Фантастика 1971 - Арутюнов Сергей (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Увы, туда же, где и поныне находятся еще не увиденные глазами человека Марс и Венера. Они существуют — и не существуют.
Такова странная диалектика вселенной.
Да разве мало еще чудес в запасе у природы! Можем ли мы, к примеру, постигнуть, что такое время? Ведь это не мистическое движение вовне нас, не прорезающая вся и всех с одинаковым равнодушием «стрела времени». Всякий раз оно конкретно представлено человеком, или звездой, или камнем. Все они — человек, камень, звезда — являются и результатом прошлого, и фундаментом будущего. Время не живет иначе, чем воплотившись в сущем.
Но является ли настоящее гегемоном? Отметает ли оно прошедшее и будущее? Короче — настоящее ли оно? Все дело в системе отсчета.
На Земле, на которой сегодня стоит наш дом, некогда бродили трагантириевы слоны, предки мамонтов, а затем трубили в рога ловчие Московской Руси. От наложения друг на друга этих несхожих, но существовавших и породивших нас реальностей возникнут впоследствии города-шары в тридцать два миллиона жителей.
Мы им предшествовали: они — наш результат.
А нельзя ли предположить, что все это сосуществует одновременно?. На первый взгляд, — конечно, нет! После некоторого размышления: возможно, что да.
Возьмем три произвольные системы отсчета: жизнь частицы мю, протяженность пищеварения теплокровных и эпоху горообразования. Все они протекают одновременно, как бы вкладываясь друг в друга, громоздясь друг над другом, составляя друг друга.
И возьмем величайшую трагедию личности: смерть. С точки зрения людей смерть индивидуума обозначается довольно четко: такой-то час, такое-то число, такого-то года.
Для частицы мю это же событие растягивается до бесконечности: в секунду умещается сто поколений первоначальной частицы. Когда же умер человек? А никогда!
Его умирание продолжает нависать над вновь появившимися частицами, как каменный свод, — это нечто вечное, неколеблемое.
И теряется сам смысл понятия «смерть», ибо ее уже нет.
Если же взять за мерило Горообразование, где наименьшая единица времени — тысячелетие, то можно ли говорить не только о смерти, но и о самом рождении человека? Племена приходят и уходят в небытие, прежде чем нарастет камень в один сантиметр. Следовательно, с точки зрения горных кряжей время, применительно к людям, вообще не движется!
Если б можно было логически осмыслить и овладеть той единой ИСТИНОЙ, которая не подгоняет под общую марку все сосуществующие одновременно вселенные — потому что это невозможно, — но как бы парит над ними, способна охватить их во всем разнообразии оком математики или философии (конек образа или конек цифры одинаково пригодны), то это и было бы решением проблемы движения во времени: то есть движение по конкретностям, которые есть одновременно будущее, настоящее и прошлое.
Однако пора вернуться на плывущий айсберг. Кеша Торицын, вдоволь налюбовавшись океаном, стал обходить свое владение. Он еще никогда не воображал себя Робинзоном Крузо. Теперь ему представилась такая возможность.
И все-таки, избалованный опекающим комфортом и относительной безопасностью современной жизни, он медлил пугаться по-настоящему. Вообразить себя одиноким, а следовательно и беспомощным и погибающим, он просто не мог, будучи глубоко убежденным, что всякая человеческая жизнь представляет неизмеримую ценность для мира и мир уж позаботится, чтоб не дать ей пропасть!
Огибая айсберг, Кеша обратил внимание, что низкое красное солнце поднялось повыше и потеряло зловещие оттенки: наступило обыкновенное веселое утро.
И так, похрустывая снегом и ощущая смутное желание позавтракать, Кеша вышел на ровную поверхность кочующего ледяного поля, когда внезапно, в десяти шагах от себя, увидел странный предмет, не имевший никаких аналогий с тем, что он встречал в своей прежней жизни или о чем писал почтенный журнал «Земля и вселенная».
Перед Кешей находилось, ростом с пятилетнего ребенка, несомненно подвижное НЕЧТО. Ажурная тень от его членов — или конструкций? — косо ложилась на снег.
— Что за штуковина? — адресуясь к себе, произнес вслух Кеша. — Радиоаппарат? Опознавательный зонд? А может, лунный человек, не замеченный космонавтами?
Он старательно рассматривал необыкновенное явление.
— Существо предо мною или вещество? — прострекотало странное устройство, разговаривая также само с собой.
Оно испускало звуковые волны порядка трех ангстрем, и Кеша, разумеется, ничего не услышал.
В свою очередь, и его голос не дошел до слуховых органов лунного человека.
«Какой он черный на ровном белом снегу. И мельтешит, как блоха», — подумал Кеша.
«Жалко, что я не могу разглядеть эту крупную амебу почетче. У здешней звезды такой ограниченный спектр! — посетовал пришелец. — Тело, по-моему, состоит из пустот. Ужасно расточительная планета: везде вода и вода. Даже живые существа готовы пролиться. Кстати, а почему он не проливается?» «Странно, — снова подумал Кеша, — в какой абсолютной тишине он опустился. Если б не его дурацкий вид, я бы подумал, что это привидение. Хотя привидений не существует».
«В таком нестерпимом грохоте могло безмятежно спать только самое низкоорганизованное существо. Интересно, есть ли у него хотя бы зачатки нервной системы? И где она может помещаться?» — размышлял пришелец.
Они продолжали внимательнейшим образом, с чувством превосходства рассматривать друг друга.
И оба были не правы.
Если б мы знали этапы движения от нуля к единице, то могли бы говорить о поступательном развитии. Но ни нуля, ни единицы не существует в действительности; мы проводим воображаемую прямую от несуществующего к несуществующему. Поскольку неизвестно в масштабе вселенной, что такое регресс, то и понятие «прогресс» теряет всякий смысл.
Ни Кеше, ни лунному человечку (назовем его для простоты именно так) абсолютно нечем было гордиться друг перед другом.
Отдадим, однако, должное интуиции: с первого мгновения оба безошибочно ощутили, что имеют дело с представителем живой и организованной материи. Но было бы преждевременным утверждать, будто они понравились друг другу. По крайней мере, Кеша не ощутил прилива братской приязни.
Живое и разумное мыслится нами лишь в одной-единственной штампованной форме человеческого варианта. Признавая множественность миров, мы, однако, — чисто психологически — едва ли готовы воспринять их посланцев, коль скоро те будут проявлять себя иначе, чем мы этого ожидаем.
Человеческий эгоизм не вышел пока из стадии первобытного любования самим собой. Наши руки и ноги, наши глаза, посаженные на параллельной прямой под лобным куполом, — вот она бесспорная вершина эволюции и мирозданья! И разумная деятельность представляется нам только в форме подчинения своим нуждам окружающей природы. Раз мы готовы топтать ее тело, ломать руки деревьям, иссушать прохладную кровь рек, как же можно вообразить, будто существует другой путь, когда, скажем, организмы сами станут изменяться, вписываясь в планету и гибко следуя ее бурным метаморфозам?
Нам досталось умиротворенное, благожелательное небесное тело; на нем нетрудно ужиться. А если воздух жжет, подобно сухому пламени, и давление большее, чем в самых мрачных глубинах земного океана?! Неужели существа, обосновавшиеся там, не разумны только потому, что они более нетерпеливы, чем мы, и предпочли существование саламандры долгому дреманию в первичных зародышах прасуществ, безвольно и покорно, в виде комочка слизи, дожидавшихся наступления более удобных эр на Земле?!. Впрочем, ничего подобного Кеша в ту минуту не думал. Ход его размышлений был предельно прост.
«Экая сопля! — сплюнул он. — Одним пальцем можно перешибить пополам».
Кеша хоть и был ленив, но гордился своими бицепсами. Сейчас вошла в моду статическая гимнастика: вытянул руку и стой.
Мускулы нарастают сами собою.
Кеша поиграл ими и снисходительно поглядел на диковинное существо.
«Так, — деловито подумало, в свою очередь, это последнее. — Частота альфа-ритмов биотоков его мозга около семи герц. Достаточно издать инфразвук с такой частотой и — каюк! Или, проще простого, остановить пульсирующий в нем энергетический комочек».
