Двойник. Дверь в лето - Хайнлайн Роберт Энсон (библиотека электронных книг TXT) 📗
— Что?
— Спиной, говорю, повернись. Сделаю тебе укол в ягодицу.
Я повернулся — он уколол. Пока я растирал уколотое место, он продолжал:
— Теперь выпей вот это. Минут через двадцать ты впервые за весь месяц станешь трезвым как стеклышко. Потом, если у тебя есть хоть капля здравого смысла, в чем я лично сомневаюсь, ты все обдумаешь и решишь — сбежать от неприятностей… или встретить их лицом к лицу, как и подобает мужчине.
Я выпил лекарство.
— Вот и все. Одевайся, твои бумаги я подпишу, но предупреждаю, что могу наложить вето даже в самую последнюю минуту. Чтоб ни грамма алкоголя, только легкий ужин. Никакого завтрака. Быть здесь для окончательного осмотра завтра, в полдень.
Он повернулся ко мне спиной и удалился, даже не попрощавшись. Я оделся и вышел, кипя от злости. Мистер Пауэлл уже отложил мои экземпляры документов, подписанные в суде. Когда я забирал их со стола, он заметил:
— Можете оставить их здесь, если хотите. Заберете завтра в полдень… тот комплект, что отправится с вами в усыпальницу.
— А что станет с другими?
— Один комплект мы оставим у себя. Затем, когда вы заснете, один комплект пошлем судье и один — в Карлсбадские архивы. Н-да. Доктор предупредил вас о соблюдении диеты?
— Конечно.
Чтобы скрыть раздражение, я стал листать бумаги.
Пауэлл потянулся за ними.
— Я сохраню их до завтра.
Я спрятал бумаги за спину.
— Я и сам смогу их сохранить. Может, мне захочется что-нибудь изменить.
— Увы, уже поздно вносить изменения, дорогой мой мистер Дейвис.
— Не давите на меня. Если надумаю что изменить, приду пораньше.
Я раскрыл сумку и засунул документы во внутренний боковой карман, рядом с Питом. Я и раньше держал там ценные бумаги. Может, там не так надежно, как в архивах, упрятанных в Карлсбадские пещеры, но гораздо надежнее, чем можно себе представить. Однажды какой-то гнусный воришка попробовал залезть в этот карман. Думаю, у него до сих пор на руках и лице шрамы от когтей Пита.
2
Выйдя из здания компании, я спустился к автомобильной стоянке по Першинг-сквер, где утром оставил свою машину. Бросил в счетчик несколько монет, включил автопилот, набрав код западной магистрали, выпустил Пита из сумки на сиденье и расслабился. Вернее, попытался расслабиться, — движение в Лос-Анджелесе интенсивное до жути, а я не очень доверял автоматике. Давно собирался переделать систему: она немного устарела, чтобы соответствовать своему названию «идеально надежной».
Наконец мы миновали Западную авеню — можно было переходить на ручное управление. Однако я уже прилично издергался, и меня потянуло промочить горло.
— А вот и оазис, Пит!
— Вер-р-р-но?
— Прямо перед нами.
Пока я искал, куда бы приткнуть машину (Лос-Анджелесу не грозит оккупация — захватчики просто не найдут места для стоянки), я вдруг вспомнил, что доктор запретил мне прикасаться к спиртному. Тут я очень образно и доходчиво растолковал ему, как он может поступить с подобными советами, — жаль только, что он не мог этого услышать. Интересно, сумеет ли он сутки спустя определить, пил я или нет? Я что-то читал на этот счет, но тогда меня интересовало совсем другое, и я пролистал статью, не вникая в смысл написанного.
Черт, а ведь в его власти запретить мне лечь в анабиоз! Буду-ка я похитрее и отложу выпивку до лучших времен.
— С-р-ра-а-з-у-у? — заинтересовался Пит.
— Нет, пожалуй, отложим до лучших времен. А сейчас поищем-ка придорожную закусочную.
Я вдруг с удивлением обнаружил, что к выпивке меня совсем не тянет. Вот поесть и выспаться я бы не отказался. Да, доктор оказался прав — я был совершенно трезв и впервые за много недель чувствовал себя хорошо. Может, и вколол-то он мне в корму всего лишь какой-нибудь B1; но если так, то доза была реактивная.
Наконец мы увидели придорожную закусочную и заехали во двор. Себе я заказал цыпленка «по-кентуккски», Питу — полфунта рубленого шницеля и немного молока. Пока не принесли заказ, я выпустил Пита поразмяться. Мы с ним часто перекусываем в придорожных заезжаловках — там не надо то и дело загонять Пита в сумку.
Полчаса спустя машина вывезла нас из деловой части города. Я выключил зажигание, закурил, почесал Пита за ухом и задумался.
Дэн, старина, а ведь доктор был прав. Ты пытался залить горе вином, да ничего не вышло — горе осталось. Сейчас ты трезв как стеклышко, сытно поел, и впервые за последнее время на душе у тебя покойно. И чувствуешь ты себя нормально.
Что еще? А может, док прав и в отношении всего остального? Разве ты ребенок избалованный? Или тебе не хватит пороха плюнуть на все и начать по новой? Почему ты идешь на это? Приключений захотелось? Может, ты просто пытаешься бежать от себя, прячешь голову в песок — тоже мне, страус!
Но я действительно хочу дожить до 2000 года!
Ладно, хочешь — живи. Но вот можешь ли ты сбежать и не свести кое с кем счеты здесь? Хорошо, хорошо! Но как я могу свести с ними счеты? Не буду же я добиваться, чтобы Белл вернулась после всего, что она сделала!
А как я еще могу поступить? Подать на них в суд? Не будь идиотом, у тебя нет свидетелей. Да и кто, в сущности, выиграет процесс? Только сами законники.
— М-у-у-у-у-р-р-р-а-а-а! — подтвердил Пит.
Я взглянул на него: вся морда в шрамах. Уж он-то не станет подавать на кого-то в суд. Не понравится ему, скажем, форма усов у какого-нибудь кота, так Пит просто предложит ему выйти и зубами да когтями растолкует, что к чему.
— А пожалуй, ты прав, Пит. Навещу-ка я Майлза, руки-ноги ему повыдергиваю и выколочу из подонка всю правду. А «долгий сон» подождет. Должны же мы выяснить в конце концов, кто из них истинный автор этой подлой затеи.
Из ближайшей телефонной трубки я позвонил Майлзу и велел сидеть дома и ждать.
Мой старикан дал мне имя Дэниел Бун Дейвис, чем на свой лад выразил отношение к таким понятиям как свобода личности и вера в собственные силы. Я родился в 1940 году, когда все в один голос утверждали, что незаурядные личности находятся на грани вымирания и будущее — за средним человеком. Отец отказывался верить этому и, назвав меня так, бросил вызов обществу. До последнего вздоха он стремился доказать свою правоту — и умер, когда ему прочистили мозги в Северной Корее.
Когда началась Шестинедельная война, я служил в армии и у меня уже имелся диплом инженера-механика. На призывной комиссии о дипломе я умолчал; единственно, что я унаследовал от отца, — неудержимое желание быть независимым, не отдавать и не выполнять приказов и не подчиняться предписываемым распорядкам. Я хотел тихо-мирно оттрубить свой срок — и свалить. Во времена «холодной войны» я был техником-сержантом на складе боеприпасов в городе Сандиа, штат Нью-Мексико, и набивал атомами атомные бомбы, раздумывая между делом, чем бы заняться после дембеля. В тот день, когда Сандиа перестала существовать, я находился в Далласе, куда меня послали за новыми запасами Schrecklichkeit. Радиоактивные осадки отнесло к Оклахоме, поэтому я продолжал тянуть лямку в армии.
Пит выжил по той же причине. У меня был приятель — Майлз Джентри, из резервистов. Он был женат на вдове с ребенком, но к тому времени, как его призвали, жена умерла. Он жил вне казармы, в Альбукерке, чтобы у падчерицы (ее звали Фредерика) был свой дом. Маленькой Рикки (мы никогда не называли ее полным именем) нравилось заботиться о Пите. Спасибо кошачьей богине Бубастис, Рикки и Пита в те страшные дни также не было в городе — они все уехали на выходные: Пита я им подбросил, потому что не мог взять с собой в Даллас.
Нас всех удивило, когда выяснилось, что военные лаборатории запрятаны в Туле и других местах, где — мы и не догадывались. Еще в тридцатые годы стало известно, что человеческое тело можно охладить до состояния, при котором все жизненные процессы организма замедляются до предела. Но до Шестинедельной войны такое охлаждение было возможно лишь в лабораторных условиях и использовалось как крайнее терапевтическое средство. Занимались этим, конечно, в военных лабораториях. А там, чтобы только добиться результатов, ни с какими затратами не считались — ни с людскими, ни с материальными. Напечатай еще миллиард долларов, найми еще тысячу ученых и инженеров — и любую задачу можно решить, независимо от того, каким необычным, почти неправдоподобным и даже сомнительным способом это будет сделано. Так вот, с помощью стазов, или сна в холоде, или гибернации, или гипотермии, или замедления метаболизма — называйте, как вам больше нравится — тыловые команды исследователей-медиков нашли способ складывать людей, как дрова, — штабелями, чтобы потом размораживать по мере надобности.
