Кровь Земли (журн. вариант) - Семенов Сергей "Ssereys" (бесплатные книги онлайн без регистрации .txt) 📗
— Они!.. Они!.. — повторял он, шаря но карманам. — Они!.. Царственные звери… Немые свидетели межледниковых культур. — Фигуры походили на головы тигров с длинными моржовыми клыками. Профессор достал из кармана записную книжку, отыскал рисунок такой же головы и стал сравнивать. — Никаких различий!.. Никаких!.. Он самый!.. Махайрод!.. кинжалозубый тигр межледникового периода!.. Махайрод — потрошитель слонов!.. Гримаса радости скривила лицо. — А где гипербореи? — шепнул он и оглянулся. — Где же люди межледникового периода?.. А-й!.. — схватился за голову и грохнулся об пол. Струйка алой крови потекла из головы по искристой мозаике пола.
Еще в бытность студентом, Тураев создал любопытную гипотезу о погибшей под снегами последнего ледникового периода культуре Гипербореев. Гипотеза была так неожиданна и малоправдоподобна, что не только профессора, но даже и студенты сочли ее шуткой. Идея о существовании в такие отдаленные времена на севере Европы высокой цивилизации — и не могла не показаться только смехотворной выдумкой. С точки зрения геологии такая гипотеза еще была терпима. Но археологи об этом и слышать не хотели. Теплый климат, богатые ископаемые, близость моря — аргументы геологов — их абсолютно ни в чем не убеждали. Однако Тураев не сдавался. Мало того. Он шел еще дальше. На основании какой-то сомнительной находки, он вздумал утверждать, что Гиперборейская культура не исчезла, что эта культура, может быть, существует и до сих пор.
— Никакой культуры в такой период быть не могло! — веско и безапеляционно отвечали ему.
Тураев искал утешения в своей «находке». Он верил в нее своим необыкновенным чутьем. Этой находкой был не больше, не меньше, как кусок остывшей вулканической лапы. Сама по себе лава не представляла интереса. Но что находилось внутри — являлось незаурядной загадкой. Внутри был вплавлен осколок какого-то металлического предмета, напоминавшего голову махайрода. Лаву Тураев нашел в Исландии, в одну из своих учебных экскурсий. По всем признакам, лава была выброшена вулканом недавно. Но как предмет застрял в ней? — понять было почти немыслимо. Единственным объяснением оставалась мысль, что предмет тоже выкинут из вулкана. Так и решил Тураев. А отсюда и вытекли все его головокружительные выводы о культуре гипербореев. — Раз предмет не расплавился в магме, — рассуждал он, — значит, он — продукт высокой металлургической техники. Если на нем изображен махайрод — должен принадлежать к культуре, древность которой простирается к межледниковому периоду. — Попасть в вулкан предмет ни в каком случае не мог, — продолжил допытываться Тураев, — следовательно, эта культура находится или находилась внутри земли. Вопрос: каким же образом предмет выкинуло в Исландии, раз он принадлежал культуре гипербореев? — Тураев решал просто: — Загадки в этом никакой нет. Потоки магмы могли его выкинуть где угодно, хоть на Огненной Земле.
Вот какими извилистыми путями Тураев пришел к своей гипотезе. Но это была хотя и гадательная, однако все же научная основа его идеи о гипербореях. Неотступно преследуемый мыслью об исчезнувшей культуре, он часто наедине, с помощью фантазии, дорисовывал то, перед чем бессильна была наука. Как у наркомана, в его пылком воображении проходили красочные картины далекого прошлого. Сплетаясь в стройную канву ярких видений, перед ним оживала вся история таинственного народа.
Первая и самая отчетливая картина его фантазии это — море непрерывно падающего снега. То ровно снижаясь тяжелыми хлопьями, то бешено крутясь мерзлый, сухим вихрем, снег падает застилая необозримое пространство, подобное полярной пустыне. Только кое-где, прорезав снежный саван, торчат золотые шпили, верхушки обелисков и башен. Местами, точно под стеклянными куполами, еще вспыхивают и гаснут огоньки. Как затерянные среди полярного океана маяки, они то тускло озаряют, то снова кидают в полумрак густую снежную мглу. Там, где-то в глубине, кто-то отстаивает жизнь от объятий мертвящего снегопада. Ни солнца, ни неба нет над этой жуткой равниной. Они закрыты снежными тучами на многие столетия.
Но вот под снегом исчезает все. Воображение Тураева переносится вглубь, под снега. В просторных роскошных амфиладах, при слабо догорающих под сводами огнях, он видит тысячи трупов. Белые окоченевшие тела, в легких голубых и сиреневых одеяниях, лежат неподвижно, прильнув друг к другу. Все они искрятся тонким слоем инея, как засахаренные мумии.
Но не одних мертвых Тураев видит внутри оледенелого города. Он видит и живых. Одетые в меха, вооруженные инструментами, они неутомимо суетятся около машин. Нагревают замерзающие залы, выкачивают воду, ломают и разбирают на материал стены, крыши зданий и увозят на машинах куда-то в глубь земли. Люди появляются, действуют и исчезают с точностью не живых существ, а каких-то железных механизмов. Лица их никогда не улыбаются. На суровых, сосредоточенных масках лежит печать неукротимой энергии и упорства, это не люди, а какие-то титаны, волю которых не могут сломить слепые силы природы.
Проходят годы, десятилетия, века. На людях уже нет мехов. Они уже среди гигантских кранов, чудовищных машин, с лязгом и грохотом врезающихся все глубже и глубже к самому сердцу Земли. И теперь, среди неустанного стального скрежета, их лица кажутся Тураеву все теми же масками. Закованные в металл, люди мелькают в огненных шахтах, как призраки, обуздывая раскаленные потоки магмы.
Текут многие тысячелетия. Внутриземные силы побеждены. Мертвые блики угрюмых машин уже не окружают людей. Они запрятаны в укромных уголках и, как вечные рабы, не показываясь, служат своим творцам.
И теперь люди изменяются. Упорный труд уступает место непрерывному празднеству. Везде царит расточительная роскошь, всюду только наслаждаются.
— А что же дальше?.. Вырождение и гибель?.. — возвращаясь к действительности спрашивал себя Тураев. И на этом заканчивалась его фантазия.
В течение пяти лет он не расставался со свей гипотезой. Все искал подтверждений. Под конец выбился из сил. Но через десять лет интерес к культуре гипербореев у него возник опять. На этот раз геолог погрузился в древнегреческую мифологию. Известное предание, жрецов Дельфийского храма о «ипервореях» разбудило в его сердце новые надежды. Древнейший греческий миф о существовании сказочного народа в той северной стране, «откуда дует холодный Борей», не случайно совпадал с его гипотезой. В этом Тураев был убежден. А главное: он знал, что наука последних лет перестала смотреть на мифы, только как на поэтический вымысел. В них всегда можно было найти много отраженной истинной жизни.
— Откуда у греков могло возникнуть это сказание? — думал он. — Откуда все эти намеки, что даже их древнейший и любимейший бог Аполлон пришел к ним из Гипербореи.
— Почему, — с досадой задавал он себе вопрос, — рассказу Платона об Атлантиде можно больше верить, чем повествованиям дельфийских жрецов? Кто знает, быть может сами греки происходят от гипербореев?.. Разве это невозможно?.. Разве не могла какая-нибудь группа во время катастрофы переселиться на юг, деградировать, а потом снова возродиться? Ведь не только расовые признаки древних греков отмечают в них северных пришельцев, но и вся их необычайная культура так своеобразна, так непохожа на культуру окружающего восточного мира. И что теперешний грек скорее похож на турка, чем на своего классического предка, только подтверждает мою мысль, — с увлечением подкреплял свою гипотезу Тураев все новыми и новыми аргументами. — В южных географических условиях, среди чуждого «варварского» мира, чудесный осколок богатого северного народа долго устоять не мог. Культура быстро отцвела, как и возродилась. Чистая раса смешалась с арабскими и тюркскими племенами и выродилась.
Ученый — снова пришел в себя. Лежал он не на полу, а на ложе. Золотой сноп целительных лучей над его телом исчез. Сиял только широкий диск. Комната была та же. У самых ног стоял человек. Голый череп, бледное, безволосое и изрезанное морщинами лицо; длинный желтый хитон на высоком, худом теле украшал его внешность. От больших голубых глаз, глядевших холодным и пытливо-вдумчивым взором, профессору Тураеву почему-то стало грустно и тяжело. Ни страха, ни изумления он не испытывал. Здесь было нечто другое. Им овладело чувство, какое охватывает ребенка перед неласковым «чужим». Слишком безучастно, непростительно бездушно смотрело на него это странное человеческое существо.
