Братья наши меньшие - Данихнов Владимир Борисович (книги бесплатно читать без .txt) 📗
— Зайдем? — спросила Наташа.
— Давай.
Повар уступил нам дорогу; мы повесили куртки на черную металлическую вешалку, протопали мимо стойки и сели за свободный столик. Столик был деревянный, прожженный в нескольких местах сигаретами. На столешнице стоял граненый стакан, а в нем — веточка искусственной сирени. Стены в шашлычной были кирпичные, неоштукатуренные; казалось, мы сидим в огромном мангале. Над решетчатой стойкой висел большой цветной телевизор, по которому показывали футбол. Играли сборные Северной Колумбии и Швейцарии. Народ делал ставки, но вяло; из обрывков разговоров выяснилось, что все ждут матч сборных Армении и Ирландии.
Оправив свитер, Наташа уселась за столик, а я подошел к стойке и заказал по сто граммов голубиного шашлыка. Армянка в джинсах и пуховом свитере вытащила из-под стойки клетку, загаженную пометом. В клетке сидели тощие белокрылые голуби. Я выбрал того, в котором было хоть немного мяса. Запоздало вспомнил, что не спросил у Наташи, что она хочет из алкоголя. Взял две кружки светлого пива.
Наташа смотрела в столешницу не отрываясь, будто стыдилась чего-то. В районе живота свитер у нее вздымался, и я понял, что Наташа успела вытащить пистолет из куртки и засунула его за пояс.
— Не бабахнет? — спросил я, ставя кружки на стол.
Она мотнула головой. Я подвинул кружку к ней поближе. Наташа сделала глоток и отодвинула кружку в сторону.
— Вкусное. Спасибо.
Я заглянул под стол, надеясь высмотреть монетку, но ничего не увидел. Подумал, что надо будет поинтересоваться у Наташи, как она это делает.
— А Семен Панин? — спросил я. — Тоже из ваших? Она снова кивнула. Отхлебнула еще пивка. Минут пять мы пили молча.
— Слушай, — спросил я. — А этот денежный искусственный интеллект… он не захочет мир захватить?
— Расслабься, — безразлично ответила она. — Ему все равно: мир давно уже в его власти, и интеллект теперь пассивный наблюдатель. Ну как онанист, подглядывающий за трахаюшейся парочкой, которая знает, что за ней наблюдают.
«Вот шлюха, — подумал я. — Что за сравнение?» Потом я вспомнил, что Наташа читает эмоции, и уставился, покраснев, на столешницу.
— Ладно… — пробормотал я. — Рассказывай по порядку.
Она вздохнула, сложила руки на груди и посмотрела в сторону. Потом сказала:
— Не надо было мне тебе ничего рассказывать. И помогать не стоило. Но Панин… он же придурок… он бы убил тебя. Я про него слыхала. Он с ума сошел на почве несчастной любви. Говорят, ему какая-то феминистка жизнь испортила… Ты сам хорош, кстати. Зачем в Левобережье поперлись на ночь глядя?
— Так было надо, — ответил я и приподнял столик: мне показалось, что под ножкой что-то блеснуло. Может, монетка? Нет, то был кусочек фольги.
Прибежала чернявая девчонка в аккуратном белом фартучке. Она принесла нам вилки и тарелки, на которых лежали зажаренное до золотистой корочки мясо и лук. Лука было гораздо больше, чем мяса.
— Расскажи мне о… нас, — попросил я, когда официантка ушла.
— Скарабей проявляется по-разному. У меня появился, когда была подростком. — Наташа смущенно почесала нос — Мне было шестнадцать. Он вырос буквально за два дня. Родители повезли меня к врачу. В больнице у меня случилась истерика. Врач был пожилой, с виду добрый мужчина, но я почувствовала вдруг, что он ненавидит меня. Не только меня. Этот веселый, пыхтящий под нос детские песенки мужичок ненавидел всех своих пациентов и представлял, как разрезает их на кусочки… Он осмотрел черное пятно. Выставил родителей за дверь. Папа и мама очень переживали за растирающую по лицу сопли и слезы дочку, но повиновались. А врач позвонил директору нашего микрорайона — я тогда жила в Майском — и все. Врач, оказывается, был осведомителем скарабейных. Я стала работать на директорат.
— М-да… — пробормотал я. — Этакая масонская ложа.
— Скрываться нам обязательно, — пожала плечами она. — Мало ли как обычные люди воспримут наше появление. Люди ведь и из-за цвета кожи убивают, сами знаете, Кирилл.
Пиво заканчивалось. Я выцедил пену, потому что мне почудилось вдруг, что ко дну кружки прилип серебряный шиллинг. Но его там не оказалось.
— А меня как нашли?
— Не знаю, честное слово! Не я искала, поэтому и не знаю, — отвечала Наташа. — Я слежу за тобой… за вами уже два года, но как про вас… про тебя узнали — не знаю. Просто однажды директор сказал: есть, мол, мужчина, который переезжает в новый дом с женой; есть свободная квартира этажом ниже — будешь там жить и следить за ним. Строчить донесения. Несколько дней назад выяснили, что с тобой связались «желтые». Ну и…
— И что мы со всем этим делать будем? — спросил я, приподнимая солонку. Под ней лежала дохлая муха, а монеток не было.
Она замялась:
— Не знаю, но… раз ты многое знаешь… думаю, будет правильно, если ты поговоришь с директором. Он все объяснит. Расскажет про «желтых» подробнее. Я многого не знаю.
Я вспомнил тот сайт, ее фотографии и «тряпочное» видео. Наташа потупилась, а потом, не поднимая глаз, сказала со злостью:
— Ты должен знать, Кирилл, что наши способности даются не просто так. Человек меняется, и в этом нет ничего постыдного. Да, у меня случился… хм… гормональный всплеск. Я теперь…
— Молчи, — попросил я, улыбнулся и коснулся ее кисти. Приподнял двумя пальцами ее ладонь и заглянул под нее, потому что почудилось, что из-под нее выглядывает краешек купюры. — А то буду думать только о том, что же изменилось во мне.
Она робко улыбнулась в ответ, убрала руку со стола и пробормотала:
— Тебе надо встретиться с директором. Обязательно. Он объяснит лучше меня, что к чему.
— На том видео у тебя была чистая кожа, — сказал я. — Не было… скарабея.
— Не было, — подтвердила Наташа. — Его нельзя снять на пленку, нельзя сфотографировать. Его не регистрируют никакие приборы… и кое-кто думает, что его на самом деле нет.
— Как это?
— Глюк, — сказала она. — Искаженное восприятие реальности.
Я ухмыльнулся и приподнялся над стулом, заглядывая на абажур лампы, что висела над нашим столиком. Там было много пыли, но ни монетки, даже крохотного пенни, не оказалось.
Люди вокруг зашептались. Заволновались. Начинался матч. Мне на футбол было плевать, потому что я ел шашлык и касался тайн бытия.
Покончив с мясом, я взялся за лук; заметил, что Наташа к своей порции не притронулась.
— А ты чего?
— Не ем мяса.
— Чего?
— Чего чего… худею я, — со злостью ответила Наташа.
— Зачем тебе худеть? Ты и так тонкая, как тростиночка, — усмехнулся я и жадно поглядел на ее карман, их которого призывно выглядывал уголок немецкой марки.
— Надо же, мы умеем комплименты говорить, — съязвила она. — Добрые какие. Я же проститутка, в твоем понимании, Полев. Не могу сообразить, как ты вообще со мной сидишь, не убегаешь? Тебя не тошнит, а?
Я поперхнулся и сказал медленно:
— Наташа, ты чего? Не надо…
Она толкнула свою тарелку мне:
— Давай ешь! Ты же хочешь, я знаю. Вот и ешь. Не чувствуй себя таким чертовски благородным! Мол, угощаю эту шлюху! Подавись своим мясом, эгоист хренов! — Она вскочила со стула.
— Наташа!
Но она уже убегала. Стащила свою куртку с вешалки и, растолкав ярых болельщиков, выбежала за дверь, с трудом протиснувшись между дверным косяком и толстым поваром, который продолжал курить, щурясь на полуденное солнце.
Меня трясло, отступила даже боль. Кое-как пересилив себя, я взял Наташину тарелку и доел ее шашлык, а лук не тронул, потому что не нужен мне был ее лук. Расплатился, оделся и хотел спокойно выйти, но не успел. Прервали трансляцию футбольного матча, и болельщики сначала зароптали, а потом замолчали. Передавали экстренные известия. Час назад поселок Левобережье захватила мясная банда. Они заняли здание общежития техникума и теперь требовали два фургона говядины и самолет в Бразилию, иначе грозились взорвать здание вместе с собой и заложниками.
После показали искореженный взрывом монорельс, обугленные трупы и солдат, которые рылись в обломках. Солдат было много. Если верить словам дикторши, монорельс шел следующим после нашего. Мы с Наташей могли поехать на нем, но, слава богу, не поехали.
