Большая глубина - Кларк Артур Чарльз (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
Пока.
Плеск яхты смолк, а Индра все еще задумчиво глядела на динамик. Она тоже хотела пойти с Уолтером и Питом в залив, но сказала себе, что сейчас сыну нужнее отец. Иногда эта мысль ее огорчала, ведь через несколько месяцев они расстанутся с сыном. Отец и мать лепили его тело и душу, а теперь вот ускользает он от них.
И ничего не поделаешь; то, что связывало отца и сына, должно их разлучить. Вряд ли Питер задумывался, почему его так притягивает космос, ведь это обычно для ребят его возраста. Но он один из самых юных трипланетных стипендиатов, и она-то знает, в чем дело: сын полон решимости покорить стихию, которая победила его отца.
«Ладно, хватит грезить», – сказала себе Индра. Она взяла свою визифонную книгу и принялась отмечать галочками фамилии тех, кого в этот час можно было застать дома.
Перспективная комиссия заседала два раза в год, но перспективами почти не занималась, так как деятельность Отдела китов достаточно успешно направлялась комитетами, которые ведали финансами, производством, кадрами и техникой. Франклин участвовал во всех них – правда, как рядовой член, председателем всегда был кто-нибудь из Главного морского управления или Всемирного секретариата. Случалось, он приходил домой с заседаний удрученный и обескураженный, но чтобы он еще был и расстроен – это уже редкость.
Вот почему Индра почувствовала неладное, едва он вошел в дом.
– Ну, говори уж сразу, – покорно молвила она, когда ее усталый супруг плюхнулся в ближайшее кресло. – Будешь искать новую работу?
Она шутила лишь наполовину, и Франклин выжал из себя тусклую улыбку.
– До такой беды не дошло, – ответил он, – но дело оказалось посложнее, чем я думал. У старика Берроза все было подготовлено заранее; видно, его здорово натаскали в Секретариате. Вот суть его выступления: пока нет уверенности, что продукты из китового молока и синтетических веществ окажутся намного дешевле нынешних, бой китов будет продолжаться.
Даже выигрыш в десять процентов считается недостаточным, чтобы оправдать перестройку. Говоря словами Берроза, нас должен беспокоить стоимостный учет, а не туманные философские категории, вроде справедливости к животным.
Это еще вполне разумно, из-за этого я бы не стал лезть на рожон.
Неприятности начались во время перерыва, когда Берроз отвел меня в сторонку и спросил, что обо всем этом думают смотрители. Я сказал ему, что восемьдесят процентов из них за прекращение боя, даже если от этого продукты подорожают. Не знаю, почему он задал мне этот вопрос. Может, проведал что-нибудь насчет нашей маленькой рекогносцировки.
Как бы то ни было, он сразу расстроился. Вижу, мнется, хочет что-то сказать и не решается. Потом вдруг выпалил – мол, меня назначили главным свидетелем, и Морскому управлению вовсе не улыбается, если я в открытом заседании, на глазах у нескольких миллионов зрителей выступлю на стороне Тхеро. «А если меня спросят, что я сам думаю? – говорю. – Уж кажется, я больше всех старался увеличить производство китового мяса и жира, и все же мне хочется, чтобы наш отдел возможно скорее превратился в управление заповедника». Он спросил меня, хорошо ли я все продумал. Говорю – да…
Дальше разговор пошел уже горячее, хотя и в благожелательном тоне.
Мы согласились с ним, что есть две точки зрения: для одних киты – это киты, а для других – только цифры в производственных сводках. После этого Берроз отправился звонить по телефону, а мы ждали. С полчаса он разговаривал с деятелями из Секретариата, наконец вернулся и передал мне приказ – конечно, он это выразил иначе, но ведь ясно. Словом, во всем этом разборе мне отводится роль куклы в руках чревовещателя.
– А если противная сторона напрямик спросит твое личное мнение?
– Наш адвокат постарается отвести этот вопрос. Не удастся – тогда… короче говоря, у меня не должно быть личного мнения.
– А в чем же все-таки дело?
– Это самое я спросил у Берроза, и он в конце концов признался.
Оказывается, тут замешана политика. Всемирный секретариат боится, как бы Маха Тхеро, если он выиграет дело, не приобрел слишком большой вес. Так что борьба будет нешуточная.
– Понимаю, – медленно сказала Индра. – Думаешь, – Тхеро добивается политической власти?
– Во всяком случае, не из властолюбия. Но может быть, ему нужно влияние, чтобы проводить, свои идеи. А это не устраивает Секретариат.
– Ну и что ты собираешься делать?
– Не знаю, – ответил Франклин. – Честное слово, не знаю. Он все еще колебался, когда открыли разбор и Маха Тхеро впервые лично выступил перед всемирной аудиторией. Глядя на маленького человечка в желтом облачении, с голым блестящим черепом, Франклин невольно подумал, что на первый взгляд он кажется невзрачным, чуть ли не смешным. Но стоило ему заговорить, и сразу все изменилось: перед зрителями был сильный, убежденный в своей правоте человек.
– Я хочу внести полную ясность, – сказал Маха Тхеро, обращаясь не только к председателю комиссии, но и к незримым миллионам, которые следили за разбором по телевидению. – Неверно, будто мы пытаемся навязать миру вегетарианство, как утверждают некоторые наши противники.
Сам Будда не отвергал мяса, когда ему предлагали. И мы не отказываемся, гость должен с благодарностью принимать все, что ему предлагает хозяин.
Нами руководит нечто посерьезнее, чем предубеждение к той или иной пище, – ведь это обычно чистая условность. Больше того, мы уверены, что большинство разумных людей независимо от веры рано или поздно примут нашу точку зрения. Ее очень просто изложить, хотя она представляет собой итог двадцатишестивековых размышлений. Ранить, убивать живые существа, какие бы то ни было, по-нашему, не правильно. Конечно, было бы глупо утверждать, что без этого можно вовсе обойтись. Мы признаем, например, необходимость уничтожать микробы, вредных насекомых, хотя и сожалеем об этой необходимости.
Но везде, где можно, – надо отказаться от убийства. Сейчас экономически возможно производить все виды синтетического белка из растительного сырья, стоит только постараться. Два или три десятилетия – и мы сбросим бремя вины, которое, несомненно, угнетает душу каждого думающего человека при взгляде на тех, кто вместе с нами населяет эту планету.
Однако мы никому не навязываем нашу точку зрения. Добрые дела теряют цену, если их проводят насильно. Нам хочется, чтобы представленные нами факты сами говорили за себя, и пусть мир выбирает.
Что ж, подумал Франклин, сказано ясно, без обиняков, и ни тени фанатизма, который в наш разумный век обрек бы все дело на неудачу.
Правда, этот вопрос не втиснешь в рамки трезвых рассуждений. Если бы мир во всем подчинялся чистой логике, такой спор не возник бы – никто не усомнился бы в праве человека по своему произволу распоряжаться животным царством. Но логика годится не всегда, ведь с ее помощью ничего не стоит оправдать и людоедство.
В своей речи Тхеро вовсе не коснулся того, что так поразило Франклина. Он не сказал о возможной встрече с внеземными цивилизациями, которые будут судить о человеке по тому, как он относится к животным.
Может быть, решил, что широкая публика посчитает этот довод надуманным и вообще перестанет принимать всерьез все дело? Или Тхеро рассчитал, что такой аргумент сильнее всего подействует на бывшего астронавта? Об этом можно только гадать: во всяком случае, очевидно, что он великолепно учитывает психологию массы и отдельного человека.
Дальше пошли знакомые сцены – Франклин сам помогал Тхеро снимать их, – и он выключил телевизор. Небось Главное управление теперь не радо, что предоставило всякие льготы Его Преподобию, – а что оно могло сделать?
Через два дня выступление перед комиссией. Франклин чувствовал себя скорее обвиняемым, чем свидетелем. Если разобраться, он и впрямь ответчик – вернее, не он, а его совесть. Странно подумать: когда-то он попытался убить самого себя, теперь отказывается убивать других. Тут есть какая-то связь, но слишком сложная, не стоит доискиваться. К тому же это все равно не поможет ему решить задачу.
