Народ Моржа - Щепетов Сергей (книга жизни .TXT) 📗
Рыжий умел анализировать опыт. Это его умение сохранило немало жизней: «Так почему-то бывает: плохое место вдруг перестает быть плохим, и наоборот, безопасное, проверенное место становился опасным. Кто-то из „своих" заплатит жизнью за то, чтобы остальные поняли это».
– «Пойду искать это плохое место», – сказал Рыжий.
– «Не ходи, – попросил умирающий. – Останься. Мне одиноко…»
– «Знаю. Здесь саблезубы – ляг и умри».
– «Боюсь… Хочу жить… Все еще…»
– «Не надо хотеть. Ты все равно не сможешь».
– «Да, конечно…»
– «Умирай. Это не больно. Не страшно. Я пробовал».
– «Правда?»
– «Да».
– «Тогда ладно…»
Рыжий мог просто пройти напрямик через сопки и найти это место. Но он был слишком опытен и стар, чтобы торопиться, рискуя сделать роковую ошибку. Он двинулся по следу раненого сородича в обратную сторону, пошел по запаху беды, который исходил от его следа.
Этот участок долины мамонты обычно проходили гуськом. На земле даже образовались широкие вмятины там, куда они раз за разом ставили ноги. Сейчас, правда, эти впадины скрывала разросшаяся за лето трава. Сюда привел Рыжего запах беды, здесь он сделался очень сильным, хотя несчастье случилось, наверное, несколько дней назад. Это было странно, очень странно – Рыжий проходил здесь много раз, ставил ноги вот в эти лунки, и ничего с ним не случалось. Почему же теперь трава потемнела от крови?
Бывший вожак забыл о голоде: несколько часов подряд он еле двигался. Стоял, обнюхивал, ощупывал хоботом лунку и делал шаг. Начинал изучать следующую и, не найдя ничего особенного, переставлял в нее ногу. Переставлял, даже если трава в ней слиплась от засохшей крови. Он все еще ничего не понимал.
И вот перед ним последнее кровавое пятно. Дальше таких пятен нет. Несчастье случилось здесь. Мамонт остановился и долго принюхивался – поверху и понизу. Ничего. Разве что слабый запах двуногих, но он более старый, чем запах беды.
Рыжий вполне уже мог повернуться и уйти по своему следу. Он выяснил главное: двигаться здесь стало опасно, и никто не должен больше этого делать. Нужно предупредить «своих», передать им полученное знание. Однако сородичи не были свидетелями беды, а знание старого самца, который уже не вожак, может и не остановить их – когда дети голодны, мамонтихи забывают об осторожности.
Это – одно. А второе… Что за опасность возникла там, где ее не было раньше? Может быть, она возникнет и на других путях? Нужно, обязательно нужно понять, что это: яма, болото, острый камень? Ничего такого здесь нет…
Снова и снова обнюхивал Рыжий кровавое пятно и ничего не понимал. Тогда он стал щупать его раздвоенным концом хобота. Там было что-то твердое и острое, похожее на пеньки обломанных кустов, – странно. В конце концов Рыжий ухватил пучок травы вместе с этими пеньками и потянул привычным движением, словно собирался сорвать и отправить в рот. Сорвать не удалось – пук травы поднялся в воздух вместе с большим куском дерна. Рыжий отпустил захват, уронив добычу на землю, и понял, что это – не дерн.
«Это какой-то твердый предмет. Наверное, именно он и есть опасность – ничего другого здесь нет. Тот самец наступил на него, когда поставил ногу в старый след, и начал умирать».
Рыжий несколько раз перевернул предмет, стараясь его запомнить – сквозь запах земли и крови сородича он чувствовал лишь слабый запах кости, дерева, кожи. И еще – запах двуногих. Предмет, несомненно, имел к ним отношение: «Двуногие – опасность – тропа… Они сделали опасным проложенный мной путь?!» Это противоречило опыту многих последних лет. И странным образом смыкалось с давней, почти забытой информацией, не подкрепленной личным опытом. Информацией, которую когда-то приносили мамонты, бредущие со стороны закатного солнца – о том, что двуногие падальщики способны наносить ущерб здоровым и сильным. Для этого они используют неживые предметы. Рыжий и без них знал, что двуногие убивают при помощи неживых предметов – видел такое. Но тогда это была скорее помощь, чем ущерб. И вот теперь убивающий предмет оказался на тропе сородичей.
В конце концов Рыжий подхватил опасную находку хоботом и, широко качнув им, отбросил далеко в сторону – на каменистый склон долины. А потом двинулся дальше – все так же шаг за шагом тщательно проверяя каждую вмятину на земле. Эти вмятины вскоре кончились – далее мамонты обычно разбредались в стороны и двигались каждый своим маршрутом, выдерживая лишь общее направление. Ничего подозрительного больше не встретилось. Рыжий уже очень сильно хотел есть, но все-таки прошел по тропе еще раз – в обратном направлении. Тот факт, что он СМОГ СДЕЛАТЬ опасное место безопасным, его не обрадовал, он даже не задумался над ним. Его волновало другое: двуногие сделали безопасное место опасным. Это искажало привычную уже картину жизни.
«Как совместить убивающий предмет на тропе и кучи еды, которые складывают в степи двуногие? Эти кучи торчат из-под снега зимой, сухую траву так удобно брать хоботом – даже мамонтятам. Я разрешал самкам с детенышами подходить к этой еде, разрешал не бояться двуногих – они никогда не наносили им ущерба».
Пожалуй, Рыжий был не в состоянии сообразить, что именно изменилось. Для него важен был сам факт изменений. Если они начались – когда-то он уже пережил такое – значит, прежнему опыту и памяти доверять нельзя. Раз безопасное становится опасным, значит, все нужно проверять заново. Да-да, все! Однако мамонт чувствовал, что на это у него не хватит сил – он стар, не накопил за лето достаточно жира и зимой умрет, если не будет все время пастись: «Значит, надо проверить что-то самое важное. Что? Наверное, нужно узнать, как изменились двуногие. Стали ли они другими?»
Рыжий не смог даже насытиться до конца – забытое, но когда-то такое привычное беспокойство овладело им. Он вновь почувствовал, что отвечает за жизни «своих» – многих, многих «своих». И он пошел туда, где в конце каждого теплого сезона возникали груды сухой травы: «Там часто копошатся двуногие – они попытаются нанести мне ущерб?»
Его ждало разочарование – возле травяных куч двуногих не было, хотя все вокруг пропахло ими и их животными – лошадьми и собаками. Оставалось лишь проверить, не сделалось ли и это место опасным. Бывший вожак стал приближаться к стогам – кругами, постепенно сужая их и обследуя землю перед собой. Трава вокруг была срезана двуногими, так что предметы на земле хорошо различались. Впрочем, кроме камней, сложенных в кучки («Чтоб не мешали резать траву», – догадался Рыжий), никаких предметов не попадалось…
Он сделал очень много кругов и вновь сильно проголодался. Срезанная когда-то трава не успела вырасти, и ее было трудно ухватывать и рвать раздвоенным концом хобота. Оказавшись возле крайнего стога, Рыжий с трудом удержался, чтобы не выдернуть сбоку большой ароматный пучок. Он уже шагнул вперед, потянулся хоботом, но остановил себя: «Так нельзя – это еда для детенышей!» Устыдившись своей слабости, он отступил назад, опустил хобот и начал возить им по земле, пытаясь хоть что-нибудь с нее ухватить. И вдруг…
Это был знакомый предмет – почти такой же, как на тропе. Только он не пах кровью сородича. Пока. Рыжий не наступил на него по чистой случайности.
Мамонт не тронул свою находку. Есть ему расхотелось. Похожее чувство он испытывал, пожалуй, лишь в зиму катастрофы, когда земля тряслась под ногами, когда привычный мир вокруг стремительно менялся и каждый шаг был смертельно опасен.
Рыжий повернулся и побрел прочь.
Он не понимал, что такое предательство – в мире животных его не бывает. Он просто чувствовал, что лишился чего-то очень важного. Может быть, сознания того, что он смог освоить изменившийся мир? Освоить не для себя – для «своих». Он надеялся, что сородичи теперь без него обойдутся. Оказалось, что не обойдутся – двуногие стали другими.
«Да, конечно, они изменились. Даже тот странный двуногий, которого я понимал, с которым мог говорить. Когда-то он указал безопасное место, где зимой есть еда для детенышей. Теперь он сделал его опасным. Этой весной двуногий подал ложный сигнал, дал информацию, которая не соответствовала действительности – рядом было совсем мало травы. Он пытался нанести мне ущерб. Правда, из-за этого я не умер… Хорошо бы его встретить и убедиться, что он действительно другой».
