Причина жизни - Фильчаков Владимир (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Два постулата — почти теория. Почти, да не совсем. И потом, теория, может быть, кому-то и нужна,
Но мне-то с ней что делать? Я стал думать. Это я так говорю — стал думать. На самом деле думал я урывками, в основном по вечерам, телевизор включу, он бормочет что-то неразборчиво, страсти там какие-то горят, политические баталии, а я лежу, одну из кошек поглаживаю и думаю о своем. Так вот, думал я, думал, и… ничего не придумал. И чем больше думал, тем хуже становилось. Плюнул, забросил. Потом снова думал, и снова без толку. А потом на вечеринке у Толика, по поводу дня рождения, подшофе… я танцевал с Яорой, женой Толика… Имя у нее необыкновенное, не то скандинавское, не то поморское, не то еще какое-то, и сама она необыкновенная, красивее женщины я не встречал. Толик ее боготворит и одевает как королеву, и говорит, что лучше он с голоду сдохнет, а новую шубу Яоре купит. Ну, с голоду он не подыхает, у него книжное дело, не помню, писал я об этом или нет, и это дело, полулегальное, окруженное черной наличностью и мальчиками с бритыми затылками и вздутой мускулатурой, приносит ему немалые доходы. Так вот, Яора пригласила меня танцевать, из жалости, конечно, потому как сам кого-нибудь приглашать я не решаюсь, и мы кружились в медленном танце под заунывную мелодию, и я что-то рассказывал ей, уж не помню что, и тут на меня нашло. То есть, вылепился вдруг третий постулат. Я остановился и непроизвольно сжал Яору. Потом опомнился, извинился, конечно, под каким-то предлогом ушел с вечеринки и полетел домой.
Да, мой читатель, третий постулат в совокупности с двумя другими давал такую картину, что у меня дух захватило. Ночью я не спал, курил, смотрел в окна, ходил из угла в угол и думал о том, что теория родилась, стройная такая, изящная, какой и полагается быть теории, но мало того, это была не просто теория, а теория, от которой до практики один шаг. И мне предстояло этот шаг сделать. И я боялся сделать шаг. Ведь, сделав его, я получу огромную власть над пространством, и мне не надо будет ни громоздких космических кораблей, ни энергоемких установок для свертки пространства, мне достаточно будет только выйти в нужную точку линии времени и оказаться, например, на Марсе. Или на Луне. Или на любой планете любой звездной системы. Нет, вру. Я не боялся сделать шаг, я размышлял о том, куда лучше переместиться, ведь на Луне я сразу умру — там нет воздуха, да и на Марсе дышать тоже нечем. Пробовать надо на Земле. И под утро я решился. Встал, раздавил бесчисленный по счету окурок, постоял немного, собираясь с духом, и попробовал… И у меня получилось! Я вышел на линию времени, и увидел Землю со стороны, словно огромный глобус, метров двух в диаметре, и я обошел глобус, выбирая, куда отправиться. Глобус был живой, медленно двигались спирали циклонов, и мне показалось, что я вижу, как дышит океан. Кстати, где эти пресловутые Канарские острова, на которые так рвутся новые русские? Обычным путем мне туда вовек не добраться, это ж сколько денег надо, а так… Нет, я не помнил, где эти острова. Пришлось вернуться домой, отыскать атлас, развернуть его дрожащими руками, найти… Ага, вот! Я отшвырнул атлас и вышел на линию времени. Подошел к глобусу, нашел острова и… передумал. Кой черт! Дались мне эти дурацкие Канары. Я теперь могу куда угодно, и в Африку, и в Америку, и в Индию, и визы мне никакой не надо, и денег не надо. Тут из-за глобуса выплыла Луна, и я рассмеялся. На Луну, на Луну! — пела душа. Но я не пошел на Луну. Я выбрал Австралию, северо-восточный берег, вышел туда, и меня окатило тропическим жаром. Я оказался на скалистом берегу, подо мной бушевал прибой. Брызги долетали даже сюда, на десятиметровую высоту. Я сел на горячий камень и стал смотреть в море. Вдали, у самого горизонта, шел белый пароход. Navigare necesse est, vivere non est necesse (плавать по морю необходимо, жить — не так уж необходимо) — вспомнилось почему-то. Пароход шел себе и шел, из трубы вился дымок, за спиной у меня громоздились скалы…
На душе было легко, хотелось петь. И я запел, не стесняясь отсутствия голоса и слуха, запел какую-то песенку, сейчас, хоть убей, не вспомню какую. Я могу! Еще как могу! И это не сон, никакой не сон!
Я долго сидел на скале и смотрел на пенистые волны. Наконец решил вернуться домой. В комнате накурено — хоть топор вешай. А, плевать. Я повалился на кровать и тут же уснул, благо была суббота, и на работу не надо.
Свою планету я искал долго, брал пробы воздуха, относил их Милке Ковановой в лабораторию, а она все спрашивала, откуда да зачем. Халтура, говорю, подвернулась, уж ты сделай, уж будь добра. Милка, добрая душа, делала анализы, выдавала на листочке, а однажды взяла меня за грудки, приперла к стенке и сказала:
— Генка, выкладывай все начистоту.
— Какую чистоту?
— Не юли. Ты занимаешься бактериологическими опытами? Что это за халтура такая?
— Да так… Долго рассказывать.
— А ты расскажи, расскажи. Знаешь, что в твоих пробах? Бактерии, на Земле неизвестные. Ты бы хоть предупредил, что ли.
— Какие бактерии? Я же просил только газовый анализ…
— Не смеши. Ты же знаешь, чем мы тут занимаемся. Газовый анализ ему.
Когда меня припирают к стенке, я долго выкручиваться не могу. Я выложил ей правду, что эти пробы — с других планет…
— Врешь, — убежденно сказала Милка. — Не хочешь говорить. А почему?
— Да я правду говорю.
— И ты думаешь, я поверю?
— А почему бы и нет? Ну сама посуди, где я буду заниматься микробиологией? И главное — зачем?
— Иди ты, — Милка оттолкнула меня, села за свой столик и уставилась зелеными глазами.
— Ну что ты смотришь? — спросил я. — Не высмотришь ведь ничего. Правду я говорю, правду. — Подумал и добавил:
— И ничего кроме правды.
— Издеваешься, — вздохнула Милка.
— Слушай, ты меня с пяти лет знаешь. Когда я над тобой издевался?
— Не издевался, — согласилась она. — А теперь — издеваешься. Что это — сверхсекретно?
— Ну да, почти. Я тебе потом все объясню, ладно?
— Ладно. Возьми вот последний анализ. Этот то хоть с Земли? — она посмотрела насмешливо. — Или откуда? Состав атмосферы вроде бы земной…
— Земной? Милочка, радость моя, ты даже не знаешь, как меня обрадовала! Да я же тебе по гроб жизни благодарен!
— Иди, иди, секретный мой.
Это была удача. Планета с земным составом атмосферы! Об этом можно было только мечтать.
Я назвал планету Отдохновение. Райский угол. Ласковое море, ласковый ветерок, ласковое солнышко. Я облюбовал себе местечко где-то на сорока пяти градусах широты, на берегу моря. Тут был песчаный пляж, росли диковинные пальмы высотой в два человеческих роста с плодами величиной с футбольный мяч, протекал ручеек с удивительно чистой студеной водой. Я соорудил себе хижину из пальмовых листьев, тугих, кожистых, прочных. Дома я ночевать перестал, приходил сюда, купался, жег костер, ел пальмовые плоды. Плоды я назвал хрумками — это были необычайно вкусные орехи, с холодным молочком внутри, удивительно хорошо утоляющим жажду, орехи без скорлупы — очищаешь листья, плотно облегающие орех, и начинаешь есть, а он хрустит во рту: хрум, хрум — вкуснотища! А из листьев я стал заваривать чай — притащил сюда старый чайник, повесил на тагане над костром. Чай оказался настолько бодрящим, что, напившись его впервые — две кружки, — я сутки не мог заснуть. — Словом, здесь было прекрасно и удивительно, только скучно. Хорошо бы поселиться здесь с любимой женщиной. Но любимой женщины у меня нет. Людмилу я не назвал бы любимой женщиной, никак не назвал бы. Приводить сюда друзей я не хотел, мне их и на Земле хватает, хоть и немного их у меня, в основном одноклассники.
А потом я встретил Маринку. Ну вот представьте, идет мужчина по улице, а темно уже, и фонари горят через раз, а пьяные хулиганы пристают к девушке. Мужчина, естественно, вступается за девушку, чистит хулиганам морды, уводит девушку, и у них начинаются отношения. Так вот, у нас с Маринкой было все так с точностью до наоборот. Это она шла по улице, в кожаных штанах, в белой блузке, уверенная, раскованная, рыжие волосы по плечам, и видит — три пьяных хулигана пристают к мужчине. Мужчина — это я. Я возвращался от Толика, нес под мышкой вожделенные «Опыты» Монтеня, и тут из-за угла вываливаются трое — один здоровый, толстый, а два других поменьше и хлипкие, и давай делать из меня посмешище. Ну, из меня посмешище сделать нетрудно, ноги у меня тут же становятся ватные, голос начинает дрожать, и я ищу способ улизнуть. В своем-то районе я всех знаю, и меня знают, никто бы не пристал, но Толик живет далеко. Словом, лезут эти трое ко мне, дышат перегаром и наглеют от безнаказанности, а я уж думаю, чтобы ничего не сломали, когда начнут бить, и тут слышу женский голос:
