Великий Гусляр - Булычев Кир (серии книг читать бесплатно .TXT) 📗
Семейство Мазайбергеновых, которые некогда владели большим коммунальным хозяйством в пригороде Гусляра, а ныне стали украшением Брайтон-бич как этнографический ансамбль чукотской песни, спустились на родную землю шумно и весело, играя на бубнах и гитарах.
— Где наш олешка, где наш маральчик? — кричал Ахмет, наследник аттракциона.
Прочих возвращенцев в Гусляр Минц разглядеть не успел ввиду общего шума и суматохи, а также конфликта, имевшего место между Мишей Стендалем и семейством Алины.
Мише, полагавшему, что именно он — причина приезда «новых американцев» в Гусляр, надоело ждать, пока Алина наговорится с мамашей и нацелуется с подбежавшими на шум подружками.
— Алина! — воскликнул он. — Ты помнишь наши клятвы?
— Ах, — сказала Алина, — стоило ли помнить юношеские увлечения? У меня их столько было после тебя, Маратик!
Это было выше сил!
— Не Маратик я, а Михаил, и стыдно мне перед девочкой какой-то унижаться.
— Я — девочка? — удивилась Алина. — Мама, скажи, я девочка?
— Для меня ты всегда девочка, — ответила пожилая женщина в платке. — Мишенька прав. Он так ждал тебя, так ждал, телескоп купил!
— Чего купил? — удивилась красавица.
— Телескоп, чтобы на звезды посматривать в твою честь.
— Не понимаю.
— Но ведь ты астроном! — возопил Миша.
— Я? Астроном? Ну ты даешь! С моей фигурой пропадать в астрономах?
— А как же…
— В Штатах я нашла свое счастье в элитарном эстетическом стриптизе, — гордо ответила Алина.
— Значит, наука… и значит, ты вернулась не ради науки? — Миша был потрясен.
— Нет.
— Значит, любовь ко мне…
— Любовь к тебе — а дети у меня мулатики! — рассмеялась Алина.
Она широким жестом указала на большого толстого негра, который прижимал детишек к своей широкой груди и добродушно улыбался, потому что совершенно не понимал, куда он попал и с какой целью.
— Он… он вместо меня? — Миша никак не мог понять, что же происходит. — И ты с ним это делала?
— Если ты имеешь в виду астрономию, то я этого с ним не делала, — цинично ответила Алина и стала из-за этого еще красивее.
Раздались аплодисменты. Собравшиеся вокруг, за исключением пожилых женщин, были настолько заворожены ее красотой, что готовы были простить любой цинизм.
— Я его убью! — закричал Миша.
— Он тебя сейчас убьет, — со смехом сообщила негру Алина на пристойном английском языке.
Негр поднял черные брови и отдал детей подержать своей местной теще, потом показал Мише Стендалю свой кулак.
— Это кулак чемпиона Олимпийских игр в полутяжелом весе, — объяснила собравшимся Алина. — Притом он не понимает по-русски и будет действовать в пределах допустимой самообороны.
— Остановитесь! — закричал Лев Христофорович. — Не лучше ли нам развеять недоразумение? Скажите собравшимся, что же вас привело в Великий Гусляр? Что заставило вас прилететь сюда? Любовь к Мише Стендалю?
— Только не это! — возразила красавица.
— Может, любовь к маме?
— Немножко да, а немножко нет, — сказала Алина.
— Тогда что же?
— На родину захотелось! — ответила молодая женщина. — Такая на меня ностальджи напала — мочи нет! Спать не могу, пищу принимать не могу, любовью заниматься не могу, да?
— На родину захотелось! — заявил математик Квадрант. — Я и не подозревал, что может существовать такое дикое чувство.
— И я пожелала перед смертью прикоснуться к земле моих предков, — проскрипела графиня Мейендорф на старинном, но неправильном русском языке.
Нестройно, но искренне и громко эти слова были поддержаны криками остальных пассажиров автобуса.
— Что и требовалось доказать, — сказал профессор Минц. Он был доволен, как бывал доволен академик Павлов, когда у его любимой собаки отовсюду начинала капать слюна.
…Словно Эркюль Пуаро, знаменитый сыщик, который обязательно собирал всех подозреваемых в одной комнате и вел их за собой по глухим извилинам преступного ума, Лев Христофорович Минц пригласил в тот же вечер своих друзей, а также иных заинтересованных лиц во двор своего дома. Они уселись вокруг стола, за которым уже третье поколение жильцов рубилось в домино.
Там сидели сам Минц, его ближайший друг Корнелий Удалов, репортер Миша Стендаль, а также никем не званные старик Ложкин и Ходжа Эскалибур, претендующий на звание волшебника и прорицателя.
Правда, от Ходжи была и польза: он принес с собой ящик пива и поставил его посреди стола. А за стаканами сбегал Корнелий.
Вечер был теплый, даже не дуло. Пели птицы.
— Получив просьбу Миши Стендаля о возможном возвращении на родину девушки Алины, которая уехала в Штаты изучать астрономию, я подумал: а как это сделать? Ведь невозможно изобрести приворотное зелье!
— Хотя в истории такие случаи отмечены, — вмешался наглый Ходжа Эскалибур. — Пресловутая Клеопатра широко использовала некий состав, разработанный в ее лаборатории.
— А доказательства? — воскликнул Минц, не выносивший прорицателя.
— Какие нужны доказательства, если сохранились ее портреты?
Минц замолчал, потому что аргумент сразил его наповал.
Только через минуту он собрался с духом, чтобы продолжить свой рассказ:
— Внушить любовь к определенному молодому человеку я не мог по причинам, в первую очередь, этическим. Ведь это было бы насилием над человеческой природой. Любовь или есть, или ее нет. Кому нужна любовь навязанная? Как ты думаешь, Миша?
— Не знаю, — промямлил Стендаль, потому что не был уверен в правоте профессора.
— Но можно обратиться к другим чувствам, свойственным каждому человеку, но дремлющим под слоем повседневности. Например, присмотримся к любви к родине. Она генетически заложена в любом человеке. Обстоятельства могут заставить его с этой родины сбежать. Но тоска по родине останется. Даже если он сам об этом не подозревает. И я подумал, если я разбужу в девушке Алине тоску по родине, скажем — ностальгию, то она захочет вернуться домой, в Великий Гусляр, и оглядеться. Дальше она — вольный человек. Вспомнит Стендаля, захочет к нему приблизиться — ее воля. Мы эту волю уважаем. А если предпочтет другого — то бог ей судья.
— Но она же замужем! — закричал Стендаль. — Она вышла замуж за боксера, представляете?
— Не представляем, — сказал Удалов. — Никогда не были боксерами.
— Я ничего дурного с этой девушкой не сделал. Она повидается с мамой, поглядит на закаты над нашей рекой, встретится с подругами и побеседует с Мишей.
— Она не хочет со мной беседовать! — расстраивался Стендаль. — Она была стриптизершей! Может, даже порнозвездой.
— У нее чудесные детишки, шоколадные, — заметил Корнелий Иванович.
— Она предала астрономию!
— Но полюбила домашнее хозяйство.
— Но когда я ставил эксперимент, — продолжал Минц, — я не мог ограничить себя одним частным случаем. Он ведь ничего не доказывал и ничего не давал народу в целом. А ведь проблема России, как и проблема Турции, а также Бангладеш — утечка мозгов и тел. Только подрастет аспирант, а его уже в Колумбийский университет приглашают, а то и на фирму. Только округлится попка у нашей красотки, как ее уже вызывают к американскому фотоаппарату или, того хуже, к похотливым американским лапам.
— Вот именно! — согласился Миша Стендаль.
— А мы испытываем недостаток.
— Еще какой! — добавил старик Ложкин, которого никто не приглашал. — Раньше всего у нас хватало, и хлеба по шестнадцать копеек, и ширпотреба, и свободы. В доме отдыха по профсоюзной путевке я каждый год отдыхал, море в ста метрах, в комнате четыре товарища, обед в две смены, чистое белье. Где все это?
— Меня уж премьер просил подумать, — сказал Минц. — С государственной точки зрения.
— И вы подумали? — спросил Стендаль. В нем проснулся журналист.
— Еще как подумал. И пришел к выводу, что надо создавать вирус, выборочно действующий на генетически трудноуловимый центр ностальгии. Если он есть и предположение мое верно, то, получив письмо, страница которого смочена слабым раствором, содержащим вирус «ностальджи», Алина станет восприимчивой к мыслям о родине, о родном городе, о людях этого города.
