Ускользающие тени - Лампитт Дина (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
– Ну, теперь поняли? – нетерпеливо спросил он.
– Да. Жаль, я и понятия об этом не имела.
– Подождите, мы еще не были внутри! Посмотрим, что вы скажете тогда!
– Я думала, вы не знаете, что такое разговорная речь, – подозрительно заметила Сидония.
– Иногда я сам себя удивляю. – Алексей прищурил топазовый глаз.
– Так когда я услышу вашу игру?
– Позднее. А теперь пойдемте учиться.
Они поднялись по скату и прошли через ворота крепости. За стеной находилась группа таких сказочных строений, что Сидония не знала, в какую сторону смотреть сначала, а величественный Большой Кремлевский дворец, в котором, по словам Алексея, было свыше семисот комнат и залов, оказался всего-навсего малой частью этой группы. Позади дворца располагалась Соборная площадь, ее плотно окружали три собора и две церкви, все они казались белоснежными под ярким солнцем, золотые купола отражали каждый лучик, отбрасывая тонкие полосы света на бледные булыжники внизу.
Дальше возвышалась колокольня Ивана Великого – самое высокое здание крепости с таким же золоченым, как у остальных строений, куполом, тень от которого падала на тенистый парк позади колокольни. Но, несмотря на все это, воображением Сидонии завладела ошеломляющая атмосфера раннего русского искусства, пропитанная ароматом курений, усыпанные драгоценными камнями иконы – олицетворение былого могущества России.
В здании, которое некогда занимал Оружейный дворец, была устроена выставка – Сидония еще никогда не видела ничего подобного. Здесь, в огромных стеклянных витринах, были представлены личные вещи русских царей. Она увидела громадные ботфорты Петра I и двойной трон, который он занимал вместе со, своим помешанным братом. В окошко позади этого трона их сестра нашептывала наставления. Сидония видела трон Ивана Грозного из слоновой кости – «рыбьего зуба», как его называли в России, его отделанную мехом шапку, блестящие драгоценности и монаршьи знаки, одежду, которую носил последний из царей, мученик Николай II.
– А теперь платья, – сказал Алексей. – Это вам понравится.
В следующем зале оказались коронационные и брачные облачения императриц и цариц – такие маленькие, что Сидония долго размышляла, какими должны были быть их владелицы, – сшитые из роскошных тканей и надетые на манекены, отчего выглядели почти как живые.
– А это, – указал Алексей, – вещи Екатерины Великой. Вы знаете, что это была за женщина?
– Она и в самом деле имела сотни любовников?
– Тысячи. Хотел бы я жить в то время!
Сидония рассмеялась:
– Почему же? Вы надеялись бы оказаться одним из них?
– Я бы сделал все возможное – такова фамильная традиция.
– Что вы имеете в виду?
– Оба моих знаменитых предка, Григорий и Алексей, были ее фаворитами. Я назван в честь одного из них.
Сидония издала неопределенное восклицание, совершенно очарованная удивительным юношей.
– На старости лет – ей уже было шестьдесят – Екатерина влюбилась в двадцатидвухлетнего Платона Зубова, поручика кавалерии. Ему здорово повезло!
– Боже мой, в чем же тут везение? Должно быть, он стал ее игрушечным мальчиком.
– Игрушечным мальчиком? – изумленно переспросил Алексей.
– Так называют молодого любовника, которого обычно содержит пожилая женщина.
– А, понятно. – Скрипач задумчиво оглядел ее с ног до головы. – Сколько вам лет, мисс Брукс?
– Тридцать четыре, невоспитанный юноша. А сколько вам?
– На одиннадцать лет меньше. – Он пожал своими широкими плечами. – Впрочем, какая разница? Итак, будьте внимательны!
Платье из серебристого тончайшего шелка было самым великолепным экземпляром в коллекции императрицы, но еще сильнее поразили Сидонию маленькие вещицы милой распутницы Екатерины. Она долго разглядывала серьги и браслеты, броши и гребни, но больше всего ей понравились табакерка и туалетная шкатулка. В них чувствовалось нечто не царственное, а просто человеческое, так же как и в пенсне, лежащем на столе вместе с гусиными перьями и чернильницей Екатерины.
– А теперь посмотрим экипажи, – предложил Алексей. – Идемте!
Они покинули полные сокровищ витрины и прошли в, огромный зал, где располагались экипажи русских царей. Кареты, расписанные Буше, в которых ездили Петр I, Екатерина I и Елизавета Петровна, соперничали друг с другом в красоте. Но куда больше Сидонию привлекли два довольно странных экипажа: огромные сани на полозьях с тентом наверху, размером с садовую беседку и детский догкарт – высокий двухколесный экипаж с местом для собак под сиденьем.
– Чьи они? – спросила Сидония у Алексея, кивая в сторону длинных, саней.
– Они принадлежали Елизавете Петровне, внебрачной дочери Петра I. Он женился на ее матери позднее. Она доехала из Санкт-Петербурга в Москву за три дня, чтобы завладеть короной.
– Должно быть, она мчалась как ветер.
– На смену приготовили шестнадцать лошадей, чтобы она не останавливалась ни днем, ни ночью. Видите, какая жаровня внутри согревала ее?
– Да.
– Здесь она спала и ела. Надеюсь, что ночной горшок она опорожняла не в то время, когда проезжала мимо деревень.
– Что за грубость! Лучше расскажите об этом догкарте.
– В нем ездил Петр I, когда был еще мальчиком. Мне он нравится – так начинаешь понимать, что этот великий государь тоже был человеком.
– Да, и при виде его ботфортов тоже. А где клавикорды?
– Во дворце. Пойдемте.
Размышляя о том, не показным ли является хозяйское поведение Алексея, Сидония последовала за ним по белому коридору, ведущему ко дворцу.
– Клавикорды унесли в бальный зал перед концертом. Он на втором этаже.
Скрипач заспешил по широкой лестнице и свернул в коридор, на стенах которого висели канделябры. Он остановился перед великолепными двустворчатыми дверями с резным изображением российского двуглавого орла над ними.
– А нас пустят?
– Разумеется. Здесь вам придется репетировать. Зал оказался гигантским, с его балкона открывался вид на реку, колонны каррарского мрамора шли вдоль стен с малиновыми драпировками, расшитыми белыми и золотыми листьями. В дальнем конце зала, напротив балкона, располагалось возвышение, где некогда играл оркестр. Здесь, прямо посредине сцены, стояли прекрасные клавикорды, изготовленные, как узнала Сидония, подойдя ближе, Джейкобом Киркманом примерно в 1750 году.
– Какая прелесть! – воскликнула она. – Работы Киркмана, да еще в таком отличном состоянии!
– Их настроили заново сегодня утром.
Сбросив пальто, Сидония присела к инструменту, чувствуя, как подрагивают от ее прикосновения клавиши, и вдруг, под влиянием увиденного за сегодняшний день, заиграла искрометную сонату Скарлатги. Она не замечала, как пристально следит за ней Алексей, который до сих пор, несмотря на свою развязность, толком не успел ее рассмотреть.
Триумф оказался полным. Именно за Сару Леннокс, а не за королеву пили сегодня в Лондоне, и все сомнения насчет ее участия в церемонии в качестве подружки невесты были теперь окончательно отметены.
На следующее утро после королевской свадьбы был устроен пышный прием. Наряженная в свое платье подруги невесты, Сара была обязана стоять рядом с королевой вместе с остальной свитой, пока той представляли придворных: женщин – герцогиня Гамильтон, а мужчин – герцог Манчестерский.
В самом разгаре церемонии представления дряхлый якобит лорд Уэстморлэнд, преданный самому Принцу-Красавчику, подошел выразить свое почтение. Проходя мимо выстроившихся дам, старик, зрение которого с годами ослабло, упал на колени перед самой красивой из них и поднес ее руку к губам, восклицая: «Какая прелесть!»
Покраснев, Сара со смехом возразила:
– Но я не королева, сэр. – И она повернула его в нужном направлении.
Это событие заметил весь двор, ибо при всех недостатках своего зрения старик был явно разочарован увиденным.
Рассказ об этом облетел весь Лондон, и Джордж Селвин, известный остряк и балагур, в знак одобрения поднял тост за Сару и лорда Уэстморлэнда, воскликнув: «Вы же знаете, он всегда любил претенденток!» Сразу же родилось прозвище Прекрасная Претендентка, Сару восхваляли в театре и поднимали за нее тосты на всех балах и вечеринках, а красавец лорд Эрролл, которого Гораций Уолпол считал самой видной фигурой во время коронации, в которой Эррол участвовал как старший коннетабль Шотландии, просил, или, скорее, умолял, Сару стать его женой. Сезон, который начался так плачевно и ужасно, закончился бурным весельем, омраченным только тем, что Сте вновь уехал, а Чарльз Джеймс дулся, потому что его кузина Сьюзен Фокс-Стрейнджвейз, в которую он считал себя влюбленным, хотя той уже исполнилось двадцать, вернулась к себе домой.
