекка Браун из попечительского совета «Христианских паломников».
Я спросил, идет ли речь о пожертвовании в благотворительный фонд, и если да, то…
— Речь идет о защите убийцы, — ответ оказался настолько неожиданным, что я сказал «пусть войдет» прежде, чем подумал о том, что защищать убийцу — не совсем то, чем я хотел бы заняться.
Ревекка Браун оказалась женщиной лет тридцати, одетой, на мой взгляд, несколько простовато — в строгую прямую, до щиколоток, черную юбку и белую кофточку с отложным воротником. Красотой посетительница тоже не отличалась — во всяком случае, у меня не возникло мысли о том, что я мог бы завязать с женщиной подобного типа какие бы то ни было отношения.
После вежливых приветствий я придал лицу чопорное выражение и предложил в двух словах изложить суть проблемы.
Ревекка Браун села на краешек стула — типичная поза человека, не уверенного в том, что его аргументы произведут впечатление, — и сказала неожиданно приятным звонким, как горный хрусталь, голосом:
— Вы слышали о деле Стивена Бойзена? В газетах о нем пишут вторую неделю.
— Конечно, — кивнул я. — Случай, не предоставляющий защите шансов. К тому же, у Бойзена есть адвокат… Простите, вы ему кем приходитесь?
— Адвокату или Бойзену? — улыбнулась Ревекка Браун, и я вторично подумал о том, как может быть обманчиво первое впечатление. У этой женщины не только голос оказался обворожительным, но и улыбка притягивала, подобно далекой планете, неожиданно появившейся из пустоты космического пространства.
