Рубин Великого Ламы - - (первая книга .TXT) 📗
Распростершиеся на земле ламы наконец поднялись, по приказанию одного из них две длинные цепи сомкнулись в плотную массу, и вдруг послышалось стройное, довольно звучное хоровое пение, вроде гимна.
— Это странно, — сказал Оливье, внимательно вслушиваясь в первые строфы гимна, — слова ясно долетают до меня, но я совсем не понимаю их… Между тем я знаю тибетский или, по крайней мере, думал, что знаю корни хотя бы слов… Что вы на это скажете, господин Мей… то есть, я хочу сказать, господин доктор?
— Это объясняется очень легко, — поспешно приближаясь, сказал черный доктор, довольный случаем опять попасть в милость. — Вы, наверно, изучали язык под руководством учителя, который не имел той певучести и особой музыкальности, которой отличается говор Лхасы, вот и все.
— А вы сами понимаете?
— Как нельзя лучше. Но успокойтесь. Вы тоже поймете через некоторое время, так как знаете слова. Для человека, привыкшего, как вы, говорить на многих языках, это дело нескольких дней.
— О!., нескольких дней! — сказал Оливье. — Я боюсь, в таком случае, что мне придется покинуть Лассу, не обмолвившись ни одним словом с жителями.
— Я очень хотела бы знать, что они поют, — произнесла Этель, внимательно прислушивавшаяся к песне, — напев и размер мне кажутся превосходными.
— Ваш вкус не обманул вас, мисс Дункан, — сказал доктор. — Это гимн Тамерлана, поэтическая вещь, истинно единственная в своем роде. Хотите, я вам переведу?
— Буду вам премного обязана! — ответила Этель. Доктор громко стал переводить:
«Когда божественный Тимур жил под нашими шатрами, монгольский народ был воинственный и страшный; его воины покоряли все земли; один взгляд его сковывал ужасом десятки тысяч народов подлунного мира.
О, божественный Тимур, скоро ли возродится твоя великая душа? Вернись! Вернись!., мы ждем тебя, о Тимур!
Мы живем среди обширных лугов, тихо и спокойно, как ягнята; но наше сердце кипит ключом, оно еще полно огня. Память о славном времени Тамерлана преследует нас всегда. Где тот властитель, который должен стать во главе и сделать нас доблестными? О, божественный Тимур, скоро ли возродится твоя великая душа? Вернись! Вернись! Мы ждем тебя, о Тимур!
Молодой монгол имеет могучие руки, чтобы укротить дикого коня; он умеет далеко в степях отыскать следы блуждающих верблюдов… Увы! но у него нет силы, чтобы натянуть лук своих предков; глаза его не могут распознать хитростей врага.
О, божественный Тимур, скоро ли возродится твоя великая душа? Вернись! Вернись… Мы ждем тебя, о Тимур!
Мы увидели, что на святом холме развевается красный шарф Великого Ламы, и вновь надежда расцвела в наших шатрах… Скажи нам, о великий Лама, когда с уст твоих слетает молитва, открывает ли тебе Ормузд что-нибудь о нашей будущей судьбе?
О, божественный Тимур! скоро ли возродится твоя великая душа? Вернись! Вернись!.. Мы ждем тебя, о, Тимур!
Мы жгли благоухающее дерево у ног божественного Тимура; с лицом, опущенным к земле, мы предлагали ему зеленые листья чая и молоко наших стад. Мы, монголы, готовы восстать, о, Тимур!.. А ты, великий Лама, окропи счастьем наши стрелы и наши копья!
О, божественный Тимур, скоро ли возродится твоя великая душа? Вернись! Вернись!., мы ждем тебя, о Тимур!»
Гимн кончился, ламы снова растянулись в две линии, и тот, кто был во главе хора, приблизился почти к самой решетке, где стояла группа путешественников, и произнес несколько слов.
— Без сомнения, он желает говорить с нами, — сказал Оливье, — но я с трудом понимаю его слова. Господин доктор, позвольте попросить вас быть нашим переводчиком.
— К вашим услугам, — согласился Отто Мейстер, нисколько не сердясь при таком случае, который доказывал, что присутствие его все-таки было не бесполезно.
Он подошел к капитану и, став около него, переводил слова ламы, а затем ответ Оливье — на тибетский язык. Все это он делал с легкостью человека, для которого восточные языки не имели тайн.
Речь тибетца сводилась приблизительно к следующему: они увидели спускающийся с облаков воздушный корабль и пришли поклониться чуду. Благородные путешественники, вероятно, знают, что спустились в ограду великой кумирни?
Сам оратор был одним из сановников этого учреждения. От имени своих братьев он просил посетить кумирню, обращаясь к славным гостям, которых посылает к ним милость неба…
На такой прекрасный прием Оливье ответил устами Отто Мейстера с подобающей учтивостью; наконец, после некоторого обмена любезностями, он обещал, что утром, при наступлении дня, отряд путешественников, состоящий из капитана, переводчика и лорда Темпля отправится посетить кумирню; а пока они будут отдыхать.
Когда дело было устроено, все разошлись по каютам, между тем как ламы, погруженные в размышление, уселись на корточках вокруг аэроплана.
Предосторожность, которую Оливье считал необходимой, посылая сначала авангард на разведку, вполне оправдывалась установившейся за Тибетом репутацией негостеприимной страны. Из всех мест Средней Азии Тибет менее всего исследован европейцами.
Два или три путешественника, не больше, уже в новейшее время проникли в эту страну, но только один из них, француз, дошел до Лхасы и вернулся назад. Тибетцы действительно всегда на страже, их подозрительность вытекает из опасения властолюбивых замыслов Англии, от которой они отделены одной стеной Гималайских гор; опасения порождают разнообразные притеснения, которыми они подвергают всех европейцев, пришедших с юга. Какие бы то ни было исследования возможны только с восточной стороны, по дорогам из Китая.
Лхаса — святыня, святилище, земля жрецов, сохранила до нашего времени свой таинственный характер по своей недоступности, а для азиатов ее таинственность увеличивается еще от того, что это — священная резиденция Далай-Ламы, или Великого Ламы.
Великий Лама — это первосвятитель, папа и в то же время государь своей страны, которая находится под протекторатом Китая; но, мало того, он является бесспорным воплощением Будды на земле, то есть предметом поклонения для четырехсот миллионов верных буддистов.
Все знают, что Будда воплощается на земле таким образом, что вечно присутствует в виде какого-нибудь человека; дух его переселяется из одного человека в другого, который имеет различные черты, но одну и ту же сущность. Когда наступает момент переселения души Великого Ламы, тело его умирает, но душа его в ту же минуту входит в другое тело, предназначенное небом; тогда все верные ждут со страхом и в трауре, пока не откроется им новое воплощение божества.
Очень скоро через посредство лам они узнают, что где-то в отдаленной хижине открылось ламам воплощенное божество; иногда это бывает новорожденный, который в первый же день своего появления на свет объявил о своей священной миссии родителям, которые проникаются благоговением. Тотчас же снаряжается громаднейший караван, и народ, предводительствуемый ламами и нагруженный богатейшими дарами, пускается в путь на розыски молодого «Chaberou» (так называются великие ламы в детстве и первой юности); путешествие совершается с большой пышностью и великолепием. Молодого ламу везут в святилище, то есть в Лхасу, где он воспитывается и проходит буддийскую премудрость. С этих пор и до смерти он — воплощение Будды на земле. Как только он испустит последний вздох, душа его переселяется в ребенка, которого укажут ламы. Земной Будда знает все переселения своей души, бывшие раньше. Он рассказывает об этом со всеми подробностями, и даже больше, — он до тех пор не признается Великим Ламой, пока не выдержит публичного допроса о всех прошедших превращениях. Он также, по убеждению буддистов, обладает от рождения всеми знаниями и понимает все языки вселенной, но не следует забывать при этом, что для тибетцев вселенная заканчивается на востоке Китаем, а на западе и юге Индией. За этими границами, говорят они, существует только одно страшное безбрежное море…
