Планета туманов (сборник) - Шалимов Александр Иванович (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
И все-таки они стартовали.
Восемнадцать часов вся планета провожала их песнями. Потом дежурство по сопровождению принял Контрольный пост.
Известие о том, что через сутки связь с кораблем внезапно прервалась, было воспринято всеми как величайшее несчастье. Люди горевали, жалея себя, жалея неудавшуюся мечту, и требовали ответа у тех, кому верили. Эксперты темнили, высказывали туманные предположения, советуя перейти на поиск радарами дальнего обнаружения. Но экраны даже самых чувствительных приборов оставались пустыми. Корабль точно растворился в космической пустыне. Слабая надежда на то, что астронавтам пришлось включить мезонную защиту, поглощавшую радиоволны, исчезла, когда прошли сроки контрольных сеансов связи.
И тогда потребовалось забыть о неудаче. Газеты выбивались из сил, изобретая сенсации дня. Слово «космос» было исключено даже из репертуаров эстрады и варьете. Земля вернулась к очередным делам.
К концу года пропавший корабль вычеркнули из космического реестра. А в течение второго забыли… Почти все… Шло время, оно требовало ежедневно новых усилий. Прогресс ждать не мог…
И вдруг, когда, кажется, уже никто не ждал, с контрольной орбиты открытым текстом пришла телеграмма. Возвращающийся звездолет просил разрешения на посадку. Вот когда вслед за растерянностью пришло ликование. Никто даже не обратил внимания на то, что сообщение с борта было подписано только одним именем. Сам факт возвращения был победой.
Сорок восемь карантинных часов превратились в единый праздник. Разобщенные народы почувствовали себя землянами членами одной семьи, слившейся в круговороте счастья… Через двое суток, в шестнадцать по Гринвичу, корабль приземлился на Аризонском космодроме. Радио и телевидение, кинохроника и митинги разнесли имя героя, его образ по всей планете.
Не было человека, который не радовался бы его возвращению.
Впрочем…
Третьи сутки в лаборатории исследовательского центра горит свет. Третьи сутки ровно гудят трансформаторы, работая на холостом ходу. Щелкают реле, отключая перегревающиеся приборы. Стрелки их долго вздрагивают, словно недоумевают, почему медлит человек. Почему откладывает очередной эксперимент, когда все готово?
Все в норме. Приборы имеют в виду, конечно, технологию. Остальным они не интересуются. Автоматы лишены эмоций. Они слишком просты, чтобы уловить настроение — «техническое состояние души» Главного Управляющего Автомата. Так они между собой называют его — человека.
Впрочем, так ли все просто? Приглядитесь: взгляды разноцветных сигнальных ламп насторожены. Черные стрелки совсем не так уж и неподвижны. Они дрожат. Дрожат, чуть заметно отступая к последнему делению. К грани, за которой прячется катастрофа.
Может быть, автоматы лишь на минутку примолкли, тесно обступив длинный лабораторный стол и ждут… Чего? Знают ли они сами, затихшие, как затихала перед развязкой толпа, заполнявшая древние трибуны Колизея?..
За столом — женщина. Она не ждет ничего. Просто сидит уронив голову на руки. Лоб — в ладонь. Темные волосы выбились из-под белой лабораторной шапочки. Рассыпались, отструились… Ничего не ждет? Но почему тогда скользит по бумаге карандаш, выписывая бесконечные спирали: одна спираль… вторая… спираль… спираль… Скоро им не хватит места. Скоро лист будет заполнен до конца.
Щелкает за спиной замок. Вздрагивают плечи под белым халатом.
Женщина не поворачивается. Она знает, знает давно, кто должен был войти, кто вошел в лабораторию за ее спиной. Знает и то, что сейчас придется встать, и встретить, и говорить или слушать, отсеивая шелуху слов от редких зернышек правды.
— Hullo! May I come in?
Темноволосая голова еще ниже клонится к столу.
— Allow me introduce myself. My name is…
Фраза звучит церемонно, как на официальном приеме. Надо, надо встать. Она протягивает руку, взглядывает в склонившееся лицо: все так! Крупный нос, крутой подбородок, под невысоким лбом — яркие голубые глаза. Все правильно. Портрет счастливчика 19… года. Его фотографии обошли все иллюстрированные издания мира. Гаррис Хейл — стопроцентный парень! Скульпторы торопливо стучат молотками, откалывая лишнее от мраморных глыб. Гаррис Хейл — герой планеты! Кипит в горнах раскаленная бронза.
Гаррис Хейл!
Гаррис!
ГАРР!!!
А ведь их было двое. Первый — Николай Бойков. Потом Гаррис Хейл, Два равноправных члена первой экспедиции на звезды.
Она опускается в кресло и показывает на стул напротив. Он не садится.
— Do you understand me?
Надеясь сократить подробности и время встречи, она отвечает, тщательно подбирая слова:
— Yes. I understand you well, but it is difficult to speak.
На чужом языке даже брань звучит шуткой. Но ее усилия напрасны.
— О'кeу! Впрочем, теперь я могу с вами говорить по-русски. Now, it doesnt matter! — «Теперь это не имеет значения». Я правильно перевел?
Его голос неровен. Неожиданно она замечает, что глаза его вовсе не такие яркие. А крупные руки чуть заметно дрожат, когда он их поднимает… «Может быть, он совсем не так уж и счастлив?.. Этот Гаррис, который вернулся…»
Перед самым отлетом они поспорили. Николай был уверен, что его спутник будет в совершенстве владеть русским языком. Хотя может и скрывать это сначала. Она в душе была согласна. И все-таки возразила. Николай предложил пари. Приняла. Результат — по возвращению…
Возвращение!.. Это было единственным, ради чего она спорила. Держала пари, чтобы проиграть. Казалось, чем больше останется незаконченных дел, тем реальнее встреча. Ради нее она так много спорила с Николаем в последние предотлетные дни. Обрывала разговоры на середине — договорим потом. Суеверно откладывала дела, которые можно было закончить… Только ради встречи потом. И еще, чтобы убедить себя: это не надолго… Не навсегда. Чтобы заглушить тревогу, которая кричала в ней.
Гаррис тронул ее за руку:
— Ник просил передать это. Если не… Если встретимся мы. Не знаю что. Амулет?.. Он всегда носил его с собой.
В крупном мужском кулаке зажат маленький пластмассовый диск на металлической дужке. Дужка звякает, подрагивая. Это кассета мнемофона с сенсорной связью, — их последняя совместная работа с Николаем. Тоже незаконченная. В лаборатории под столом — рабочий макет. Они успели собрать только две кассеты. Одну Николай взял с собой. За это время она многое продумала заново и, конечно, могла бы закончить прибор и одна. Но это казалось предательством. И она ждала. Ждала все эти годы одна из всех.
Тихое звяканье металла прерывается коротким стуком кассеты о поверхность стола. Гаррис виновато посмотрел на часы.
— Простите, на минутку покину Вас… Скажу, чтобы не ждали, и отпущу машину.
Она кивнула головой. Зачем он приехал? Оправдаться в том, что вернулся? Но все понимали — полет к звездам — эксперимент со слишком многими неизвестными. И в его решении могли быть различные варианты. Вот — один из них. Гаррис вернулся, Николай — нет. Что может вернувшийся рассказать? Подробности гибели второго? Для всего мира их было двое. Для нее — один. Наверное, это эгоизм. Ведь Гаррис тоже для кого-то мог быть «один»? Пусть так. Сегодня ее это не трогает.
Пальцы тихо гладят диск мнемофона. Руки подняли его со стола, вставили фигурный ключ в сложный замок прибора, подключили питание. К гулу трансформаторов прибавился еще один. Чуть слышный. Исходящий из запыленного ящика под столом. Неожиданно она улыбнулась, укрепила кассету на голове. Он оказался теплым, этот маленький диск, слетавший с Николаем к звездам и теперь вернувшийся обратно без него. Легко спрятался в густых волосах и зашептал пока неразборчиво о чем-то, что было известно ему одному.
Теплый, как ладонь Николая, когда тот прикладывал руку к ее уху и просил: «Отгадай, о чем я думаю?» Волна нежности, рожденная воспоминаниями, сменилась раздражением, когда снова хлопнула дверь.
— How do you feel?
Она машинально ответила:
— Fine, thanks, — ответила, пожалуй, быстрее, чем хотела, и более резко. Но Гаррис не обратил на это внимания. Он вернулся более уверенным, чем в начале разговора. Помог допинг? Может быть… Голос его звучал ровно.
