Убийство Малу - Ноэ Иван (чтение книг txt) 📗
Профессор: Ничего не понимаю. Послушайте… Я… Могу ли я рассчитывать на то, что вы сохраните в полнейшей тайне сведения, которые вам сообщу я и которые явятся окончательным и неоспоримым доказательством невозможности для Робера Ле Шантра совершить преступление и вообще находиться в тот момент в Марселе?
Я: Да. Если ваша информация позволит полностью снять с Ле Шантра все подозрения, то никто ее не узнает. Конечно, кроме моего прямого начальства.
Профессор: Можете дать честное слово?
Я: Охотно.
Профессор: Дело в том, что именно это обстоятельство является для меня первостепенно значимым. В начале нашей встречи я полагал, что вы намекали именно на это, и никак не мог понять, каким образом вы оказались в курсе…
Я: Но при чем тут вы, профессор?
Профессор: Сейчас поймете.
Я: Слушаю вас внимательно.
Профессор: Вы утверждаете, что преступление было совершено в Марселе семнадцатого января в двадцать три часа тридцать минут?
Я: Все точно.
Профессор: Так вот: в этот день и в указанное вами время Робер Ле Шантр был мертв !
Я: Как так? Вы ведь только что мне заявили…
Профессор: Да, да! Именно мертв, причем умер на моем операционном столе, что находится как раз над нами, на втором этаже этой клиники.
Я: И вы лично при этом присутствовали?
Профессор: Конечно!
Я: Тогда я отказываюсь что-либо понимать в этом деле.
Профессор: Послушайте… давайте попробуем разобраться в случившемся вместе… Будьте так любезны, напомните, но только совершенно точно, когда произошло убийство?
Я: Нет ничего проще. Совершенно точно установлено, что семнадцатого января в двадцать три часа с минутами Робер Ле Шан… я хотел сказать — убийца… подсел к Малу. В двадцать три часа двадцать минут они вместе входят в ее квартиру. В двадцать три часа тридцать минут Малу задушена. Все.
Профессор: И никто после этого убийцу больше не видел?
Я: Нет.
Профессор: Самое лучшее в данной ситуации — это поднять отчет о самой операции. В тот день я ужинал у шефа кабинета министра просвещения: Около десяти часов меня срочно позвали к телефону. В высшей степени перепуганная мадам Ле Шантр сообщила, что ее мужа только что сразил сильнейший приступ болей в брюшной полости. Боли носили кинжальный характер, локализовывались в боку, отмечались потеря сознания, температура — сорок градусов, пульс — сто, живот как камень — другими словами, все признаки острого прободения. Я даже не счел нужным ехать к нему домой, а распорядился немедленно доставить его прямо сюда, в клинику. Моя машина должна была заехать за мной только в одиннадцать часов, посему меня отвез сам шеф кабинета. Прибыл я в клинику одновременно с Ле Шантром. В такого рода случаях все решает быстрота, с которой удается провести хирургическое вмешательство, чтобы остановить распространение инфекции… Дежуривший ассистент подтвердил установленный мною по телефону диагноз. Я вошел в операционный зал, уже простерилизовав руки и в хирургическом халате… Впрочем, возьмите и сами прочитайте отчет о том, как проходила эта операция… вот он…
Отчет
о срочном хирургическом вмешательстве профессора Дерона,
проведенном на больном Робере Ле Шантре 17 января, согласно записям,
сделанным в операционном журнале клиники
22 ч. 40 мин. — проведен первичный осмотр ассистентом месье Рико.
22 ч. 45 мин. — вторичный осмотр больного, на сей раз профессором Дероном. Диагноз: прорыв гнойного аппендикса, обширный перитонит. Живот вспученный, очень твердый. Пациент без сознания. Температура 40, 6 градуса. Пульс учащенный, 110 ударов в минуту. Общая слабость. Землистый цвет лица.
22 ч. 50 мин. — общая анестезия (хлороформ). Подготовка операционного поля.
22 ч. 55 мин. — полное отсутствие рефлексов. Широкий надрез кожи, апоневроза, брюшных мускулов. Сильный и в большом количестве выброс гноя.
22 ч. 59 мин. — чистка от гноя завершена. Обнажен участок воспаления: перфорированный аппендикс, начало гангрены. Пульс — 90. Анестезия обычная, в осторожной форме.
23 ч. 02 мин. — резекция аппендикса. Каутеризация. Пульс — 80. Дыхание прерывистое.
23 ч. 04 мин. — пульс — 70. Снятие анестезии. Инъекция.
23 ч. 05 мин. — голубая синкопа. Пульс не прощупывается. Кислород. Инъекция. Искусственное дыхание.
23 ч. 10 мин. — остановка пульса и дыхания. Вскрытие грудной клетки и массаж сердца, проведенный профессором Дероном.
Ассистент зашивает брюшину, мускулы, апоневроз, кожу. Установка дренажной трубки (15 мм).
23 ч. 15 мин. — массаж сердца. Искусственное дыхание. Безрезультатно.
23 ч. 30 мин. — положение не изменилось.
23 ч. 39 мин. — слабый толчок сердечной мышцы.
23 ч. 40 мин. — медленное восстановление сердцебиения. Пульс — 40…
Я не отрываясь смотрел на документ. Его строчки слегка расплывались. В каком-то тумане до меня донесся голос профессора, подводившего итоги:
— Следовательно, в двадцать три часа десять минут Робер Ле Шантр умер !
Только в двадцать три тридцать девять началось восстановление жизнедеятельности. Другими словами, в течение двадцати девяти минут он был мертв. Разве это не убедительное доказательство его невиновности?
Разумеется, это было абсолютно неоспоримое свидетельство в его пользу, не идиот же я, в конце концов.
Но, с другой стороны, у меня накопилось более чем достаточно доказательств того, что убийцей Малу был… Да, тут недолго сдвинуться по фазе. Когда перестаешь что-либо понимать в ситуации, то почва буквально уходит из-под ног. Начинаешь просто испытывать страх.
Мне стало жутко от этих двух воздвигнутых вокруг меня стен очевидности, давивших и мешавших думать. Требовалось сделать над собой усилие, встряхнуться, рассеять ужас и тревогу, возникшие перед лицом невозможного.
Я беспомощно копошился в засосавшей меня черной дыре, пока, как мне показалось, не увидел какой-то просвет, мелькнувший лучик разума. И тогда я набросился на профессора:
— Но что значит это ваше «мертв»?..
— Это была смерть. Она однозначна: прекращаются дыхание, кровообращение, тело охлаждается… Это и называется смертью.
— Да, это очевидно…
— В таком состоянии, согласитесь, он никак не мог задушить Малу.
— И тем не менее, профессор, у меня же есть свидетели…
— Тогда что, двойник?
— С той же самой родинкой, без фаланги на мизинце, с фотографией его жены и удостоверением личности?..
— И то верно.
— И даже если предположить, что убийцей все же был Ле Шантр, это никак не объясняет тайну не имеющей ни единого выхода комнаты.
— Действительно.
Сказать мне больше было нечего. Оставалось только распрощаться и вернуться обратно в Марсель…
Нет! Этого делать было нельзя! Не мог я уехать, когда от этой дилеммы просто пухла голова! Надо было… надо было… а собственно, чего делать-то?
Следовало по меньшей мере тщательно разобраться в том, что из себя представляет этот Ле Шантр: прочувствовать окружающую его атмосферу, побывать в его доме вполне благополучного человека, взглянуть на кресло, в котором он любил посиживать, на письменный стол, за которым он пописывал, на картины, что давали отдохновение его глазам, увидеть его любимую трубку, пепельницу… И в конце концов, надо было обязательно повидать и его самого… Зачем так, с ходу, отметать возможность какой-то глупейшей путаницы с приметами? И лишь после того как я его увижу, я, по крайней мере, смогу сказать сам себе, что сделал все, что было в моих силах, в борьбе с невозможным.
Но профессор был отнюдь не в восторге от моих планов.
— Пойти к нему? Будьте осторожны! Повторяю: речь идет о человеке и о семье, пользующихся исключительным уважением… Его супруга…
— Не беспокойтесь, я буду предельно тактичен. Полицейским случается вести себя умно… иногда. Могу я повидать мадам Ле Шантр?
