Антропогенный фактор - Забирко Виталий Сергеевич (лучшие бесплатные книги txt) 📗

Работа Вичета была прервана в самом разгаре — у тела биокибера в творческом беспорядке разбросаны межмолекулярные скальпели, зажимы, биопотенциальные щупы, иглы, молекулярные сшиватели. Вместе с тем ничего не говорило о том, что трагедия с биомехаником произошла здесь или его увели насильно. Складывалось впечатление, что он отошел на секунду по неотложному вызову, но так и не вернулся. А кто-то затем отключил оборудование… Надо привести сюда Борацци, быть может, он что-то подскажет — есть много общего в работе медиколога и биомеханика. Особенно сейчас, когда Борацци проводит вскрытие.

Я взял скальпель, повертел в руках, осмотрел, затем оттянул клапан кармана на комбинезоне и провел по нему лезвием. Получился аккуратный, как по линеечке, надрез. Отложив скальпель в сторону, взял межмолекулярную иглу, проткнул клапан и попытался иглой порвать ткань. Ничего не получилось — как ни старался тянуть иглу под разными углами, обтекаемая ткань комбинезона легко соскальзывала. Пожалуй, если загнуть иглу крючком, тогда что-то может и получиться… Я еще раз внимательно осмотрел стол, но среди инструментов крючков не обнаружил.

— Марко вел визуальную запись своих работ? — спросил у секретаря.

— Обязательно. Камера сбоку от лампиона.

С потолка, рядом с рефлектором, свисала на штативе видеокамера. Она была раскрыта, кювета с кристаллозаписью отсутствовала.

— Кто изъял кристаллозапись? — по инерции спросил я, зная наперед, какой ответ получу.

Так и оказалось.

— Сведения отсутствуют.

Предвидя результат, я все же покопался в регистраторе биопотенциалов, а затем в записывающем блоке мнемоскопа. Записи и там, и там были стерты вчистую вместе с загрузочными программами, и аппаратура в таком состоянии представляла собой металлокерамический хлам. Любопытная ситуация — чтобы стереть загрузочные программы, необходимо либо электромагнитное поле высочайшей частоты, либо температура выше девятисот градусов Цельсия. И то, и другое разрушает структуру носителя, но ни фонового излучения, ни следов воздействия высокой температуры на аппаратуре не имелось, а иные способы удаления загрузочных программ неизвестны.

Худшие предположения подтвердились. Раскопал Марко что-то такое, что стоило ему жизни. Жаль, что ночью, когда он связался со мной, мы не поговорили. Но кто мог предвидеть подобный оборот событий? С другой стороны, неизвестно, что бы тогда со мной сталось, быть может, и я лежал бы сейчас в боксе у медиколога, ожидая своей очереди на вскрытие…

В сознании шевельнулось что-то темное, холодное и застыло ледышкой с острыми, болезненными гранями. За время работы в СГБ я не раз испытывал чувство опасности, но оно всегда возникало в силу объективных причин, обусловленных сложившимися обстоятельствами. Нормальный человеческий страх, достаточно легко обуздываемый трезвомыслящим человеком. Каждый в той или иной степени ощущает себя уникальным созданием, которое в любой ситуации сможет найти выход — наверное, из-за этого свойства сознания и появился миф о бессмертной душе. В бессмертную душу я не верил, верил только в себя, но то, что ощущал в данный момент, не имело ничего общего с испытываемым когда-либо прежде чувством опасности. Чувство было всеобъемлющим и неотвратимым, как рок, и будь я верующим, то сказал бы, что оно грозило не смертью моего бренного тела, а растворением в ничто бессмертной души.

Я отступил от препараторского стола, задернул штору.

— В лаборатории ничего не трогать, — глухо распорядился я и направился к выходу.

На крыльце я расправил плечи, глубоко вдохнул. Не помогло. Ледышка продолжала ранить душу острыми сколами, вызывая гнетущее состояние.

Тишина и спокойствие царили на верхнем ярусе платформы. С вечно безоблачного неба равнодушно светило красное солнце Марауканы, между домиками идиллического поселка сновали биокиберы-газонокосилыцики, пахло свежескошенной травой. И по этой траве, жалобно повизгивая, подползал к крыльцу Куги.

— Что, допрыгался? — сказал я. — Меру надо знать, охотясь за фантомами.

Куги виновато взвизгнул и, не доползя до крыльца метра три, замер, уронив голову в траву. Из-за многочисленных сборок складчатой кожи он напоминал груду рыжего тряпья.

Я подошел, нагнулся над кугуаром. Куги лежал неподвижно, и только складки на левом боку мелко подрагивали. С максимальной осторожностью я раздвинул складки и замер. В боку имитанта зияла рваная рана, по своей форме очень похожая на разрыв комбинезона Марко Вичета.

— Кто это тебя так? Неужели фантом?

Куги сделал попытку приподняться, но не смог, тяжко вздохнул и посмотрел на меня жалобным взглядом. Будь у него язык, точно бы лизнул руку.

— Идем лечиться, — сказал я. — Медиколог тебя создавал, он и штопать будет.

Подняв кугуара, я взвалил его на плечо и понес к коттеджу Борацци, будто куль с мукой. Куги настолько разрядился, что лежал на плече без движения. Боли, насколько я знал, он почти не чувствовал.

Когда я уже подходил к коттеджу, дверь открылась, и на крыльцо вышел Борацци с трубкой в руке. Увидев меня с Куги на плече, он недоуменно вскинул брови, но с крыльца спускаться не стал, а прислонился к косяку двери и принялся спокойно раскуривать трубку.

— В гости? — спросил он, когда я приблизился. — Вообще-то я гостей принимаю с бутылкой, а не с имитантами.

— Вы закончили вскрытие? — хмуро спросил я.

— Да.

— И вас еще хватает на шутки?

— Эх… На своем веку я перевидал столько трупов, что, если бы не шутил после вскрытия, давно повесился. Вы за результатами?

— И это тоже.

Я снял Куги с плеча и показал медикологу рану.

Борацци присвистнул.

— Как вы умудрились?

— Вы подозреваете меня? — возмутился я.

Борацци вынул трубку изо рта, внимательно посмотрел мне в глаза, затем потрогал рану рукой, раздвинул ее пальцами. Куги дернулся, и из раны вытекла бесцветная капля густого биоэлектронного активатора.

— Серьезно… — протянул Борацци и снова посмотрел на меня подозрительным взглядом. От него разило спиртным и табаком, но это никак не сказывалось ни на взгляде, ни на речи. — Мне это кое-что напоминает…

— Мне тоже, — кивнул я.

— Положите его, — распорядился медиколог.

Я бережно опустил Куги на траву. Борацци выбил о каблук пепел из трубки, сунул ее в карман, затем присел перед имитантом на корточки и принялся бесцеремонно ворочать кугуара с боку на бок, раздвигая складчатую кожу.

— Прокол, еще прокол… — показал он пальцами две точки на коже Куги между складками. — Это же какой силой надо обладать, чтобы разорвать шкуру имитанта… — Он встал. — Раны старые, получены около десяти часов назад. По времени совпадает…

— Полагаете, Куги их получил в то же время, когда погиб Марко?

— По времени — да, но был ли кугуар рядом с Марко, этот вопрос не в моей компетенции, а в вашей.

— Вы сказали, это серьезно. Что-нибудь можно сделать?

— Я имел в виду совершенно другое. Для человека — серьезно, а для имитанта… Зашью, и завтра будет скакать как ни в чем не бывало, только со шрамом на боку.

— Занести его в манипуляционную?

— Ни в коем случае! Он совсем обесточен, пусть лежит на солнце, подзаряжается. Сейчас вынесу паяльник и сошью рану.

— Паяльник?! — изумился я.

— Именно! — фыркнул Борацци. — Это ваши раны я буду зарубцевывать молекулярным сшивателем, а шкуру имитанта лучше паяльником.

Борацци ушел в коттедж, через минуту вернулся с высокочастотным паяльником, присел перед кугуаром и повернул его на бок.

— Не дергайся, — предупредил он имитанта. — Для тебя это щекотка, а не боль.

Медиколог надел на левую руку защитную перчатку, сомкнул пальцами края раны и поднес к ней жало паяльника. Послышался треск разряда, шипение, от раны потянулась струйка дыма, запахло жженой синтетической кожей. Куги сносил операцию стоически, и хотя я знал, что он почти нечувствителен к боли, казалось, что в его огромных глазах, жалобно смотрящих на меня, плещется страдание. Странно, биочипы отключились, а привязанность имитанта ко мне осталась неизменной. Хотя… Может быть, я и не прав — не скулил же он ночью у дверей коттеджа.