Попугай, который знал Папу - Брэдбери Рэй Дуглас (книга регистрации txt) 📗
- Свою последнюю книгу! - воскликнул я. - Последний роман Хемингуэя! Записан только в мозгу у попугая! О, боже!
Шелли кивал, улыбаясь своей улыбкой распутного херувима.
- Сколько ты хочешь за эту птицу?
- Милый мой Раймундо, - и Шелли Капон помешал в своем стакане розовым пальчиком. - С чего ты взял, что эта тварь продается?
- Ты продал однажды свою мать, потом украл ее и продал еще раз, под другим именем. Брось, Шелли. Ты затеял какую-то крупную игру, - и я задумался около закрытой платком клетки. - Сколько телеграмм разослал ты за последние четыре-пять часов?
- Ну и ну! Я начинаю бояться!
- Сколько международных телефонных разговоров с оплатой на другом конце провода заказал ты с сегодняшнего утра?
Шелли Капон вздохнул, громко и скорбно, и вытащил из своего вельветового кармана смятую копию телеграммы. Я взял ее и прочитал:
Друзья Папы встречаются Гаване предаться воспоминаниям над бутылкой и птицей тчк телеграфируйте свою цену или привезите собой чековые книжки, и непредвзятость тчк раньше сел больше съел тчк белое мясо но по расценкам икры тчк могут быть проданы исключительные права кино телевидению прессе любой страны тчк с любовью тчк Шелли сами знаете какой тчк
О боже, еще раз подумал я и уронил телеграмму на пол: Шелли дал мне список тех, кому она была послана.
"Тайму". "Лайфу". "Ньюсуику". Скрибнеру. Саймону и Шустеру. "Нью-Йорк таймс". "Крисчен сайенс монитор". Лондонской "Таймс". "Монд". "Пари-матч". Одному из Рокфеллеров. Нескольким Кеннеди. Си-би-эс. Эн-би-си. Эм-джи-эм. Братьям Уорнерам. "Твентис сенчури - Фокс". И так далее, и так далее, и так далее. Списку не видно было конца, как моему все ухудшающемуся настроению.
Шелли Капон бросил на стол, около клетки, охапку ответных телеграмм. Я быстро их проглядел.
Все, буквально все сейчас были уже в воздухе. Реактивные лайнеры мчались сейчас в Гавану со всех концов света. Пройдет два часа, четыре, самое большее шесть, и Куба будет уже кишеть литературными агентами, издателями, дураками, просто дураками, плюс контрразведчиками, потенциальными похитителями и белокурыми красотками, которые надеются увидеть себя на обложке журнала с этой птицей на плече.
Я прикинул: возможно, у меня есть еще полчаса, а то и больше, для того, чтобы что-то сделать, что - я пока не знал.
Шелли толкнул меня локтем.
- А кто послал тебя, дорогуша? Ты знаешь, что ты первый? Предложи хорошую цену, и, может быть, птица будет твоя. Конечно, я должен буду рассмотреть и другие предложения. Но, вообще говоря, не исключено, что здесь станет тесно и противно. Я уже немного в панике от того, что я сделал. Очень может быть, что я захочу продать задешево и смыться. Потому что, ты ведь это понимаешь тоже, целое дело вывезти попугая из страны, так? Черт возьми, Раймундо, кто же все-таки тебя послал?
- Кое-кто, но теперь это уже совсем не важно, - задумчиво сказал я. Приехал я от чужого имени. Уеду - от своего. С этой минуты есть только птица и я, остальное не играет роли. Папу я читал всю жизнь. Теперь я знаю: я приехал потому, что не приехать не мог.
- Боже мой, альтруист!
- Ты уж прости меня за это, Шелли.
Зазвонил телефон. Шелли схватил трубку. С минуту проболтал оживленно, сказал, чтобы его подождали внизу, положил трубку и победоносно на меня поглядел.
- Эн-би-си уже в вестибюле. Хотят записать часовое интервью с Кордовой. Суммы называют шестизначные.
Словно тяжелую ношу взвалили на мои плечи: они согнулись. Снова зазвонил телефон. На этот раз, к собственному своему удивлению, трубку схватил я. Шелли вскрикнул. Но я ответил:
- Да?
- Сеньор, - сказал мужской голос, - тут сеньор Хобуэлл, говорит, что от журнала "Тайм".
Я представил себе следующий номер "Тайма": голова попугая на обложке и шесть страниц текста.
- Скажите, чтобы подождал, - и я положил трубку.
- "Ньюсуик"? - попробовал отгадать Шелли.
- Нет, тот, другой, - сказал я.
- Наверху, в тени холмов, снег был сухой, - сказал голос из-под платка.
- Заткнись, - сказал я тихо и устало. - Заткнись, черт бы тебя побрал.
В дверном проеме позади нас появились тени: прибывали и заходили в комнатушку друзья Шелли Капона. Их становилось все больше, и я начал дрожать и потеть.
И почему-то я начал подниматься на ноги. Мое тело намеревалось сделать что-то - что именно, я пока не знал. Я смотрел на свои руки. Вдруг правая рванулась. Свалила клетку, открыла проволочную дверцу и метнулась внутрь схватить птицу.
- Нет!
Будто грохочущая волна обрушилась на берег - такой звук вырвался из гортаней собравшихся. Вид был у каждого такой, как будто его ударили в живот. Каждый, выдохнув воздух, подавался вперед, но к тому времени, когда все они уже кричали, я попугая из клетки вытащил. Держал я его за шею.
- Нет! Нет!
Шелли на меня прыгнул. Я ударил его ногой по голеням. Он взвыл и опустился на пол.
- Не двигаться! - сказал я и едва удержался от смеха, услышав из своих уст это старое клише. - Видели, как свертывают голову курам? У этого попугая шея тонкая. Повернешь - и конец. Чтобы никто не пошевелился!
Никто не шевелился.
- Ну и сукин же ты сын, - сказал Шелли.
Я ждал: вот сейчас они все разом на меня набросятся. Ясно себе представил, как меня бьют, а когда мне удалось вырваться и я убегаю от них по пляжу, эти каннибалы берут меня в кольцо и пожирают, в духе Теннесси Уильямса, с ботинками и всем прочим. Я испытывал жалость к своему скелету, который найдут на центральной площади Гаваны завтра на рассвете.
Но они не убили меня и даже не поколотили. И я понял: пока мои пальцы сжимают шею попугая, который знал Папу, я могу здесь стоять хоть до второго пришествия.
Сердцем, душой и всем нутром я жаждал оторвать птице голову и швырнуть разъятые останки в эти бледные шершавые лица. Жаждал замуровать дверь в прошлое и навсегда уничтожить живую память Папы, раз над ней нависла угроза стать игрушкой в руках этих слабоумных детей.
Но я не мог, по двум причинам. Погибнет попугай - и утка, то есть я, станет добычей охотников. И еще меня душили внутри рыдания: я оплакивал Папу. Я просто-напросто не мог бы уничтожить запись его живого голоса, которую я держал сейчас в своих руках. Я не мог бы убить.
