Миры Роджера Желязны. Том 7 - Желязны Роджер Джозеф (читаемые книги читать .txt) 📗
Восхождение было медленным, туманы давили на него и увлажняли одежду, пока та не прилипла к телу. Поднимаясь, он пел, останавливался в нескольких местах, ибо здесь был дом Бирюзового Юноши и Желтой Маисовой Девушки, а в других вариантах сказания именно здесь родилась Переменчивая Женщина.
…Я заблудился меж ярких звезд.
Он миновал группу каменных людей, которые, казалось, кивали под покровом тумана. Кудрявая белизна, окружавшая его, наводила на мысли об овцах матери, которых он пас мальчишкой. Думы следовали за ними от старого зимнего хогана с истощившимся запасом корма к высокогорной летней стоянке, где пищу готовили и ели под открытым небом, а женщины ставили ткацкие станки среди деревьев. Его дядя-певец собирал травы и сушил их на солнце. Старик держал знахарский пучок на обрядах Пути Стрельбы, а также и пять ночей Пути Зла. И он знал Путь Восстановления всех живых существ.
Когда доходил слух, что правительственные приемщики ждут на участках дезинфекции, праздничный дух плясал среди селений, словно горбатый дудочник. Стоянка разрушалась, и брякали колокольчики на овцах, которых гнали вниз с гор к месту уничтожения паразитов. Участки эти сами по себе воняли серой, и повсюду стоял запах овечьего дерьма, в первую очередь он исходил от обуви. Процедура была медленной и грязной, так как овец прогоняли по одной, считали, собирали вместе, затем удостоверялось еще на один сезон, что у них нет клещей и каких-либо болезней. Воздух был наполнен пылью от движущихся животных. Вскоре стада покрывали холмы, будто упавшие облака, и среди них с лаем бегали собаки.
По ходу дня среди вони и шума распространялась праздничная атмосфера. Запахи тушеной баранины, жареного хлеба и кофе, смешанные с ароматом дыма от сосны, плыли в воздухе. Все чаще раздавался смех. Начинались азартные игры. Слышались песни. Тут или там скачки, петушиные бои…
Когда работа заканчивалась, то и одежда становилась более нарядной. Женщина, которая носила шерстяной платок и держала в руке зонтик, перегоняя овец от загона к месту дезинфекции, теперь надевала свою лучшую яркую юбку с тремя оборками, атласную рубашку и бархатную блузку навыпуск с серебряными концами воротничка и серебряными пуговицами от плеча до запястья, серебряными пуговицами-бантиками спереди, тяжелое ожерелье из цветов тыквы с несколькими нитками бирюзы. Мужчины появлялись в вельветовых рубахах с серебряными пуговицами, в черных шляпах с украшенными серебром и бирюзой лентами, в зеленых и голубых браслетах, кольцах, ожерельях — с Пайлот-маунтин, Моринси, Кингмена, Ройстона. И были шутки и пляски, хотя никаких рассказов о сверхъестественном, ибо гром и змеи уже бодрствовали.
Он вспомнил свой первый танец индианок по такому случаю. Ему нечем было платить, так что он плясал и плясал большую часть ночи, прислушиваясь к смеху девушек, двигаясь, в конечном итоге, словно во сне, пока не выдалась возможность — вероятно, умышленная, — и он убежал.
А теперь…
Прошлым летом он посетил современную дезинфекцию овец. Генетически измененные животные невосприимчивы к большинству древних болезней, все же некоторые паразиты могли вызвать неприятности. Овец прогонял через легкий, сборно-разборный туннель, выпрыскивающий аэрозоль без запаха, считал и сортировал компьютер, и дальше — за набор СВЧ-стен, создаваемых крохотными передатчиками, случайным образом разбросанными по земле. В основном пища готовилась в скоростных и производительных — хоть и немного старомодных — портативных микроволновых печах. Вечерняя музыка представляла собой записи на чипах или передачи со спутника. Большинство последовавших затем танцев он не узнал. Похоже, меньше было традиционных одеяний, меньше людей делали все как надо. Не так много лошадей вокруг. А один юноша в самом деле подошел к нему и спросил, как его зовут…
…Гора, удерживаемая на земле огромным каменным ножом, пронзенная от вершины до основания, лезвие, украшенное бирюзой цвета голубого юга, гора-женщина, на твоем пике чаша из бирюзы с двумя яйцами сойки, покрытая священной оленьей кожей, гора, одетая в бирюзу, орлиные перья на твоей голове, ты видела все, происходившее среди Народа. Однако духу человека может повредить лицезрение множества перемен. Я же видел много.
Он взбирался по светлеющему пути, мимо домов, построенных из туч, радуги и хрусталя. Когда же он вошел на высокогорные склоны, в яркость под незатененным солнцем, возникло впечатление, словно он стоит на острове посреди пенящегося моря Земля во всех направлениях была покрыта пушистой белизной. Он повернулся ко всем углам мира и запел, совершая подношения из маисовой муки и пыльцы Затем сел и, раскрыв свою суму из неповрежденной оленьей шкуры, вынул кое-какие предметы В течение долгого времени он думал о вещах, пришедших к нему тогда.
Линия облаков, напоминающая изогнутый земляной жертвенник. На нем гриб в гнезде Ночь. Он съел горькое снадобье и стал слушать пение под барабаны. Были переданы трещотка и опахало из перьев. Каждый пел четыре песни, прежде чем принять большую сигару Чувство крайней усталости овладело им еще до того, как пришел его черед. Он понял то, что некогда сказал Джон Рейв это воздействие борьбы пейотля с пороком человека. По ощущениям, горло сузилось и пересохло Он гадал, какая тут часть духовного, а какая — физиологического.
То был весьма необычный период в своей жизни Его отправили учиться Старые пути уже не казались правильными, но не нравились и новые. Он понимал, что Исконная американская церковь привлекает многих, ощущающих себя между мирами. Но он, к тому же, уже прошел курс антропологии и чувствовал тонкую грань отчуждения — наподобие лезвия ножа, — вклинившуюся между ним и переживанием даже сейчас, лишь после нескольких недель Пути Пейотля. Блистательно расцвеченные галлюцинации зачастую очаровывали, однако он и его жажда стояли порознь.
Но эта ночь каким-то образом отличалась от других ночей… Он почувствовал это, когда, передав трещотку и опахало, поднял голову и увидел образующуюся радугу. Она вообще не показалась неуместной, и он с интересом наблюдал за ней, одновременно далекой и близкой, а когда посмотрел попристальнее, узрел на ней движение. Две фигуры — и он их знал — шли по ее вершине, словно по изгибу громадного моста. Они остановились и глянули вниз на него. Это были Воины-Близнецы — Тобадсидсинни, Рожденный Водой, и Найенесгани, Истребитель Чудовищ. Долгое время они просто смотрели, а потом он осознал, что, возможно, в действительности они разглядывают вовсе не его. Из-за какого-то внезапного движения он понял, что на левое плечо ему уселась огромная черная птица — ворон. Под радугой стремглав пробежал койот. Найенесгани вставил в лук молнию и поднял оружие, но брат положил ему на руку ладонь, и тот опустил лук.
Когда он вновь бросил взгляд налево, ворон исчез. Когда посмотрел вперед, радуга уже тускнела и становилась меньше…
На следующий день он был слаб. Он отдыхал и пил воду. Мысли текли вяло. Видение каким-то образом приобрело большую важность. Чем дольше он его изучал, тем больше оно ставило его в тупик. Ворона ли чуть не застрелил Найенесгани или его самого? Защищала ли его птица от Воинов-Близнецов? Или братья пытались защитить его от птицы?
В свете последних антропологических знаний дело стало еще более запутанным. Ворон фигурировал в некоторых сказаниях Народа — особенно вокруг горы Навахо, Радужного моста, района каньона Пиут — в качестве демонической силы. Однако так было не всегда, хотя времена, когда все обстояло иначе, находились за пределами памяти кого-либо из живущих.
Ворон являлся главным божеством у народа тлинкитов-хайда на северо-западе Тихоокеанского побережья, а этот народ говорил на языке атапаскской семьи. Навахо и их родственники апачи тоже говорили на атапаскском наречии и были единственным народом с таким языком вне пределов северо-запада. В древности имело место переселение, приведшее в конечном итоге Народ к каньонам и столовым горам Аризоны, Юты, Колорадо и Нью-Мексико. В дни своих скитаний они следовали за божествами охотников, такими как Ворон, Пума и Волк, сопровождавшими их в течение долгого перехода на юг. Но обосновавшись, Народ изменился, привязался к определенной области, научился земледелию у зуньи и пуэбло, ткачеству у хопи, а позднее овцеводству у испанцев. С течением жизни боги древности поблекли. Ворон — или Черный Бог, как он известен сейчас — даже сражался в одном незначительном поединке с Найенесгани между пиками Сан-Франциско и горой Навахо. Так что Ворон — фигура из весьма отдаленного прошлого. Его чтили, когда навахо были охотниками, а не пастухами, земледельцами, ткачами и серебряных дел мастерами.
