НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 14 - Альтов Генрих Саулович (список книг .txt) 📗
— Да… Вернее, нет.
Мужчина с бакенбардами внимательно посмотрел на Леха.
— Ac кем вы тут?
— Один наш сотрудник. Он женщина.
— Молодой? То есть, молодая?
— Не старше пятидесяти. Вернее, двадцати, — Лех почувствовал, что запутался. — Простите, давайте спать.
Лег и отвернулся к стене. Сердце стучало, ему казалось, на всю комнату. Слышно было, как Тутот возится на кровати, умащивается, гасит свечу, опять крутится. Наконец сотрудник Надзора затих.
Лех отсчитал примерно час и, стараясь не производить ни малейшего шума, сел на постели. Натянул подаренные Грогором штаны, ногой нашел один ботинок. У него был план разбудить Ниоль и сразу же ночью уходить в пустыню. Мозг кипел злобой на смотрителя — нашел кого подселить в номер, меланхолик несчастный.
Он нагнулся за вторым ботинком, щека ткнулась во что-то мокрое. Поднял руку, нащупал в темноте огромную шерстистую голову и понял, что мокрое было собакиным носом.
В тот же момент вспыхнул огонек зажигалки и передвинулся. Зажглась свеча.
Собачища стояла рядом с Лехом, а Тутот сидел на своей кровати напротив.
— Не спится? — сочувственно сказал сотрудник Надзора. — Мне тоже. Когда устанешь, это всегда. Впрочем, у меня вообще бессонница.
Он встал и прошелся по комнате. От двери к окну ему приходилось спускаться, от окна — шагать вверх.
— Знаете, чем я занимаюсь по ночам, когда вот так вне дома? Злюсь. Лежу с открытыми глазами и произношу нескончаемые внутренние монологи. Ругаюсь мысленно с начальниками, мысленно спасаю тех, за кем гоняюсь в светлое время суток… Собственно, я ночной опровергаю себя дневного — вам незнакома такая ситуация? Кстати, может быть, вы не знаете, но наша служба может преследовать нарушителей только в пределах юрисдикции фирмы. На любой другой территории действует презумпция невиновности, или принцип «не пойман — не вор». Даже если бы я, допустим, встретил сейчас нарушителя, которого узнал бы в лицо, — мужчина с бакенбардами остановился, воззрившись на Леха, — всякая попытка с моей стороны схватить его исключена. Но это совершенно между прочим…
Он опять стал прохаживаться взад-вперед. Собака села на ковер рядом с Лехом, привалилась к его ноге тяжелым крепким телом.
— Да, ночь… Интересное время. Вы заметили, что именно ночью люди пытаются осмысливать свою дневную работу и вообще этот мир, в котором мы живем. Днем-то ведь всегда некогда. Но понять нашу действительность невозможно. Знаете, отчего?.. Оттого, что она не представляет собой связного и гармоничного целого. Потому что девяносто процентов следствий есть результат всего десяти процентов причин. На мир не влияет то, что делаем, думаем мы, вы или я, живущие в многоквартирном доме. Существенны лишь решения, что принимаются в особняках за стальными стенами. Но там-то все происходит тайно, а мы встречаемся с явностями, которые еще офальшивлены коммерческой рекламой, личными интересами всяких тузов, их борьбой. Вы не согласны? — Сотрудник Надзора перевел дух. — Одним словом, действительность безрадостна, непостижима, и что касается меня, единственное утешение — иконы.
Тутот подошел к Леху.
— Вы никогда не увлекались иконами?
— Иконами?..
— Да. У меня дома превосходная коллекция — не самих икон, естественно, поскольку они невообразимо дороги, а репродукций. Кроме того, я владею двумя оригиналами. Во-первых, это «Архангел Гавриил» исполнения тысяча девятьсот тридцатого или даже двадцать девятого года. А во-вторых, совершенно подлинная подделка под старину из тех, которыми жулики-продавцы обманывали жуликов-скупщиков, приезжавших тогда в Москву. Ввиду исключительной ценности «Гавриила» я постоянно ношу его с собой. Вот посмотрите.
Напнувшись к комбинезону, лежавшему на спинке кровати, мужчина с бакенбардами достал из внутреннего кармана коричневый футлярчик, раскрыл, бережно вынул оттуда неровную с шероховатыми краями пластиночку. Положил на стол под свечой.
— Не правда ли, чудо? Можно смотреть бесконечно. Краски несколько потемнели, пожухли, пропорции лица не соблюдены, и тем не менее вещь живет внутренней сокровенной жизнью. Понимаете, в славянской иконописи средневековая манера удержалась вплоть до начала девятнадцатого столетия. А для средневекового человека, скажу вам, создания мысли имели столь же реальное существование, как и объекты материального ряда. Живописец, сделавший это, не пытался как-то охарактеризовать действительность, вынести ей приговор, — приговор возникал сам собой и позже, — живописец просто добавлял в мир еще одно существование, то есть своего архангела. Вот это и привлекает в иконописи — ее ненавязчивость, честное, достойное спокойствие. И концепция времени. Замечаете, время остановлено в иконе. Оно вечно в ней и не зависит от событий нашего суетливого окружения. Более того, икона как бы пьет наше краткое зрительское время, впитывает в вечность и растворяет в ней. Такой эффект достигается отсутствием перспективы. Уже в живописи Возрождения художники стали выносить точку схода линий за пределы картины, к зрителю, тем делая его как бы участником происходящего, ибо зрителю-то ведь известно, что сам он смертен и кратковременен. Средневековье же не знало такого, и мой «Архангел Гавриил» является не средством познания, а самим бытием, благостным, непреходящим, умиротворенным. Ну, тоже, конечно, и живописная сторона. Взгляните, как закомпанованы здесь темно-зеленый, почти медный цвет хламиды вот с этой красной накидкой и золотым фоном.
На темной поверхности пластинки не было видно решительно ничего.
Тутот снова заходил.
— Вообще, признаюсь не без гордости, что среди специалистов меня считают не последним в этой области.
Лех взялся руками за голову. На миг ему показалось, что пол и потолок поменялись местами, и сотрудник Надзора ходит наверху, как муха. И без того было уже слишком много всякого. Он отпихнул собаку, как был в брюках и одном ботинке, упал на постель. Поставил звоночек часов на четыре тридцать и закрыл глаза.
Небо за окном было уже зеленовато-перламутровым, когда он проснулся. Сотрудник Надзора лежал на спине, раскинув руки, громко похрапывая. В утреннем свете его усталое лицо с резкими чертами выглядело куда старше, чем ночью. Деревянную иконку он так и оставил возле потушенной свечи.
Лех вымылся и оделся. Собака ни на секунду не спускала с него пристального спрашивающего взгляда. Лех взял иконку, посмотрел и положил на прежнее место. Решительно ничего нельзя было на ней увидеть, лишь неровность темной поверхности намекала на какое-то изображение.
Вышел в коридор, и собака вышла, протиснувшись в дверь, которую он начал было закрывать. Лех почесал в затылке, вернулся в номер (она тоже вернулась) и попытался выскочить проворно. Но едва он приоткрыл дверь, собачья голова оказалась в щели, оттесняя его самого.
Надо было что-то решать. Он потряс мужчину с бакенбардами за плечо.
— Эй, послушайте!..
Сотрудник Надзора перестал храпеть. Лех потряс сильнее.
— Послушайте, ваша собака…
Тутот сел, не открывая глаз, точным движеньем без примерки взял икону со стола, уложил свое сокровище в футлярчик, так же, не промахнувшись, сунул футляр в карман комбинезона. Все у него получалось, будто не первый раз здесь ночует и раскладывает имущество, а тысячный. Он пробормотал что-то во сне, накрыл голову углом сбившейся простыни.
Собака стояла рядом с Лехом, рослая, широкогрудая. Половина морды была у нее черной, половина белой.
— Тебе чего надо?
Собака вильнула хвостом. Длинные шерстины свешивались с него, как парус.
— Черт с тобой. Хочешь идти, пошли.
Ниоль в своем номере примеряла перед зеркалом соломенную шляпку. Увидев собаку, она расширила глаза. Лех рассказал о событиях ночи, и девушка кивнула.
— Точно. Забыла вас вчера предупредить, чтобы вы уже не опасались. Грогор эту механику знает, поэтому привел человека к вам. — Она нагнулась к собаке. — Как ее звать?
— Дина… Джина.
— Поди ко мне, Джина.
