Золотой лотос. Сборник научно-фантастических повестей и рассказов - Альтов Генрих Саулович (полная версия книги .txt) 📗
— Машина цела?
— Цела, — ответил Гальцев сквозь платок.
— Зуб выбили? — спросил Ашмарин.
— Да, — сказал Гальцев. — Выбил.
— До свадьбы заживет, — пообещал Ашмарин. — Попробуйте поднять машину на верхушку сопки.
Вырваться из дурацких зарослей было не очень просто, но в конце концов Гальцев посадил птерокар на вершине круглой сопки. Ашмарин, поглаживая ладонью правый бок, вылез и огляделся. Отсюда остров казался безлюдным и плоским как стол. Сопка была голая и рыжая от вулканического шлака. С востока на нее наползали заросли курильской березы, к югу тянулись зеленые прямоугольники бахчей. До западного берега было километров семь, за ним в сиреневой дымке проступали бледно-лиловые горные вершины, а еще дальше и правее в синем небе неподвижно висело странное треугольное облако с четкими очертаниями. Северный берег был гораздо ближе.
Он круто уходил в море, над обрывом торчала нелепая башня — вероятно, колпак старинного японского дота. Возле башни белела палатка и копошились фигурки людей. Это были археологи, о которых говорил дежурный администратор. Ашмарин потянул носом.
Пахло соленой водой и нагретым камнем. И было очень тихо, не слышно было даже прибоя.
Хорошее место, подумал Ашмарин. Яйцо оставить здесь, кинокамеры и прочее — на склонах, а лагерь оборудовать внизу, на бахчах. Арбузы, наверное, здесь еще зеленые. Затем он подумал об археологах.
До них отсюда километров пять, но все равно их надо предупредить, чтобы они не очень удивлялись, когда механозародыш начнет развиваться. Интересно, что здесь делают археологи? Ашмарин позвал Гальцева и Сорочинского и сказал:
— Опыт проведем здесь. По-моему, место подходящее. Сырье — лава, туф — как раз то, что нужно. Приступайте.
Гальцев и Сорочинский подошли к птерокару и открыли багажник. Из багажника брызнули солнечные зайчики. Сорочинский залез в багажник, покряхтел и вдруг одним толчком выкатил Яйцо на землю. Хрустя по шлаку, Яйцо прокатилось несколько шагов и остановилось. Гальцев едва успел отскочить в сторону.
— Зря, — сказал он тихо. — Надорвешься.
Сорочинский спрыгнул и сказал басом:
— Ничего, мы привычные.
Ашмарин походил вокруг Яйца, попробовал толкнуть. Яйцо даже не покачнулось.
— Прекрасно, — сказал Ашмарин. — Теперь кинокамеры.
Они долго возились, устанавливая кинокамеры: кинокамеру с инфракрасным объективом, кинокамеру со стереообъективом, кинокамеру с объективом, регистрирующим температурные характеристики, кинокамеру с набором светофильтров.
Было уже около двенадцати, когда Ашмарин осторожно промокнул рукавом потный лоб и вытащил из кармана пластмассовый футляр с активатором.
Гальцев и Сорочинский придвинулись сзади, заглядывая через его плечо. Ашмарин неторопливо вытряхнул активатор на ладонь — это была блестящая трубочка с присоской на одном конце и красной зубчатой кнопкой на другом.
— Приступим, — сказал он вслух. Он подошел к Яйцу и прижал присоску к полированному металлу. Помедлив секунду, большим пальцем надавил на красную кнопку.
Теперь разве только прямым попаданием из ракетного ружья можно было бы остановить процессы, которые начались под блестящей оболочкой. Серия высокочастотных импульсов разбудила механизм, сотни микрорецепторов послали в позитронный мозг и в механохромосому информацию о внешней среде, настройка механозародыша на полевые условия началась. Неизвестно, сколько времени она будет продолжаться. Но, когда настройка закончится, механизм начнет развиваться.
Ашмарин взглянул на часы. Было двенадцать ноль пять. Он с усилием отделил активатор от поверхности Яйца, спрятал в футляр и положил в карман. Потом он оглянулся на Гальцева и Сорочинского. Они стояли за его спиной и молча смотрели на Яйцо. Ашмарин в последний раз потрогал Яйцо и сказал:
— Пошли.
III
Ашмарин приказал остановиться между сопкой и бахчами. Яйцо было хорошо видно отсюда — серебряный шарик на рыжем холме под синим небом. Ашмарин послал Сорочинского к археологам и уселся в траву в тени птерокара. Гальцев уже дремал, забравшись от солнца под птерокар. Ашмарин курил и поглядывал то на вершину сопки, то на странное треугольное облако на западе. В конце концов он взял бинокль. Как он и ожидал, треугольное облако оказалось снежным пиком какой-то горы, должно быть, вулкана. В бинокль были видны узкие тени проталин, можно было даже различить снеговые пятна ниже неровной белой кромки. Ашмарин отложил бинокль и стал думать о том, что Яйцо раскроется скорее всего ночью, и это хорошо, потому что дневной свет сильно влияет на работу кинокамер. Затем он подумал, что Сермус, вероятно, вдребезги разругался с Вахлаковым, но в Сахару, все-таки поехал. Затем ему пришло в голову, что Мисима сейчас грузится на ракетодроме в Киргизии, и он снова ощутил ноющую боль в правом боку. «Старость, немощь», - пробормотал он и покосился на Гальцева. Гальцев лежал ничком, положив голову на руки.
Через полтора часа вернулся Сорочинский. Он был голый до пояса, его смуглая гладкая кожа лоснилась от пота. Замшевую курточку и сорочку он нес под мышкой. Сорочинский опустился перед Ашмариным на корточки и, блестя зубами, рассказал, что археологи благодарят за предупреждение и очень заинтересованы, что их четверо, но им помогают школьники из Байкова и Северокурильска, что они копают подземные японские укрепления середины прошлого века и, наконец, что начальником у них «очень симпатичная девочка».
Ашмарин поблагодарил и попросил распорядиться насчет обеда. Он сидел в тени птерокара и, покусывая былинку, щурился на далекий белый конус.
Сорочинский разбудил Гальцева, и они возились в стороне, негромко переговариваясь.
— Я приготовлю суп, — сказал Сорочинский, — а ты займись вторым, Витя.
— У нас где-то курятина есть, — сиплым со сна голосом сказал Гальцев.
— Вот курятина, — сказал Сорочинский. — Археологи — прекрасные ребята. Они капают японские укрепления сороковых годов прошлого века. Здесь была подземная крепость с двадцатитысячным гарнизоном. Потом их вышибли советские войска, вернее взяли в плен со всеми пушками и танками. Этот бородатый подарил мне пистолетный патрон. Вот!
Гальцев сказал недовольно:
— Не суй ты мне, пожалуйста, эту ржавчину.
Запахло супом.
— Начальник у них, — продолжал Сорочинский, — такая славная девушка: Блондинка, стройная такая, хорошенькая. Она посадила меня в дот и заставила смотреть в амбразуру. Отсюда, говорит, простреливался весь северный берег.
— Ну и как? — спросил Гальцев. — Действительно простреливался?
— Кто его знает! Наверное. Я в основном на нее смотрел. Потом мы с ней замеряли толщину перекрытий.
— Так два часа и замеряли?
— Угу. А потом я сообразил, что у нее такая же фамилия, как у того бородатого, и сразу же удалился. А в казематах этих, я тебе скажу, прегадостно. Темно и на стенках плесень. А хлеб где?
— Вот он, — сказал Гальцев. — А может быть, она просто сестра этому бородатому?
— Может быть, — сказал Сорочинский. — А как Яйцо?
— Никак, — ответил Гальцев.
— Ну и ладно, — сказал Сорочинский. — Федор Семенович, прошу к столу.
За едой Сорочинский объявил, что японское слово «тотика» происходит от русского термина «огневая точка», а русское слово «дот» восходит к английскому «дот», что тоже значит «точка». Затем он принялся очень длинно рассказывать о дотах, казематах, амбразурах и о плотности огня на квадратный метр, поэтому Ашмарин постарался есть быстрее и отказался от фруктов. После обеда он оставил Гальцева наблюдать за Яйцом, забрался в птерокар и задремал. Вокруг было удивительно тихо, только Сорочинский, мывший у ручья посуду, время от времени принимался петь. Гальцев сидел с биноклем и, не отрываясь, глядел на вершину сопки.
Когда Ашмарин проснулся, солнце садилось, с юга наползали темно-фиолетовые сумерки, стало прохладно. Горы на западе почернели, серой тенью висел над горизонтом конус давешнего вулкана. Яйцо на вершине сопки сияло багровым пламенем. Над бахчами ползла сизая дымка. Гальцев сидел в той же позе и слушал Сорочинского.
