Хищные вещи века(сб.) - Стругацкий Аркадий Натанович (полная версия книги txt) 📗
А вдруг он меня обманул, подумал я. Просто хотел от меня поскорее избавиться… Впрочем, это я скоро узнаю. Он совсем не похож на агента-распространителя. Он же Пек… Впрочем, нет, он уже больше не Пек. Бедный Пек. Никакой ты не агент, ты просто жертва. Ты знаешь, где можно купить эту гадость, но ты всего лишь жертва. Слушайте, я не желаю допрашивать Пека, я не желаю его трясти, как какую-нибудь шпану… Правда, он уже не Пек. Чепуха, что значит не Пек? Он — Пек… и все-таки… придется… Волновая психотехника… Но дрожка — это ведь тоже волновая психотехника. Что-то слишком просто все получается, подумал я. Я здесь и двух суток не пробыл… А Римайер живет здесь с самого мятежа. Как забросили его тогда, так он здесь и прижился, и все им были довольны, хотя в последних отчетах он писал, что ничего похожего на то, что мы ищем, здесь нет. Правда, у него нервное истощение… и «Девон» на полу. И Оскар. И он не стал умолять меня, чтобы я его отпустил, а просто направил меня к рыбарям…
Я никого не встретил ни во дворе, ни в холле. Было уже около пяти. Я прошел к себе в кабинет и позвонил Римайеру. Ответил тихий женский голос.
— Как больной? — спросил я.
— Он спит. Не надо его беспокоить.
— Я не буду. Ему лучше?
— Я же вам сказала, что он заснул. И не звоните так часто, пожалуйста. Ваши звонки его тревожат.
— Вы будете у него все время?
— Во всяком случае, до утра. Если вы позвоните еще хоть раз, я выключу телефон.
— Благодарю вас, — сказал я. — Вы только не уходите от него до утра. Я больше не буду вас беспокоить.
Я повесил трубку и некоторое время сидел, размышляя, в удобном мягком кресле перед большим и совершенно пустым столом. Потом я достал из кармана слег и положил перед собой. Маленькая блестящая трубочка, незаметная и совершенно безобидная на вид, обычная радиодеталь. Такие можно делать миллионами. Они должны стоить копейки и очень удобны при транспортировке.
— Что это у вас? — спросил Лэн над самым моим ухом.
Он стоял рядом и смотрел на слег.
— А разве ты не знаешь? — спросил я.
— Это из приемника, — сказал он. — У меня в приемнике есть такая. Все время портится.
Я достал из кармана свой приемник, вынул из него гетеродин и положил рядом со слегом. Гетеродин был похож на слег, но это был не слег.
— Не одинаковые, — признал Лэн. — Но такую штучку я тоже видел.
— Какую?
— Вот такую, как у вас.
Он вдруг насупился, и лицо его сделалось сердитым.
— Вспомнил? — спросил я.
— Вовсе нет, — сказал он мрачно. — Ничего я не вспомнил.
— Ну и ладно, — сказал я. Я взял слег и вставил его в приемник вместо гетеродина. Лэн схватил меня за руку.
— Не надо, — сказал он.
— Почему?
Он не ответил, глядя на приемник настороженными глазами.
— Ты чего боишься? — спросил я.
— Ничего я не боюсь, откуда вы взяли…
— Посмотрись в зеркало, — сказал я и положил приемник в карман.
— У тебя такой вид, будто ты за меня испугался.
— За вас? — удивился он.
— Ну ясно, за меня. Не за себя же… Хотя да, ведь ты еще боишься этих… некротических явлений.
Он стал смотреть в сторону.
— Откуда вы взяли? — сказал он. — Просто мы так играем.
Я презрительно фыркнул.
— Знаю я эти игры! Одного вот только не знаю: откуда в наше время берутся некротические явления?
Он озирался по сторонам, потом стал пятиться.
— Я пойду, — сказал он.
— Нет уж, — сказал я решительно. — Давай договорим, раз начали. Как мужчина с мужчиной. Ты не думай, я в этих некротических явлениях кое-что смыслю.
— Что вы смыслите? — Он был уже возле дверей и говорил очень тихо.
— Побольше тебя, — сказал я строго. — Но орать об этом на весь дом не собираюсь. Если хочешь говорить, подойди сюда… Я-то ведь не какое-нибудь там некротическое явление. Залезай сюда на стол и садись.
Целую минуту он колебался, исподлобья глядя на меня, и все, чего он опасался, и все, на что он надеялся, появлялось и исчезало у него на лице. Наконец он сказал:
— Я только дверь закрою.
Он сбегал в гостиную, закрыл дверь в холл, вернулся, плотно закрыл дверь в гостиную и подошел ко мне. Руки у него были в карманах, лицо бледное, а оттопыренные уши — красные и холодные.
— Во-первых, ты дурак, — объявил я, подтащив его к себе и поставив между коленей. — Жил-был мальчик до того запуганный, что штанишки у него не высыхали даже на пляже, а уши у него от страха были такие холодные, словно он клал их на ночь в холодильник. Этот мальчик все время дрожал, и так он дрожал, что, когда вырос, у него оказались извилистые ноги, а кожа сделалась, как у ощипанного гусака.
Я надеялся, что он хоть раз улыбнется, но он слушал очень серьезно и очень серьезно спросил:
— А чего он боялся?
— У него был старший брат, хороший человек, но большой любитель выпить. И как это часто бывает, подвыпивший брат был совсем не похож на брата трезвого. У него делался очень дикий вид. А когда он выпивал особенно много, то делался похожим на покойника. И вот этот мальчик…
На лице Лэна появилась презрительная усмешка.
— Нашел чего бояться… Они, когда пьяные, наоборот, добрые.
— Кто — они? — сейчас же спросил я. — Мать? Вузи?
— Ну да. Мама, наоборот, с утра, как встанет, всегда злится, а потом раз выпьет вермуту, два выпьет вермуту, и все. А к вечеру уже совсем добрая, потому что ночь близко…
— А ночью?
— Ночью этот хмырь приходит, — неохотно сказал Лэн.
— До хмыря нам дела нет, — деловито сказал я. — Не от хмыря же ты в гараж убегаешь.
— Я не убегаю, — сказал он упрямо. — Это такая игра.
— Не знаю, не знаю, — сказал я. — Есть, конечно, на свете вещи, которых даже я боюсь. Например, когда мальчик плачет и дрожит. Я на такие вещи смотреть не могу, у меня все внутри прямо переворачивается. Или когда зубы болят, а по ходу дела надо улыбаться, — вот это страшно, ничего не скажешь. А бывают просто глупости. Когда дураки, например, от безделья и от жира угощаются мозгом живой обезьянки. Это уже не страшно, это просто противно. Тем более что это они не сами придумали. Это еще тысячу лет назад — и тоже с жиру — придумали толстые тираны на Дальнем Востоке. А нынешние дурачки услыхали про это и обрадовались. Так их ведь жалеть надо, а не бояться…
— Жалеть, — сказал Лэн. — Они-то ведь никого не жалеют. Они что захотят, то и делают. Им ведь все равно, как вы не понимаете… Им если скучно, то все равно, кому голову пилить… Дурачки… Это они днем, может быть, дурачки, вы вот все это не понимаете, а ночью они не дурачки, они все пр оклятые…
— Как это так?
— Всем миром они проклятые. Покоя им нет и не будет. Вы-то ничего не знаете… Вам что, как приехали, так и уедете… А они — ночью живые, а днем мертвые… трупные…
Я сходил в гостиную и принес ему воды. Он выпил полный стакан и сказал:
— А вы скоро уедете?
— Да нет, что ты, — сказал я, похлопывая его по спине. — Я же только что приехал.
— Можно, я у вас ночевать буду?
— Конечно.
— Сначала у меня замок был, а сейчас она у меня замок зачем-то сняла. А зачем сняла — не говорит…
— Ладно, — сказал я. — Будешь спать у меня в гостиной. Хочешь?
— Да.
— Вот, запирайся там и спи на здоровье. А я тогда в спальню через окно забираться буду.
Он поднял голову и пристально посмотрел мне в лицо.
— Думаете, у вас двери запираются? Я тут все знаю. У вас ведь тоже не запираются.
— Это у вас они не запираются, — сказал я по возможности небрежно. — А у меня они запираться будут. На полчаса работы.
Он неприятно, как взрослый, засмеялся.
— Вы сами-то боитесь. Ладно, я пошутил. Запираются они у вас, не бойтесь.
— Дурачина ты, — сказал я. — Я же тебе сказал, что ничего такого не боюсь. — Он испытующе смотрел на меня. — А замок я сделаю в гостиной для того, чтобы ты спал спокойно, раз уж ты такой боязливый. А я всегда сплю с открытым окном.
— Я же говорю, — сказал он, — я пошутил.
