Американская фантастическая проза. Книга 2 (антология) - Шекли Роберт (бесплатные книги полный формат TXT, FB2) 📗
Это было красиво. На Картине он видел такие цвета, каких нигде не видел, кроме как на Священных Картинах. Где же такое место, подумал он. А может, это только символ, только воплощение того лучшего, что заключено в людях, только изображение мечты всех запертых в Корабле?
Запертых в Корабле! Он даже задохнулся от такой мысли. Запертых! Они ведь не заперты, а защищены, укрыты от всяких бед, от всего, что таится во тьме вечной ночи. Он склонил голову в молитве, сокрушаясь и раскаиваясь. Как это ему только могло прийти в голову!
Он почувствовал руку Мэри в своей и подумал о ребёнке, которого они смогут иметь, когда Джошуа умрёт. Он подумал о шахматах, в которые он всегда играл с Джо. О долгих тёмных ночах, когда рядом с ним была Мэри.
Он подумал о своём отце, и снова слова давно умершего застучали у него в голове. И он вспомнил о Письме, в котором говорилось о знаниях, о назначении, о цели.
Что же мне делать, спросил он себя. По какой дороге идти? Что значит Конец?
Считая двери, он нашёл нужную и вошёл. В комнате лежал толстый слой пыли, но лампочка ещё горела. На противоположной стене была дверь, о которой говорилось в Письме: дверь с циферблатом посередине. «Сейф», — было сказано в Письме.
Он подошёл к двери, оставляя следы в пыли, и встал перед ней на колени. Стёр рукавом пыль и увидел цифры. Он положил Письмо на пол и взялся за стрелку. «Поверни стрелку сначала на 6 потом на 15, обратно на 8, потом на 22 и, наконец, на 3». Он аккуратно всё выполнил и, повернув ручку в последний раз, услышал слабый щелчок открывающегося замка.
Он взялся за ручку и потянул. Дверь медленно открылась: она оказалась очень тяжёлой. Войдя внутрь, он включил свет. Всё было так, как говорило Письмо. Там стояла кровать, рядом с ней — машина, а в углу — большой стальной ящик.
Воздух был спёртый, но не пыльный: комната не соединялась с системой кондиционирования воздуха, которая в течение веков разнесла пыль по всем другим комнатам.
Стоя там в одиночестве, при ярком свете лампы, освещавшей кровать, и машину, и стальной ящик, он почувствовал ужас, леденящий ужас, от которого вздрогнул, хотя и старался стоять прямо и уверенно, — остаток страха, унаследованного от многих поколений, закосневших в невежестве и безразличии.
Знания боялись, потому что это было зло. Много лет назад так решили те, кто решал за людей, и они придумали закон против Чтения и сожгли книги.
А Письмо говорило, что знания необходимы.
И Джошуа, стоя у стеллажа с помидорами, среди других стеллажей с тянущимися вверх растениями, сказал, что должно быть основание и что знания раскроют его.
Но их было только двое. Письмо и Джошуа, против всех остальных, против решения, принятого много поколений назад.
Нет, возразил он сам себе, не только двое, а ещё мой отец, и его отец, и отец его отца, и все отцы перед ним, которые передавали друг другу Письмо, Книгу и искусство Чтения. И он знал, что он сам, если бы он имел ребёнка, передал бы ему Письмо и Книгу и научил бы его читать. Он представил себе эту картину: они вдвоём, притаившись в каком-нибудь углу, при тусклом свете лампы разбираются в том, как из букв складываются слова, нарушая закон, продолжая еретическую цепь, протянувшуюся через многие поколения.
И вот, наконец, результат: кровать, машина и большой стальной ящик. Вот, наконец, то, к чему всё это привело.
Он осторожно подошёл к кровати, как будто там могла быть ловушка. Он пощупал её — это была обычная кровать.
Повернувшись к машине, он внимательно осмотрел её, проверил все контакты, как было сказано в Письме, отыскал шлем, нашёл выключатель. Обнаружив два отошедших контакта, он поджал их. Наконец после некоторого колебания включил первый тумблер, как было сказано в инструкции, и загорелась красная лампочка.
Итак, он готов.
Он сел на кровать, взял шлем и плотно надел его на голову. Потом лёг, протянул руку, включил второй тумблер — и услышал колыбельную.
Колыбельную песню, мелодию, зазвучавшую у него в голове, — и он почувствовал лёгкое покачивание и подступающую дремоту.
Джон Хофф уснул.
Он проснулся и ощутил в себе знания.
Он медленно оглядывался, с трудом узнавая комнату, стену без Священной Картины, незнакомую машину, незнакомую толстую дверь, шлем на голове.
Он снял шлем и, держа его в руке, наконец-то понял, что это такое. Понемногу, с трудом он вспомнил всё: как нашёл комнату, как открыл её, как проверил машину и лёг на кровать в шлеме.
Он знал, где он и почему он здесь. И многое другое. Знал то, чего не знал раньше. И то, что он теперь знал, напугало его.
Он уронил шлем на колени и сел, вцепившись в края кровати.
Космос! Пустота. Огромная пустота с рассеянными в ней сверкающими солнцами, которые назывались звёздами. И через это пространство, сквозь расстояния, такие безмерно великие, что их нельзя было мерить милями, а только световыми годами, неслась вещь, которая называлась корабль — не Корабль с большой буквы, а просто корабль, один из многих.
Корабль с планеты Земля — не с самого солнца, не со звезды, а с одной из многих планет, кружившихся вокруг звезды.
Не может быть, сказал он себе. Этого просто не может быть. Ведь Корабль не двигается. Не может быть космоса. Не может быть пустоты. Мы не можем быть крохотной точкой, странствующей пылинкой, затерянной в огромной пустоте, почти невидимой рядом со звёздами, сверкающими в окнах.
Потому что если это так, то мы ничего не значим. Мы просто случайный факт во Вселенной. Меньше, чем случайный факт. Меньше, чем ничто. Шальная капелька странствующей жизни, затерянная среди бесчисленных звёзд.
Он спустил ноги с кровати и сел, уставившись на машину.
Знания хранятся там, подумал он. Так было сказано в Письме, знания, записанные на мотках плёнки, знания, которые вбиваются, внушаются, внедряются в мозг спящего человека.
И это только начало, только первый урок. Это только первые крупицы старых, мёртвых знаний, собранных давным-давно, знаний, хранившихся на чёрный день, спрятанных от людей. И эти знания — его. Они здесь, на плёнке, в шлеме. Они принадлежат ему — бери и пользуйся. А для чего? Ведь знания были бы ненужными, если бы не имели цели.
И истинны ли они? Вот в чём вопрос. Истинны ли эти знания? А как узнать истину? Как распознать ложь?
Конечно, узнать нельзя. Пока нельзя. Знания проверяются другими знаниями. А он знает пока ещё очень мало. Больше, чем кто бы то ни было на Корабле за долгие годы, но всё же так мало. Ведь он знает, что где-то должно быть объяснение звёзд, и планет, кружащихся вокруг звёзд, и пространства, в котором находятся звёзды, и Корабля, который несётся среди этих звёзд.
Письмо говорило о цели и назначении, и он должен это узнать — цель и назначение.
Он положил шлем на место, вышел из комнаты, запер за собой дверь и зашагал чуть более уверенно, но всё же чувствуя на себе гнетущую вину. Потому что теперь он нарушил не только дух, но и букву закона — и нарушил во имя цели, которая, как он подозревал, уничтожит закон.
Он спустился по длинным эскалаторам на нижний этаж. В зале он нашёл Джо, сидевшего перед доской с расставленными фигурами.
— Где ты был? — спросил Джо. — Я тебя ждал.
— Так, гулял, — сказал Джон.
— Ты уже три дня «так, гуляешь», — сказал Джо и насмешливо посмотрел на него. — Помнишь, какие штуки мы в детстве выкидывали? Воровали и всё такое…
— Помню, Джо.
— У тебя всегда перед этим бывал такой чудной вид. И сейчас у тебя тот же чудной вид.
— Я ничего не собираюсь выкидывать, — сказал Джон. — Я ничего не ворую.
— Мы много лет были друзьями, — сказал Джо. — У тебя есть что-то на душе.
Джон посмотрел на него и попытался увидеть мальчишку, с которым они когда-то играли. Но мальчишки не было. Был человек, который сидел под Картиной во время собраний, который читал про Конец, — человек набожный, примерный.
Он покачал головой.
— Нет, Джо, ничего.
