Миллион открытых дверей - Барнс Джон Аллен (книги читать бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Долгую-долгую минуту мы молча просидели рядом. Я пытался взглядом перекроить Маргарет, пытался придумать, как можно было бы ее, что ли, переаранжировать, чтобы она мне понравилась внешне, но понял, что ничего поделать нельзя.

Если бы рядом с Маргарет оказалась Валери, взгляд невольно потянулся бы к ней в поисках красоты и симметрии, а глядя на Маргарет, я невольно искал недостатки, и они затмевали все остальное.

Неловкость усиливалась, и уже надо было что-то предпринимать, чтобы как-то ее рассеять, и тут из мужской раздевалки вышел Брюс. Я сообщил ему о тонкостях размещения по комнатам. Похоже, новость его не слишком порадовала, но он молча кивнул, взял свою сумку и поднялся наверх.

Я еще не представлял, что скажу Аймерику, и только начал думать над этим, как он вдруг появился на лестнице и спустился ко мне. Я пожалел было о том, что придется вести неприятный разговор при Маргарет, но она вдруг как будто испарилась, и тут у меня возникла противоположная мысль: а не смогла ли бы она мне чем-нибудь помочь, если бы осталась. Верно она сказала насчет того, что всегда можно поторговаться.

Аймерик приветствовал меня суховатой усмешкой.

— Что, Биерис еще не спускалась? — осведомился он.

— Еще нет, — осторожно ответил я.

— Послушай, можно я переберусь к тебе? Тогда она пусть сама решает — позвать ли ей Брюса в гостевую комнату или превратить ее в женскую спальню. Пусть делает, как пожелает. Не хотелось бы вынуждать ее сообщать мне о своем выборе.

Находись мы в Нупето, я бы сказал, что у этого мужчины нет никакой гордости и что он под каблуком у donzelha. А тут я просто выпалил, не особо задумываясь:

— Que merce!

Аймерик изумленно посмотрел на меня.

— А ты на самом деле изменился.

— Да не очень. — И тут у меня вдруг мелькнула мысль, засевшая в голове с прошлой ночи. — Послушай, когда мы вернемся… не откажешься ли ты стать моим секундантом в поединке с Маркабру? Он написал мне невероятно оскорбительное письмо. Я, на его взгляд, просто-напросто погряз в каледонских делах. Ну, в общем, я подумал, что если мы успеем вернуться домой вовремя, то я могу потешить себя убийством принца-консорта.

— Договорились. Последние два письма, которые он прислал мне, тоже невыносимы. Вот только мне потеря дружеских отношений с ним ничем не грозит, поскольку по-настоящему близкими друзьями мы, по сути, никогда не были. И честно говоря, я никогда не понимал, что ты в нем находил.

Я пожал плечами.

— Долгое время он был моим companhon, нас многое связывало. Но до конца я его не знал. Очень многое выплыло из тех писем, которые я от него получил здесь. Вот почему мне бы и хотелось сразиться с ним.

— Что ж, можешь считать меня своим секундантом.

Аймерик поднял с пола свою дорожную сумку, и мы вместе с ним поднялись по лестнице. Его рука легла на мое плечо.

Чувство, охватившее меня, когда мы поднимались с Аймериком по лестнице, я потом передал в песне, которую многие считают одной из лучших моих песен, но в те мгновения у меня просто вдруг сжалось сердце и я с трудом удержался от рыданий, но слезы из глаз все же хлынули.

Аймерик цепко сжал мое плечо.

— Жиро, в чем дело?

Я всхлипнул и взял себя в руки. Deu, я уже дважды за день плакал в присутствии других людей. Что я за jovent, в конце-то концов?

— О… Я просто подумал… Нас было четверо — ты, я, Маркабру и Рембо… Ведь Рембо я по-настоящему тоже мало знал до тех пор, пока мне не вживили его псипикс. Только тогда я понял, что вызывает у него радость и какой у него на самом деле мрачный юмор. И когда я начал ощущать, как он тает в моем сознании, горечь потери была сильнее, чем тогда, когда мы его схоронили, понимаешь? И вот сейчас мне вдруг стало жутко жаль, что я не знал его — не знал как друга, а не как просто одного из приятелей, пока он был жив.

Аймерик кивнул. Вид у него был потешный и трогательный. Лысина у него стала еще больше, чем раньше, аквитанская одежда выглядела до предела небрежно. Дело в том, что у нас принято переодеваться трижды за день, да и одежда аквитанская не предназначена для того, чтобы ее носить постоянно, как каледонские комбинезоны. Аймерик сейчас был похож на пьяницу, что шастают по Молодежному Кварталу и каждому встречному готовы поведать истории из времен своей юности, потому что так и не сумели повзрослеть. И вот теперь я стоял на длинной серой лестнице, а впереди нас маячила колонна, освещенная последними маслянисто-желтыми лучами заходящего солнца… Я смотрел на Аймерика и понимал, что он и сам отлично понимает, как выглядит, но только это ему совершенно безразлично, потому что он знает, что он — такой, какой есть. На такое мало кто был способен, и в это мгновение я ощутил к нему необычайную любовь и сильнейшее уважение, да и не только за это, а за многое, что происходило раньше.

— Теперь, — решительно проговорил я, — когда судьба будет сводить меня с людьми, я буду стараться узнать их лучше.

— А я думаю, что никому из нас никогда никого не дано узнать до конца, — вздохнул Аймерик.

— Я так рад, что ты согласился быть моим секундантом. Как думаешь, мне стоит вызвать его на бой без правил?

— Почему бы и нет? Надо проучить этого засранца-садиста как следует.

Он оскалился совсем по-акульи. Я ответил ему такой же усмешкой. Мы крепко пожали друг другу руки, и на какое-то мгновение между нами возникло нечто подобное тому, что я ощутил, когда Аймерик впервые вошел в дом моего отца.

— Ну, как они там? — спросил я у Аймерика, когда мы поставили в моей комнате раскладушку для него и еще одну, на всякий случай. — Я про твоего отца и Кларити Питерборо.

— Отец держится как мученик… только здесь это означает не совсем то же самое, что означало бы в Новой Аквитании. Понимаешь, он хорошо помнит о том, что в прошлом многим людям приходилось страдать за свои убеждения. И он… старается вести себя так, как они. — Аймерик вздохнул. — А вот Кларити… С ней все не так. — Он уселся на табурет и сразу обмяк, но, как я понял, не потому, что расслабился, а потому, что обессилел. — Ее мировоззрение… все, чему она учила своих прихожан, было основано на том, что каледонская политическая система в принципе хороша, справедлива, рациональна и что ее нужно лишь немножко усовершенствовать, что все дело только в считанных несгибаемых бюрократах, людях с негибкими моральными принципами. Дескать, если бы не они, то все пошло бы просто замечательно — в общем, в таком духе. И в этом смысле она действительно верила в доброго, разумного, любящего Бога…

— А теперь больше не верит?

— Хвалите Господа. Благодарите Его. Думайте Рационально. Будьте свободны. Четыре заповеди Керозы. А Кероза учил каледонцев тому, что это одно и то же. Мы хвалим Господа, стараясь подражать Ему. Поскольку Он — высшее рациональное существо, мы благодарим Его за рациональность и тем, что более не должны сражаться с тем рациональным миром, в котором живем, а следовательно — мы свободны. Свободны так, как физическое тело в состоянии свободного падения. Ты ведь не чувствуешь гравитации, если делаешь только то, чего от тебя хочет гравитация. — Он вздохнул и поежился — то ли от холода, то ли от того, что его охватил прилив сострадания. — Кларити во все это верит. Потому что она… ну; что я говорю — ты же знаешь ее. Она щедрая, она добрая, она всех любит. И оттого, что она такая, все эти идеи приобретают для нее особенно важное значение. Она не знает — и этого нельзя узнать, прожив всю жизнь в Каледонии, — что она хорошая и добрая не благодаря каким-то словам и что эти слова обозначают то, что обозначают, только потому, что она хорошая и добрая.

Он уставился в одну точку, и я вдруг понял очень многое, чего не понимал раньше, о том, каково ему жилось первый год на Уилсоне, в доме моего отца в Элинорьене.

Как же для него, наверное, было удивительно то, что люди вели себя прилично при том, что то, во что они верили, для него было откровенным богохульством! Только теперь мне стали понятны его тогдашние вспышки и дебоширство.