Люди в сером. Трилогия (СИ) - Юрченко Кирилл (читать книги без txt) 📗
Взяв с полки первый попавшийся, изрядно потертый экземпляр, Георгий прочел на обложке: «Евг. Замятин. Герберт Уэллс, „Эпоха“», «Петербург, 1922 год».
— Замятин… Евгений Замятин… — вспоминал он это слышанное однажды имя. — Не тот ли, который эмигрировал в Англию в тридцатых? Он там еще антисоветский роман написал?
— Тот самый. Только роман свой он написал в двадцатом году, — спокойно поправил его Лазаренко. — А издан он был еще до того, как советское правительство отпустило Замятина на Запад, — добавил заведующий. — Сегодня его можно найти только в списках самиздата.
— А у вас он есть?
Лазаренко развел руки:
— К сожалению. Правда, однажды я держал в руках эмигрантский журнал «Воля России», где отрывки из этого романа впервые вышли на русском языке. Но тогда я еще не был таким страстным коллекционером…
«Для приличия мог бы испугаться моего интереса», — подумал Волков.
Он подержал книгу в руке, словно взвешивая ее.
— Если бы это была хотя бы одна страничка того самого романа, о котором вы сейчас намекнули, на срок бы потянула. — Георгий вздохнул. — Я бы на вашем месте именами бы не раскидывался. Не афишировал.
Лазаренко улыбнулся:
— Я и не афиширую. Но не сжигать же книги. Это мы уже, знаете, проходили…
— Да, Михаил Исаакович, сложная вы фигура, скажу я вам. — Он поставил книгу на место. — Вроде бы и советский гражданин, ответственный человек, а есть в вас что-то неподдающееся. Закалка, что ли, какая-то старая. Вы, кстати, в каком году родились?
— В девятьсот пятом.
— Вот как?! Так вы ровесник первой революции!
Георгий смотрел на смущенно улыбающегося Лазаренко.
«А я ведь могу прямо отсюда отправить его на допрос к следователю. Раз, и все!» — подумал он. Но старик смотрел на него так спокойно, что Георгий почувствовал укол совести.
— Я не грубо с вами разговариваю? Простите…
— Ничего. Я ведь с вами тоже не слишком вежливо обошелся, когда мы только познакомились. Хотя мне неловко слышать от вас эти слова. Вспоминается прошлое. Моего отца, знаете…
— Знаю, — виновато произнес Георгий. — Не обижайтесь, но я много о вас знаю.
— Я понимаю, служба. А представьте, каково жить и знать, что тот человек, который приложил руку к его смерти, прекрасно здравствует? Он ведь тогда молокосос еще был — но ретивый очень. Подонок…
Сказано это было с болью и с ненавистью, неожиданной для того Лазаренко, которого Георгий успел изучить.
— Между прочим, у вас до сих пор работает.
— Да ну? — искренне удивился Георгий.
— Васильев Терентий Павлович, знаете такого?
Перед лицом Георгия всплыла крысиная рожа старого кадровика — как не знать. Вот уж тесен мир…
— Небось еще и счастливым себя ощущает, — произнес Лазаренко. Он вот-вот готов был тяжело раздышаться, но приступ быстро прошел.
Георгий хотел успокоить старика и сказать ему, что не таким уж счастливым. Нет у Васильева ни жены, ни детей, одна работа. И сгниет он, когда уйдет на пенсию, — никто не заметит. Но вдруг подумал, что и о нем можно будет сказать то же самое. Правда, при одном смягчающем условии — если он не станет работать на благо людям. На настоящее благо, а не выдуманное кем-то, как это делал молодой и ретивый Васильев.
«Да, вот так вот поведешься с неподдающимся и сам превратишься в антисоветчика…»
Чтобы прогнать эти мысли, Волков продолжил разглядывать полки. Здесь было много фантастической литературы.
— Увлекаетесь? — достал он с полки очередную книгу. Это был сборник Артура Кларка «Космическая одиссея 2001 года». Дефицитнейшее издание. По центру обложки — космический аппарат будущего, кольцевой формы, а внизу два человека друг против друга застыли в задумчивости, будто их гложет серьезный философский вопрос…
— Да, это мое хобби, если можно так сказать, — откликнулся Михаил Исаакович. — В мире литературы, как мне кажется, нет другого более серьезного жанра, чем фантастика, хоть это, знаете, может быть, и странно звучит. Многие этого не понимают, особенно в вашем ведомстве. А может, и наоборот, прекрасно понимают ее возможности…
Лазаренко как-то странно посмотрел на Георгия, понимая, что вновь допустил непозволительный выпад. Но Волков уже смирился с такими эскападами старика. Тот невольно, однако будто специально, провоцировал его, будто пробуждал в нем все те сомнения, какие только накопились в душе Волкова за его пока еще недолгую карьеру гэбиста. Он и сам считал непозволительно глупыми нынешние гонения на жанр, который всеми стараниями насильно загоняли в прокрустово ложе чьих-то дурацких понятий. Что же плохого в том, чтобы давать людям возможность думать — для чего, собственно, и служит фантастика.
— Я к этому не имею никакого отношения. Я, признаться, тоже люблю фантастику, правда, не всякую, — как будто в чем-то винясь, ответил он. — Только не всегда есть время почитать…
— Не всякую… — задумчиво повторил старик. — А какая фантастика вам нравится больше? — спросил он.
Георгий ненадолго задумался:
— Про наше будущее, про общество, какой Земля будет. Сценариев так много, что всех не перечесть. Но какой вариант окажется самым точным, никто не может сказать. Это всегда интересно.
— И какой же вариант вам больше всего по душе?
— Разумеется, оптимистический. Хотя…
И Георгий, не боясь разоткровенничаться, принялся делиться со стариком наблюдениями своей жизни:
— Вроде бы я еще молод, чтобы в уныние впадать, но вот что-то оптимизма в плане будущего мне иногда явно не хватает. Видимо, работа накладывает свой отпечаток. Сами знаете, какой контингент у нас. Хапуги, воры, жулики всех мастей, взяточники, извращенцы. Столько всего насмотришься…
Он перехватил сочувственно-внимательный взгляд Лазаренко.
— А ведь вы мне душу разбередили, Михаил Исаакиевич. Почему-то считается, раз человек на службе, значит, не может иметь своего мнения. Мне ведь иногда самому противно от того, что в газетах и по радио, телевизору, в лекциях провозглашают одно, а с жизнью это совершенно никак не согласуется. Вот наши фантасты про будущее пишут. Про светлое, красивое общество, в котором прямо так и хочется жить. Тот самый коммунизм, о котором мы все мечтаем, да никак построить не можем. А разве его построишь? С кем строить-то? С теми, кто все подряд тащит, лишь бы украсть, что плохо лежит? С теми, кто под прилавком вещи держит, а потом втридорога налево продает? А вспомните, сегодня мы из автобуса вышли — кучи мусора у дороги видели? Так это дачники стараются. Но ведь мусорный бак им поставь, завтра же украдут. Что делать-то, а? Вот, к примеру, фантасты дают прожекты на сто лет вперед, где все люди умны, целеустремленны, все любят работать, учиться, и все вокруг них так красиво. Я прекрасно понимаю — это все здорово, интересно написано. Но почему они не объяснят, как эти люди пришли к такому будущему? Что должно произойти? Откуда они взяли всех этих прекраснодушных ангелов? А куда дели тех, кто не подходит для этого будущего, кто привык гадить и творить вокруг себя одно только зло? Вот этот вопрос они как-то стыдливо обходят стороной.
— А что же вы предлагаете? — когда он замолчал, тихо спросил Лазаренко. — Надеюсь, не карательные меры?
Георгий нахмурился:
— Вы, конечно, не думаете, что я провоцирую вас этим разговором? Сейчас мне меньше всего хочется, чтобы вы считали так. А про карательные меры… Знаете, как о них мечтают многие? Они бы с радостью начали вешать и расстреливать направо-налево за малейшую провинность. Разумеется, с тем только условием, чтобы сами случайно не попали под раздел.
— Ну а если бы у вас появилась такая возможность сделать то, что нужно. С чего бы вы начали?
— Я знаю только, что слова не должны расходиться с делом. А хорошие поступки люди должны совершать вовсе не из страха быть наказанными. Только тот и человек, кто соблюдает эти два принципа.
— Еще было бы неплохо знать, какие поступки хороши, а какие нет, — не то возразил, не то просто добавил свою реплику Лазаренко.
