Журнал «Если», 1994 № 10 - Маккенна Ричард (первая книга .TXT) 📗

— Это смертоносная штука, Пит, — говорил па.

— Ни в этом мире, ни за его пределами нет твари, которая сможет устоять против его пули. Из него можно убить льва, тигра, а если хорошенько прицелиться, то даже разъяренного слона. Билли может остановить кого угодно, — хоть во сне, хоть наяву. И во сне он теперь всегда будет с тобой, понял? Так что ничего не бойся.

Эти слова я запомнил надолго. Мое запястье опухло и отвратительно ныло от толчка отдачи даже через полчаса, но я видел свинцовые капли пуль в барабане, я ощущал в руке твердую стальную рукоять с накладками из тикового дерева! Я целился, глядя вдоль длинного матового ствола, я жал на спусковой крючок, я чувствовал, как мою руку рывком подбрасывает вверх и своими глазами видел отверстие — здоровенную дыру! — пробитую пулей в мешке с зерном.

Вечером, когда я ложился спать, Билли устроился у меня под подушкой, и, прежде чем окончательно погрузиться в сон, я снова и снова трогал его холодную, надежную рукоять.

Когда они появились, я чуть ли не обрадовался. Я был готов к встрече. Со мной был Билли. Он оказался гораздо легче, чем наяву — а может, во сне моя рука была сильнее, — но это был по-прежнему надежный друг. Я выстрелил раз, другой: два чудища упали, расплывшись бесформенными пятнами, а остальные в ужасе бежали.

Мой па не был психиатром, но он придумал отличное лекарство против страха.

Двадцать лет спустя его рецепт был применен уже на строго научной основе — для спасения здоровья, а может быть, и жизни Маршема Красвелла.

— Что ты слышал о нем? — спросил Стив Блэкистон, в прошлом мой однокашник по колледжу, а ныне известный психоаналитик.

— Да так, кое-что, — ответил я. — Научная фантастика, фэнтези. Словом, чтиво для сдвинутых фэнов.

— Ну, не скажи. Пишет он прилично, — Стив кивнул на книжные полки, украшавшие его кабинет в новом Институте психиатрии при Пентагоне. — Мне, например, нравится. Ты ведь не будешь утверждать, что я «сдвинутый фэн»?

Попробовал бы я! Я — жалкий спортивный обозреватель, цена которому — колонка в газете.

— Понятно, что нередко он гонит строчки просто для заработка, — продолжал Стив, — но есть и на редкость изобретательные идеи. Последние десять лет он признанный мэтр жанра. Но два года назад он серьезно заболел и, не успев окончательно поправиться, решил снова засесть за работу. Занялся героической фэнтези. Иногда получалось великолепно, иногда — полная ерунда. Он все нахлестывал и нахлестывал свое подсознание, заставлял воображение работать на полную мощность. И не выдержал. Слишком большое напряжение. Теперь он у нас.

Стив поднялся, и мы вышли из кабинета.

— Пошли, я тебе его покажу. Понимаешь, теперь, вместо того чтобы сочинять фантастические миры, он в них живет. Далекие планеты, кошмарные чудовища, невероятные приключения — вся эта фантасмагория стала его средой обитания. Блистательный ум, посадивший себя в клетку собственного вымысла. В конце концов, вымысел может стать для него единственной реальностью, и тогда его уже ничто не спасет. Знаешь, что такое симпатическая магия? Человек воображает, что его заколдовали — и умирает. Если рожденное сном чудище убьет Красвелла, он уже не проснется… Препараты не помогают. Послушай сам… — Стив остановился у койки, на которой лежал, что-то бормоча, Маршем Красвелл.

Я нагнулся и прислушался к тому, что шептали бескровные губы.

— …по равнинам Истака, чтобы добыть волшебный Алмаз. Я, Мултан, поведу вас, ибо я обрел свой Меч. — Змей должен быть повержен, но только сила Алмаза может превзойти его силу. Вперед же, верные мои соратники!..

Правая рука Красвелла, безжизненно лежащая на одеяле, чуть дрогнула. Он призывал друзей.

— Значит, все еще Змей и Алмаз, — пробормотал Стив. — В этом сюжете он живет уже двое суток. Изредка сознание начинает бороться, он пытается трезво оценить происходящее, вырваться в реальность… Жуткое зрелище. Он пытается побороть кошмар — и не может.

Я вспомнил про Билли, старый добрый кольт сорок пятого калибра, и рассказал эту историю Стиву, пока мы возвращались в его кабинет.

— Превосходно! — воскликнул Стив. — Твоему отцу надо было стать врачом! Кстати, для спасения Красвелла я собираюсь применить тот же принцип. Но для этого нужен человек, у которого хорошо развитое воображение сочетается со скепсисом. Трезвый ум и чувство юмора. То есть, мне нужен ты!

— Я?! Как же я его буду спасать? Я его даже не знаю! — Узнаешь, — сказал Стив, и от того, как он это сказал, по спине у меня пробежал холодок. — Ты узнаешь его так близко, как не знают друг друга родные братья. Я отправлю тебя — твою личность, твое сознание — в больное сознание Красвелла.

Я оторопел.

А Стив как ни в чем не бывало раскуривал трубку, закинув ногу на подлокотник кресла.

— Никаких чудес. В общем-то, это почти тот же прием, какой применил твой отец. Технически, правда, это будет посложней. Мы создавали прибор, позволяющий «считывать» образы, возникающие в мозгу пациента — что-то вроде энцефаллографа, только гораздо совершенней. И совершенно случайно обнаружили, что полярность можно менять — то есть можно войти в сознание больного. Сложность в том, что, если воображаемый мир реален для пациента, он будет столь же реален и для врача.

— Стоп! — перебил я его. — Но ведь врач ты, а не я. Почему бы тебе самому не залезть в его мозги?

— Стив улыбнулся и дал по мне высоковольтный залп своих серых глаз.

— На то есть три причины. Во-первых, мне нравится его проза. Есть опасность, что я ему поддамся. Ему должен противостоять человек с избытком здравого смысла. И ты, старый циник и выпивоха, для этого отлично подходишь. Во-вторых, если мое сознание будет подавлено, мне никто не сумеет помочь. Тебе же помогу я. И, в-третьих, когда — и если — он придет в себя, он непременно захочет убить того, кто разрушил его сны. Ты никогда больше не встретишься с ним, а я должен закончить лечение.

— Я так понял, у меня есть шанс проснуться кандидатом на койку в соседней палате.

— Если увязнешь в его воображении. Но ведь ты непробиваемый скептик! Так что просто валяй дурака, издевайся над его выдумками — ты отлично это умеешь. Воображение у тебя достаточно богатое, насколько можно судить по твоим репортажам.

Я поднялся, отвесил ему поклон и с наивозможнейшей вежливостью сказал:

— Спасибо, дружище. Ты очень кстати вспомнил про репортажи — завтра вечером мне надо быть на матче в Мэдисон-Сквер Гарден.

— Послушай, Пит! — Стив оказался у двери раньше, чем я, и принялся меня убеждать. Убеждать он умеет. Я не мог отказаться — Стив смотрел на меня умоляюще. А я не привык отказывать друзьям.

Словом, через десять минут я лежал на кушетке. Напротив — на другой кушетке — лежал Красвелл. Стив возился с ним, прилаживая к его голове никелированную кастрюлю, похожую на сушилку для волос. Ассистент надевал такую же штуку на мою разнесчастную голову. От обеих кастрюль к кронштейнам у изголовья тянулись жгуты проводов. От кронштейнов эти же жгуты уходили в аппарат на колесиках. Аппарат выглядел точь-в-точь, как гвоздь сезона на Всемирной Распродаже Научного Барахла Двухтысячного Года.

В голове у меня крутились тысячи вопросов, но те, что я все-таки успел задать, звучали на редкость глупо.

— Что я должен ему сказать? «Доброе утро, мистер Красвелл, как поживает ваш обожаемый психоз?» Или мне следует просто представиться по всей форме?

— Скажи ему, что ты Пит Парнелл, а потом действуй по обстановке. Импровизируй. Я в тебя верю!

— Благодарю. А как я узнаю, что пора домой?

— Если ты не вытянешь Красвелла в течение часа, я просто отключу ток, — и он направился к установке. — Счастливых снов!

Я глубоко вздохнул.

Было невыносимо жарко. Два знойных летних полдня одновременно. Два кроваво-красных солнца застыли в раскаленном небе. Я стоял на мягком зеленом газоне, до горизонта покрывающем плоскую, как стол, равнину. Удивительно, но ноги не чувствовали прохлады травы. Я посмотрел вниз. Это была не трава, а пыль. Раскаленная зеленая пыль.