Планета под замком (ЛП) - Пеев Димитр (бесплатные полные книги txt) 📗
— Значит, опять будешь отсутствовать пять недель, и всё домашнее хозяйство останется на мне.
— Никто не говорил, что именно мы будем прикрывать Фукуду.
— Рассказывай! Не надо из меня делать дурочку. Будто я не знаю! Фукуда первым пересечёт границу шести тысяч парсеков! Трепещи, планета! А уж ликования-то будет! И чтобы ваша команда профиков упустила такой шанс? — Она говорила зло, язвительно, будто «профик» — бог весть какое ругательство. Конечно, если откровенно, то раньше так оно и было. Лет шесть назад Сеть располагала дюжиной репортёрских групп. У некоторых был номер, у других прозвища: Бродяги, Мерзляки, Неудачники, Оранжады и т. п. Мы долгое время работали в качестве Выездной группы информационного пластивидения № 8, пока кто-то не обозвал нас Профкомандой. В том смысле, что нам море по колено и куда всем до нас. Мы сначала выходили из себя. Ярда Боухач — наш осветитель — ходил весь в синяках и шишках, так как был скор на расправу, но ведь не каждый реагирует на оскорбление так прямолинейно. Когда о кличке узнал Ирка Ламач, наш режиссёр, то привёл всю нашу компанию к себе в кабинет и произнёс речь:
— Что-то нас стали называть Профкомандой. Ага, и вы в курсе. У Ярды под глазом монокль, Ирина вся зарёванная. Напудри нос, да поскорей, на тебя смотреть страшно! Так вот что я вам скажу, уважаемые: мы действительно Профкоманда!
Он, конечно, комедию перед нами ломал, но умело. Делал многозначительную паузу, впиваясь в каждого пронзительным взглядом, пока тот не опускал голову. И так по очереди. Хоть глаза у Ламача были невыразительные, серо-голубые, будто выцветшие.
— А я сегодня уже троим съездил по физиономии из-за Профкоманды, — заметил Ярда Боухач.
— Ярда прав, — всхлипнула Ирина Попеляржова, наш гримёр, — подам заявление по собственному желанию и перейду в дамскую парикмахерскую! Чтобы в моём возрасте такое выслушивать?
— Успокойся, Иринка, и я бы с радостью ушла, но какой в этом смысл? — возразила Люда Мисаржова, звукорежиссёр. Все что-то говорили наперебой, но тут Ирка Ламач снова взял слово:
— Зайдём с другой стороны. Почему Двадцать восьмая галактическая отвергла Щёголей, а коммодор Свен Хильструп лично просил Совет послать с ним нас?
— Потому что Щёголи опозорились на планете Фиолетовых призраков, — ответил Ондра Буриан.
— Верно. Полетели мы, и успех был такой, что через три месяца после возвращения об этом ещё говорили. Дальше: когда коммодор Иован увяз на планете Кипящего ила, и Неудачники утопили вдобавок всю телеаппаратуру, кого позвали на помощь?
— Нас, — сказала пластик Эва Элефриаду. — Зрители получили пластическое изображение на экранах, квадрозвук и впридачу запись запахов.
— Позвали нас, — повторил Ирка Ламач, — и так можно ещё долго вспоминать. Мы работали на планете Умертвляющего тумана. Наша команда довезла экспедицию в туманность Шутовского смеха. Все отказались от планеты Фантомов, а мы скоренько собрали чемоданы, и в результате?..
— Блестящий успех, — хором ответило несколько голосов.
— Так разве мы не заслужили название Профкоманды?
Мы молчали, а режиссёр продолжал:
— Почему нас назвали Профкомандой, а не Пачкунами, Жлобами, Обжорами, Пронырами, Занудами или как-то ещё? Я вам объясню. Потому что нам не подходит ни одно прозвище, кроме Профкоманды. Сам знаю, что нас так прозвали недруги. Но мы и тут их обойдём. Короче, я принимаю прозвище и не желаю больше видеть моноклей под глазом и красных носов.
С тех пор прозвище так и осталось за нами. Злопыхатели наверняка кусали себе локти от того, что их выдумка обратилась против них самих. Тот, кто выдумал его, вместо того чтобы навредить, на самом деле сделал нам хорошую рекламу. Мы получали лучшие заказы. Нормальный, средний зритель пласти-видения и не представлял себе, сколько закулисных интриг и зависти вызывают передачи. С каждым годом становилось всё хуже. Совет затягивал ремешки потуже. Галактические экспедиции дорожали, ведь ближний космос перестал развлекать, и каждый коммодор настаивал, чтобы его послали в неизвестную пластизрителям область. Такой полёт стоил огромных денег. Никто не хотел лететь на Сириус или Альдебаран — результат такой экспедиции умещался в двух строчках, произнесённых диктором ночного выпуска новостей. Совет сосредоточился на дальнем космосе и ограничил количество краткосрочных экспедиций. Последствия оказались неблагоприятными для Сети пластивидения: число передач убывало, как и объём работы для репортёрских групп. Галактические асы нацеливались за пределы четырёх и даже пяти тысяч парсеков, и Совет соглашался послать в такую даль не более пяти-шести лучших коммодоров: в то время элитой считались Н'Кума, Козлов, Миро, Фукуда, Петросян, а затем и Блох. Им-то и доверял Совет современные космические корабли класса люкс вроде «Викингов». В обиходе их называли пылесосами, потому что, кроме нормальных агрегатов, аккумулирующих время, на них были установлены двигатели, работавшие на межгалактической материи, которую называют ещё звёздной пылью.
У нашей Профкоманды никаких особых льгот в Сети не имелось, и мы даже пикнуть не смели, когда наш шеф заставлял нас простаивать по полгода или посылал на жалкую станцию к альфе Центавра. Если бы да кабы, на практике мы работали только на элиту, потому что первоклассные коммодоры хотели видеть именно нас и никого другого. И сегодня не знаю, что за этим крылось. Диспетчеры просто давали нам лучшие заказы.
Всё это хорошо известно моей жене Милушке, которая не зря ворчала, что я не буду дома недель пять. И недели не прошло, как вызвал Ирку Ламача диспетчер и объявил ему, что руководство Сети решило послать Выездную группу № 8 с коммодором Фукудой за границу шести тысяч, что этим «восьмёрке» оказано большое доверие, которое она должна оправдать перед Советом. Ирка слушал весь этот трёп и не сводил глаз с пиджака диспетчера: а не подсунул ли ему Фукуда взятку в нагрудный карман? Но ничего не было видно.
В тот же день я отправился на космодром посмотреть на наш репортёрский корабль. Я его любил, нашего старого верного «Поросёнка», повидавшего виды, ободранного и обгоревшего после десятков репортажей. Техники вмонтировали в него новые агрегаты, аккумулирующие время, новый двигатель — такой же, как на «Викинге», чтобы не отстать от него за границей шести тысяч. Само собой, я не из сентиментальности пошёл на космодром. Наша группа не имела права узнавать заранее дату полёта, но она была известна техникам, готовившим корабль. На этот раз мне пришлось потрудиться, прежде чем я смог выжать из старшего техника дату: в пятницу тринадцатого числа. Я пожал плечами.
— Ну и что? В приметы я не верю с пяти лет.
И всё-таки; всё-таки… Ассистент шефа на ровном месте сломал ногу, и режиссёр взял вместо него дублёра — Петра Манфреда. Как только я об этом узнал, тут же помчался к своему непосредственному начальнику Ондре Буриану.
— Ирка повредился в уме, — говорю, — разве он не знает, какой супердурак этот Манфред?
Ондра — отличный оператор, это он научил меня всему, что я умею, а я умею не так уж мало. Но я думал, что такой мастер может позволить себе роскошь иметь собственное мнение. Но он был типичным соглашателем:
— Ирка знает, что делает, — холодно произнёс Буриан, и я разозлился.
— Всё здание знает, что Пётр Манфред — супердурак, спроси кого хочешь.
— Это зависть. Всех заедает, что Пётр такой молодой, умный, способный и так быстро продвигается.
— Мы уже показали, на что способны, а он? Полгода в нашей конторе, а работает только языком!
— Потому что случай не подвёртывается. Слушай, дружище, ты, по-моему, стареешь. Сам недавно был зелёным юнцом, а теперь ревнуешь к молодым. Как старый дед. Выкинь это из головы. У Ирки Ламача нюх на людей.
Выяснилось, что только мы с Ярдой Боухачем не выносим Манфреда, остальным он по душе. Как ни пытались мы настроить против него группу, ничего не вышло. Наоборот, женщины взяли его под свою защиту. Женщины вообще любят смотреть на красивых молодых парней. Люда Мисаржова утверждала, что Пётр такой беззащитный, ранимый юноша. Она испытывала к нему почти материнские чувства. Наша секс-бомба Алёна Ланхаммерова уверяла, что никогда не встречала более интеллигентного человека, за исключением, конечно, Ирки Ламача; по мнению же Ирины Попеляржовой, Пётр был чуть ли не клубочком нервов.