Ученик воина - Ходош Анна (мир бесплатных книг .txt) 📗
Сделаем это быстро и безболезненно, как отрубают голову… – Спрыгнул вчера со стенки на полосе препятствий и сломал обе ноги. Засыпался на физподготовке подчистую. Остальное… ну, теперь это неважно.
– И вот ты вернулся домой.
– И вот я вернулся домой.
– А-а, – старик побарабанил длинными, с распухшими суставами, пальцами по подлокотнику своего кресла. – А-а, – он неловко завозился в кресле, сжал губы и уставился в окно, не глядя на Майлза. Пальцы вновь застучали по ручке кресла. – И все вина этой проклятой ползучей демократии! – раздраженно выпалил он. – Куча инопланетного вздора. Твой отец сослужил Барраяру плохую службу, поощряя все это. У него была такая возможность ее изничтожить, будучи Регентом – а он, на мой взгляд, просто ее упустил… – он затих, и продолжил уже тише: – Влюбился в инопланетные идеи – и в женщину с другой планеты. Ты знаешь, во всем виновата твоя мать. Всюду она проталкивает эти глупости насчет равенства…
– Да ну, брось, – Майлз был задет настолько, что решился возразить. – Мать настолько аполитична, насколько это вообще возможно для живого человека в здравом уме.
– И слава богу. А то бы она нынче уже правила Барраяром. Я никогда не видел, чтобы твоей отец ей в чем-то перечил. Ну-ну, могло бы быть и хуже… – старик снова заерзал; душевная боль беспокоила его так же, как Майлза – физические страдания.
Майлз лежал в кресле, не предпринимая больше никаких попыток в защиту собственного мнения. Очень скоро граф начнет спорить сам с собой, выдвигая аргументы за обе стороны сразу.
– Думаю, мы должны меняться вместе со временем. Все мы. Вот сыновья лавочников – отличные солдаты. Бог свидетель, у меня было когда-то несколько таких под началом. Я тебе не рассказывал про одного парня? Мы тогда дрались с цетангандийцами в Дендарийских горах возле Форкосиган-Сюрло. Самый лучший лейтенант, какой у меня когда-либо был в партизанском отряде. А мне самому было не больше лет, чем тебе сейчас. В тот год он убил больше цетагандийцев, чем… Отец у него был портной. Да, портной – ведь тогда все кроили и шили вручную, горбатились над работой, старались над каждой мелочью… – он вздохнул по безвозвратно ушедшим временам. – Как же этого парня звали…
– Тесслев, – подсказал Майлз. Он иронически уставился на собственные ноги. Может, мне тогда стать портным? Устроен я как раз для этого. Но только это такая же устаревшая профессия, как и граф.
– Тесслев, да, вот как. Погиб он жутко: пошел на разведку, и их всех схватили. Храбрец он был, храбрец… – на какое-то время наступило молчание.
– А экзамены проводились честно? – ухватился старый граф за последнюю соломинку. – Сейчас никогда нельзя знать – какой-нибудь плебей, у которого своя корысть…
Майлз покачал головой, торопясь пресечь эти фантазии прежде, чем они успеют укорениться и расцвести. – Совершенно честно. Это все я сам. Дал сбить себя с толку, был невнимателен. Провалился, потому что был недостаточно хорош. И точка.
Старик скривил губы в недовольном отрицании. Он гневно стиснул кулак – и безнадежно разжал его. – В старые времена никто не посмел бы сомневаться в твоем праве…
– В старые времена моя неумелость могла бы стоить жизни другим людям. Нынешний порядок правильнее, – ровным голосом ответил Майлз.
– Ну… – старик смотрел в окно, ничего не видя. – Ладно – времена меняются. Барраяр изменился. Он проходил через перемены и на моем втором десятке лет, и еще раз, от моих двадцати до сорока… Ничто не осталось прежним… Потом еще одна перемена, от моих сорока до восьмидесяти. Нынешнее поколение слабо – даже грехи у них какие-то разжиженные. Старые пираты времен моего отца могли бы съесть их на завтрак и переварить косточки до обеда… Я ведь буду первым графом Форкосиганом за все девять поколений, которому суждено умереть в постели, знаешь?… – он замолчал, уставившись куда-то неподвижным взором, и прошептал почти что самому себе: – Бог мой, как я устал от перемен… Одна только мысль о том, что придется приспосабливаться еще к одному миру, ужасает меня. Ужасает.
– Сэр, – вежливо произнес Майлз.
Старик вскинул взгляд. – Это не твоя вина, мальчик, не твоя. Ты просто попал в колеса судьбы и случая, как и все мы. Чистая случайность, что убийца выбрал для покушения на твоего отца именно этот яд. Он совершенно не целился в твою мать. А ты был молодцом вопреки всему. Мы… мы просто хотели от тебя слишком многого, вот в чем дело. И пусть никто не говорит, что ты не держался как надо. – Спасибо, сэр. Молчание сделалось невыносимым. Комната накалялась. Голова у Майлза болела от недосыпа, его подташнивало от сочетания голода и лекарств. Он неуклюже поднялся на ноги. – Если позволите, сэр…
Старик махнул рукой, отпуская его. – Да, у тебя должны быть дела… – Помолчав еще, он недоуменно поглядел на Майлза: – Что же ты теперь собираешься делать? Мне это кажется таким странным. Мы всегда были форы, воины, даже когда война изменилась вместе со всем, что у меня оставалось… – В своем глубоком кресле дед выглядел маленьким, усохшим.
Майлз собрал все силы, изображая жизнерадостность: – Ну, знаешь, всегда остается возможность прибегнуть еще к одному аристократическому роду занятий. Не могу тянуть армейскую лямку, так стану светским бездельником. Я собираюсь быть знаменитым эпикурейцем и женолюбом. Это забавнее, чем военная служба изо дня в день.
Дед подхватил майлзову шутку: – Да, и я всегда завидовал этой породе – давай, мальчик… – Он улыбался, но Майлз чувствовал, что улыбка эта такая же вымученная, как и его собственная. В любом случае это неправда – «тунеядец» в устах старика всегда было ругательством. И Майлз сбежал из комнаты, прихватив с собой Ботари.
Майлз сидел в потрепанном кресле, сгорбившись, закрыв глаза и задрав ноги. Окна маленького частного кабинета выходили на улицу перед их огромным старинным особняком. Этой комнатой редко пользовались; есть неплохой шанс, что здесь он сможет побыть один и невесело поразмышлять в покое. Никогда он не приходил к такому полному крушению, не чувствовал себя таким опустошенным, обессиленным, беспомощным до боли. Столько пыла растрачено ни на что, – на целую жизнь этого «ничего», бесконечно простирающуюся в будущее – из-за секундной глупости, неловкой злости…
За спиной он услышал покашливание и робкий голос: – Эй, Майлз…
Он широко распахнул глаза, неожиданно почувствовав себя чем-то вроде раненого зверя, скрывающегося в норе.
– Елена! Ты же вчера вечером приехала вместе с мамой из Форкосиган-Сюрло. Заходи.
Она пристроилась возле него на подлокотник второго кресла.
– Да, она знает, какое удовольствие доставляют мне поездки в столицу. Порой у меня ощущение, как будто она моя мать…
– Скажи ей об этом. Ее это порадует.
– Ты правда так думаешь? – робко спросила Елена.
– Абсолютно. – Он встряхнулся, придя в боевую готовность. Может, и не совсем пустое будущее…
Она мягко прикусила нижнюю губу, ее большие глаза впитывали каждую черточку его лица.
– А ты выглядишь абсолютно разбитым.
Он не хотел бы выливать все это на Елену. Отогнав мрачность самоиронией, он вольготно откинулся на спинку кресла и ухмыльнулся:
– В буквальном смысле. Более чем верно. Ничего, справлюсь. Ты, гм… полагаю, ты уже все слышала.
– Да. Как… с милордом графом все прошло нормально?
– О, разумеется. В конце концов, я у него единственный внук. Что ставит меня в превосходное положение – в любом случае я выхожу сухим из воды.
– Он не спрашивал тебя о том, поменяешь ли ты имя?
– Что? – вытаращился Майлз.
– Дать тебе родовое имя по обычаю. Он говорил, что когда ты… – она осеклась, но Майлз полностью уловил смысл этого полу-откровения.
– Ах, вот как. Когда я стану офицером, он намеревается уступить и позволить мне носить приличествующее наследнику имя? Как мило с его стороны. По сути, с опозданием на семнадцать лет…
– Я никогда не могла понять, в чем вообще дело.
– Ну, ведь мое имя – Майлз Нейсмит, по отцу моей матери, а не Петр Майлз, по обоим дедам? Все восходит к скандалу при моем рождении. Очевидно, когда родители оправились от солтоксинового газа и обнаружили, что зародыш пострадал – кстати, считается, что я этого не знаю – то дед настаивал на аборте. Он устроил крупную ссору с моими родителями – ну, полагаю, с матерью, а отец оказался меж двух огней. Когда отец ее поддержал, а дела осадил, тот обиделся и потребовал, чтобы мне не давали его имени. Потом он успокоился, когда обнаружил, что я не такое уж сплошное несчастье. – Майлз деланно ухмыльнулся и побарабанил пальцами по подлокотнику. – Значит, он размышлял над тем, как бы проглотить обиду и взять свои слова назад? Может, даже лучше, что я засыпался. Чего доброго, он бы ею подавился. – Он стиснул зубы; хватит желчи. Ему захотелось взять обратно свою последнюю тираду. Не стоит представать перед Еленой безобразней, чем он и так есть.