Стрелы Перуна с разделяющимися боеголовками - Чадович Николай Трофимович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Министр принял Пряжкина не в кабинете, а где-то на задворках своей конторы, по соседству с персональным утепленным нужником. Возможно, это было связано с особо конфиденциальным характером встречи, а возможно, министр (фамилия которого, кстати, была Зайцев, а имя – Любомысл) просто накануне объелся на тризне по одному своему дальнему родственнику, давно списанному в резерв по причине старческого слабоумия и физической ветхости.
По ходу беседы министр несколько раз скрывался в нужнике, оставляя Пряжкина в одиночестве на морозе. Чувствовалось, что громадная ответственность, возложенная на Зайцева еще в ранней юности, основательно расшатала его здоровье. Да и теперь, по слухам, он не щадил себя. Чего стоил только один план поголовной проверки всех перелетных птиц, по весне массами нарушавших рубежи государства.
– Ты эту девчонку-перебежчицу видел? – без всяких обиняков начал Зайцев.
– Ну, видел, – нехотя признался Пряжкин.
– Беседовал?
– Беседовал.
– И что?
– А ничего.
– Подкатывалась к тебе?
– Это как?
– Ты давай не юли! Сам знаешь, как баба к мужику подкатывается. Ребенком не прикидывайся.
– Никто ко мне не подкатывался. Соплячка она еще.
– Соплячка, – согласился Зайцев. – Вот это меня и настораживает. Сам знаешь, какие козни днем и ночью плетет враг. Сам знаешь, сколько агентов проникает на нашу территорию. А вражескому агенту что надо? Догадываешься? Правильно догадываешься. Ведь ты к той тайне ближе всех стоишь. Помнишь, прошлым летом я двух перебежчиков разоблачил? Прикидывались, что грибы на нашей территории собирали. Так вот, выяснилось, что они за тобой шли. Похитить хотели.
– Да ну? – искренне удивился Пряжкин.
– Вот тебе и ну! Матерые мужики были. Да только меня не проведешь. Я врага насквозь вижу. Две недели только и отпирались.
– И что им за это было?
– Да ничего. Признались и померли. Две недели без воды и пищи не всякий враг выдержит… Вот я и думаю, что те, кто их посылал, после этого случая решили тактику изменить. – Он махнул рукой куда-то на юг. – Поняли, что мужиков мы сразу расколем, и потому девчонку к тебе послали.
– Это что, точные данные или так, предположения?
– Когда у меня точные данные появятся, она и глазом моргнуть не успеет. Ты вот что, – Зайцев понизил голос до шепота, – сближайся с ней, не противься. Рано или поздно она свои планы раскроет. Тогда мы ее и возьмем.
– А если не раскроет?
– Должна раскрыть. Чует мое сердце. Но и ты олухом не ходи, подмигни ей или погладь где-нибудь. Чем раньше она свое вражеское нутро обнаружит, тем лучше. Конечно, приказывать я тебе не могу, ты не по моему ведомству числишься, но ради безопасности державы нужно постараться. Все понял?
– Что ж тут не понять.
– Ну тогда иди себе. Нельзя, чтобы нас вместе кто-нибудь из министерства пропаганды видел. Они за нее, котята слепые, как за палочку-выручалочку держатся. Раскудахтались! Заслуги свои расписывают. Ничего, когда все раскроется, их тоже по головке не погладят. Пособники, чтоб их псы разорвали!
Хотя в структуру министерства обороны кроме пехотных частей и оленьей кавалерии входили также псовые заградотряды и даже гребная флотилия, состоявшая из трех лодок-однодревок, главной заботой и гордостью Пряжкина были ракетные войска стратегического назначения. Именно на них зиждились безопасность и процветание государства. Считалось, что только благодаря постоянно готовым к старту ракетам с ядерными боеголовками рубежи считаются неприкосновенными, а закрома более или менее полными. Супостаты и злопыхатели всего мира просто тряслись от страха при одном упоминании о ракетно-ядерном мече и согласны были платить за свою безопасность любую цену.
Само собой, все самое лучшее, самое питательное, самое теплое и удобное доставалось ракетчикам. Правда, сам Пряжкин от этого имел только моральное преимущество. Можно было промотать всю пехотную амуницию, зажарить и сожрать любого боевого оленя, вылакать в санчасти весь спирт, но любой болт, любой кусок сахара, предназначенный для ракетчиков, был неприкосновенен. Самые могучие и грозные идолы – златоусый Перун, каменный Симаргл, Железный Феликс – охраняли люк пусковой шахты.
Пост министра обороны достался Пряжкину в наследство от отца, и с самого раннего детства он знал то, что никогда не суждено было узнать другим. Он рос, вглядываясь в мерцающую глубину локаторных экранов, перегоревшие радиолампы были его первыми игрушками, а первым чтением – расписание боевых дежурств. Когда Пряжкин стал знать примерно столько же, сколько и отец, а может, даже и больше, потому что тот со временем уже многое начал забывать, в узком кругу влиятельнейших особ государства его посвятили в члены коллегии волхвов, заставили принести в жертву богам кубок крови и прядь волос, произвели в звание «сподвижника» и назначили министром. Буквально через пару дней его отец, отправившись на зимнюю рыбалку, провалился под лед – по крайней мере, так гласила официальная версия. Тело его обнаружить не удалось, и спустя месяц, на чисто условной тризне, никто не плакал.
После этого Пряжкин стал таким же неотчуждаемым достоянием государства, как земля и вода. Случись с ним какая-нибудь беда – это было бы непоправимым ударом по существующему порядку вещей. Поэтому за самочувствием Пряжкина внимательно следило министерство здоровья, за лояльностью – министерство бдительности, за моральным обликом – министерство пропаганды. Все это в конце концов привело к тому, что он сознательно и интенсивно стал разрушать свое здоровье, втайне от всех слушал по единственному в стране радиоприемнику ложь и дезинформацию, заполнявшую эфир, а также постоянно нарушал все и всякие нормы морали.
Весь остаток дня и ночь Пряжкин провел в сладком томлении, а с утра пораньше заставил Пашку скрести избу и готовить праздничный ужин. Еле дождавшись сумерек (а ходить на свидание по свету здесь было не принято), он отправился в министерство пропаганды.
Однако там, в действительно крошечной комнатке, почти сплошь заставленной узкими железными койками, его ожидал сюрприз не менее впечатляющий, чем ушат ледяной воды, внезапно опрокидывающийся на голову. На одной койке с Наташей сидел министр пропаганды Гремислав Овечкин, более известный по кличке Погремушка, и, раскрыв рот до ушей, нес какую-то ахинею (ничего другого, по убеждению Пряжкина, он нести не мог).
Но не это было самым страшным.
Самым страшным была реакция Наташи на эту ахинею – серебристый смех и милая улыбка. В руке она держала кружку, в которой дымилась какая-то черная бурда.
Кофе, по запаху определил Пряжкин. Он терпеть не мог это горькое пойло, но знал, что для многих оно дороже и желанней спирта.
– Ну, зах-х-ходи, – по-хозяйски сказал Погремушка, хотя рожа его выражала совершенно противоположные пожелания.
Наташа сразу умолкла и уставилась в свою кружку.
Погремушка только с виду казался полным придурком. Во всех своих делах, в особенности, если они касались женщин, он был настырен, изобретателен и почти всегда добивался успеха. На этой почве он уже неоднократно схлестывался с Пряжкиным. Ходили слухи, что Погремушка приходится внебрачным сыном самому Силе Гораздовичу Попову, который лет до сорока действительно был неутомимым женолюбом. Косвенным подтверждением этому служила его высокая должность, доступное немногим звание «соратника» и масса всяких поблажек и льгот, которыми пользовалось министерство пропаганды. В другой ситуации Пряжкин, возможно, и отступил бы, да уж больно дорог был нынче приз.
– Тебе нужно что-нибудь? – спросил Овечкин. – Видишь, я занят пока. Завтра к утру заходи. А лучше – к обеду.
– Я не к тебе, – холодно ответил Пряжкин, проходя вперед.
Наступило долгое тягостное молчание. Наташа не шевелилась и вроде даже дышать перестала. Погремушка медленно наливался дурной кровью.
– Я в твои дела лезу? – спросил он голосом, не предвещающим ничего хорошего. – Я тебе работать мешаю?
