Гаяна (Художник П. Садков) - Аматуни Петроний Гай (мир книг TXT) 📗
Перстенек и Петренко не переставали успокаивать гостей. Мауки вслушивался в их слова, и по его лицу было видно, что он верит этим спустившимся с неба людям.
Алексей Алексеевич осторожно подвел манипулятор к лодке и ухватил ее растопыренной пятерней металлических пальцев. Секунду спустя лодка поднялась в воздух, повисела немного, пока с нее стекла вода, и плавно опустилась на палубу вертолета, рядом с нами.
— Приехали, — весело подмигнул Мауки Алексей Алексеевич.
Началась церемония знакомства. Мауки представил нам своих товарищей.
— Это все строители лодок и жилищ, — с гордостью сказал он. — Нуку!
Из группы туземцев выступил седой сухощавый старик и замер с гордо поднятой головой.
— Тапиу!
Рядом со стариком стал небольшого роста силач, с копной курчавых волос, умными светлыми глазами и длинными натруженными руками.
— Манака!
Вперед вышел светлокожий туземец, длинный, как жердь, худой, с таким же, как у Мауки, узким лицом и вытянутыми книзу ушами. Его серые глаза смотрели на нас с достоинством и доброжелательно.
Настал наш черед. Венев представил туземцам каждого из нас. Первое же его слово, прозвучавшее сперва по-русски, а затем из крохотного динамика автомата-полиглота, висевшего у него на груди, по-английски, привело наших гостей в такое замешательство, что потребовалось разъяснить Мауки и его друзьям, что это за штука.
Наконец наши гости успокоились, но теперь, беседуя с нами, они смотрели только на белые ящички.
Мы сели на скамью у борта и пригласили островитян занять места рядом, но они отказались наотрез и уселись полукругом прямо на палубе. Привыкнув немного к автоматам-полиглотам, островитяне теперь стали удивляться, что такая «хитрая машина» не умела говорить на их языке.
— Вот и попробуй угодить людям! — засмеялся инженер.
— С чего начнем? — спросил Перстенек. Я пожал плечами, Венев закурил, Алексей Алексеевич наморщил лоб, но островитяне сами вывели нас из неловкого положения. Седой старик первый, очевидно по праву старшего, приложил ладонь к щеке и, слегка покачиваясь в такт своей размеренной речи, нараспев заговорил по-полинезийски.
— Ну, полиглот, выручай, — толкнув в бок Сашу, усмехнулся Петренко.
— Пусть Мауки поможет нам понять речь старшего, — попросил юношу кок.
Мауки охотно взял на себя роль переводчика и, прислушиваясь к словам старика, переводил их нам.
— Слушайте, люди, прилетевшие из Атиа, — говорил старик. («Атиа» — это, я знал раньше, у полинезийцев называется Азия.) — Вы везете с собой прохладу и ароматы своих лесов (старик, по всей вероятности, имел в виду искусственный климат на «Илье Муромце»). Вы прилетели к нам и показали днище своей лодки жителям Отунуи. Хороший человек гордится своим жилищем и лодкой, а плохой — своим копьем. Так говорил великий Тангароа — первый строитель лодок. Первые жители нашей земли — боги. Вот почему первый кусок и хвост свиньи — божеству, а остальное — смертным. Как деревья — дети бога лесов, так и люди — дети бога камня, из которого сотворен первый человек. Я сказал все, но я хочу слышать, как умеют говорить властелины летающего судна, где нет паруса, а есть много-много весел. Кто силен в слове, тот хорош и в деле…
— Они приглашают нас соревноваться в красноречии, — догадался Перстенек и от удовольствия потер руки.
— Это по твоей части, — подзадорил его Петренко. — Давай начинай.
— Почему же я? Надо по старшинству. Товарищ инженер, просим!
— Кхе… Кхе… — откашлялся Баскин и поднял мизинец. — Дозвольте?
Островитяне обомлели от восторга и тоже подняли кверху свои мизинцы: жест инженера явно пришелся им по вкусу.
— Теперь вы убедились, что ваша привычка дикарская? — укоризненно произнес Саша.
— Я бы не называл их дикарями, мы еще не знаем их культуры. Однако начнем, а то синьоры нас ждут. Итак, я — инженер, повелитель машин, — сказал Баскин и посмотрел на Мауки: — Переводите.
Поняв первые слова инженера, островитяне шумно одобрили их, а старик убежденно пояснил:
— У нас это — жрец!
— Не много ли вы взяли на себя? — спросил Венев.
— Да что я, виноват? Надо же говорить образно.
— А что великий жрец умеет делать сам, своими руками? — важно спросил островитянин.
— Жрецу достаточно повелевать! — отпарировал Баскин.
— Верно, — согласился старик. — А вот этот достойный человек по имени Тапиу, — указал он на молодого силача, — вырывает с корнем кокосовую пальму и обмахивается ею, когда ветер спит, а солнце обжигает кожу.
— Пас! — удрученно развел руками Алексей Алексеевич.
— А это командир летающей лодки, — нашелся кок, указывая на Венева. — Он берет в руки сто весел и машет ими, чтобы плыть в воздухе быстрее ветра!
— Один ноль в нашу пользу, — восхитился Петренко.
— Не очень ли вы загнули? — засмеялся Венев.
— Нет-нет, все нормально, — успокоил Перстенек.
— Да, Тапиу — ребенок рядом с Великим Командиром, — согласился старик, но, не желая сдаваться, принялся расхваливать Манаку: — Этот длинноухий слышит писк комара за сто раз по сто шагов!
— А этот человек по имени Филя, — подхватил кок, кивая на радиста, — слышит свою невесту на расстоянии ста дней пути и когда говорит, то его слышат все люди, живущие на самых отдаленных островах.
— Великой похвалы достоин человек по имени Филя, — склонил голову старик. — Но среди вас нет никого, кто умел бы строить лодку длиной в сто раз по сто шагов за сто дней, которая поднимает сто воинов и не боится ста океанских волн, поставленных одна на другую. Это умею я — строитель лодок Нуку. — Старик с гордостью оглядел нас и умолк.
Тогда Перстенек сделал шаг вперед, угостил гостей «Беломором», закурил сам и для начала пустил над головами темнокожих фантазеров шесть колец, шесть чудесных сизых колец из дыма: они плавно вращались одно в другом. Нуку даже языком прищелкнул.
Глаза Саши озорно заблестели, спортивный азарт покрыл его щеки румянцем, и мы поняли, что «во втором тайме» защите противника придется туго: на середину поля вышел наш «центр нападения».
— Знают ли высокие гости, что такое самолет? — спросил Саша.
Островитяне шумно посовещались, и Мауки ответил за всех:
— Да, мы Видели самолеты. Они прилетали на Пито-Као.
— А коли так, — вдохновенно произнес Перстенек, — я расскажу балладу о самолете «Сейнтер-пойнтер».
Я вспомнил этот легендарный самолет — продукт авиационного фольклора, вероятно, неизвестный сейчас не только людям иных профессий, но и нынешним молодым авиаторам. Легенда о «Сейнтер-пойнтере» родилась в авиации дальнего действия в годы войны с фашистами и облетела все фронты, обрастая всевозможными деталями, передавалась из уст в уста, но ни разу не попала не только в печать, а и в блокнот фольклориста.
— Слушайте, ценители веселого слова, — начал кок. — Самолет «Сейнтер-пойнтер» был монопланом, то есть имел одно крыло. Моторов у него было сто сорок восемь. Размах его крыла был так велик, что однажды бортмеханик заблудился в бесчисленных коридорах в крыле и умер от голода. С той поры бортмеханики разъезжали по самолету на мотоциклах и брали с собой двухнедельный запас продовольствия. Чтобы почистить крылья песком, самолет летел в Сахару, а мыли его в Средиземном море. Заправлялся горючим «Сейнтер-пойнтер» из нефтяной скважины в Баку. Дутик, то есть хвостовое колесо этой замечательной машины, был размером с колесо водяной мельницы. В правом крыле располагалась футбольная команда, а в левом — ресторан. Когда шеф-повар выметал сор из своей кухни, то с земли казалось, будто за самолетом летит стая птиц…
Пока Саша рассказывал, к нам присоединились профессор Егорин и биолог, и Перстенек еще более оживился.
— Когда на «Сейнтер-пойнтере» запускали моторы, — продолжал он уже не столько для туземцев, сколько для нас, — то все вулканы прекращали свою работу. Скорость самолета была от нуля до тысячи километров в час. Знаменит был и экипаж машины. Тридцать летчиков, сорок два штурмана, шестьдесят четыре радиста в радиобюро. За штурвал брались семнадцать пилотов одновременно. Командир корабля в белых перчатках восседал над ними на особом возвышении и бил пудовыми колотушками в тугой барабан. «Бум!» — и пилоты крутят штурвал вправо, чтобы создать самолету правый крен, «Бум, бум!» — левый крен. Три удара — и пилоты отдают штурвал от себя, наклоняя нос самолета. Четыре удара — дружно тянут штурвал на себя. Флаг-штурман, семидесятилетний пенсионер, курил трубку с трехметровым чубуком и зеленым флажком указывал направление полета, а его штурманята раскручивали перед ним пятипудовый рулон полетной карты. Когда самолет входил в облака, две команды скороходов — марафонцев бежали к носу самолета, чтобы проверить показания приборов, и стремглав возвращались к командиру для доклада. Когда же «Сейнтер-пойнтер» заходил на посадку, сорок восемь бортмехаников брались друг за дружку и тянули на себя сектор общего газа. Если командир корабля ошибался в расчете на посадку и принимал решение уйти на второй круг, то всех работников аэропорта увольняли в отпуск на целую неделю. В момент приземления с командной вышки аэродрома стреляли из пушки, приветствуя доблестный экипаж.
