Лалангамена (сборник) - Диксон Гордон Руперт (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗
Морна!
События прошедшего дня мгновенно ожили в его памяти. Грегг заспешил к плите и стал чистить ее, чтобы развести огонь. Рут велела подогреть молока, сварить на завтрак овсянку и принести ей в комнату тазик теплой виды. Отчасти из-за спешки, отчасти из-за неловкости пальцев он несколько раз ронял щипцы и не был удивлен, когда дверь в спальню отворилась. На пороге появилась Морна в цветистом халатике, который, очевидно, привезла для нее Рут. Привычный женственный покрой одежды сделал Морну еще более привлекательной и доступной в глазах Грегга.
— Доброе утро, — сказал он. — Прошу прощения за шум. Надеюсь, я не…
— Я уже выспалась. — Она прошла в комнату, села за стол и положила второй слиток золота. — Это вам, Билли.
Он запротестовал:
— Того, что вы дали мне вчера, более чем достаточно за всю мою помощь.
Морна грустно улыбнулась, и Грегг внезапно осознал, что имеет дело не с юной хозяйкой, предлагающей деньги за домашние услуги.
— Вы рисковали ради меня своей жизнью. И думаю, если понадобится, снова станете на мою защиту. Да?
Грегг отвел взгляд.
— Ничего особенного я не сделал.
— Нет, сделали! Я наблюдала за вами, Билли, и видела, что вы боитесь. Но вы сумели справиться с собой, сдержать свой страх, и стали еще сильнее, а не слабее. А на это способны даже не все мои соотечественники.
Морна замолчала и прижала побелевшие костяшки пальцев к губам, словно боясь сказать лишнее.
— Нам следует подкрепиться. — Грегг повернулся к плите. — Сейчас разведу огонь.
— Вы не ответили на мой вопрос.
Он переступил с ноги на ногу.
— На какой?
— Если сюда кто-нибудь придет, чтобы убить меня, и моего сына… вы станете защищать нас, даже подвергая свою жизнь опасности?
— Ерунда какая-то! — возмутился Грегг. — Кому придет в голову вас убивать!
Она перехватила его взгляд.
— Я жду ответа, Билли.
— Я… — Слова давались ему с трудом, словно он объяснялся в любви. — Разве на это нужно отвечать? Как по-вашему, неужели я убегу?
— Нет, — мягко произнесла она. — Лучшего ответа мне не надо.
— Очень приятно.
Слова прозвучали грубее, чем хотелось Греггу, потому что образ Морны-дочери то и дело сменялся образом Морны-жены, хотя он едва знал ее, хотя она носила под грудью жизнь, зачатую другим мужчиной. Его угнетали греховность этих мыслей и страх выставить себя на посмешище, и в то же время он был глубоко тронут ее доверием. Ни простой мужчина, ни Принц, ни даже сам Князь Тьмы не причинят ей зла я не огорчат ее, пока он находится рядом. Разжигая огонь в плите, Грегг решил при первой же возможности проверить состояние своего «ремингтона» и старого «трантера», отобранного у Волфа Кейли. Только бы не увидели Морна и Рут…
Словно угадав его мысли, Морна спросила:
— Билли, у вас нет длинноствольного оружия? Винтовки?
— И не было никогда.
— А почему? Длинный ствол позволит заряду передать пуле больше энергии, оружие будет эффективнее.
Грегг, умышленно не оборачиваясь, пожал плечами. Ему было неприятно слышать, как чистый высокий голос Морны произносит слова из лексикона оружейника.
— Не было нужды.
— Но почему? — настаивала Морна.
— Зачем мне? Даже со здоровыми кулаками я не очень-то ловко управлялся с винтовкой и поэтому вовсе ее не держал. Понимаете, в наших краях закона практически нет. Если один человек из револьвера убивает другого, то это в порядке вещей и не считается преступлением при условии, что у того тоже был револьвер. Даже если покойнику не предоставили никакой возможности его вытащить, все равно это рассматривается как честная схватка. То же самое, если у обоих — винтовки, но винтовка не для меня. А я вовсе не хочу, чтобы меня могли ухлопать на расстоянии двухсот ярдов и заявить, что это самооборона.
Грегг давно уже не произносил такой длинной речи, и свое раздражение выместил на золе, которую принялся ворошить с чрезмерной энергией.
— Понимаю, — задумчиво произнесла Морна. Разновидность дуэли. Вы метко стреляете из револьвера?
В ответ Грегг с лязгом захлопнул печную дверцу.
Ее голос приобрел уже знакомую ему властность.
— Билли, вы метко стреляете из револьвера?
Он резко повернулся, выставив вперед руки таким образом, что стали видны бесформенные, распухшие локти.
— Прицеливаться я могу точно так же, как и раньше, но времени теперь у меня уходит столько, что я в подметки не гожусь любому сосунку. Ну, довольны?
— Мы не должны злиться друг на друга. — Морна поднялась и сжала его протянутые руки. — Вы любите меня, Билли?
— Да. — Ответ донесся до Грегга словно издалека, слов но не он произнес это слово.
— Я горжусь этим… Подождите.
Морна удалилась в спальню, порылась в своей накидке и вернулась с предметом, на первый взгляд похожим на кусочек зеленого стекла. Когда же Морна положила его к левому локтю, Грегг с удивлением почувствовал, что он эластичен как оленья кожа. Грегг ощутил тепло, и по суставу забегали мурашки.
— Согните руку, — приказала Морна бесстрастным голосом армейского костоправа.
Грегг молча повиновался — и не почувствовал никакой боли, никаких крошащихся стеклянных игл. Пока он, не веря самому себе, сгибал и разгибал левую руку. Морна повторила операцию на правой руке с тем же чудодейственным результатом. Впервые за два года Грегг смог сгибать и разгибать руки, не испытывая никаких затруднений.
Морна улыбнулась:
— Ну как?
— Как новые. Просто как новые!..
— Они никогда не будут такими здоровыми и сильными, как прежде, — сказала Морна, — но боль не вернется, обещаю.
Она удалилась в спальню и вышла через минуту уже без удивительного стеклышка.
— По-моему, вы говорили о еде…
Грегг медленно покачал головой.
— Что-то тут неладно. Вы не та, за кого себя выдаете. Никто на свете не мог бы…
— Я ни за кого себя не выдаю, — оборвала его Морна.
— Быть может, я не так выразился…
— Не надо, Билли. Кроме вас у меня никого нет.
Морна тяжело опустилась на стул и закрыла лицо руками.
— Простите.
Грегг хотел прикоснуться к ней, успокоить, и тут, впервые за все утро обратил внимание на золотой браслет. Заключенный внутри лучик света по-прежнему указывал на восток, но вспыхивал определенно ярче и чаще, чем вчера. Грегг не мог избавиться от ощущения, что огонек предупреждает его о какой-то надвигающейся опасности…
Верная своему слову, Рут прибыла в самом начале дня.
Она привезла кое-какие запасы, включая кувшин мясного бульона, для сохранения тепла закутанный в одеяло. Грегг был рад ее видеть и благодарен за ту истинно женскую деловитость, с какой она взялась хлопотать по хозяйству, и все же он, к некоторой досаде, почувствовал себя лишним. Все больше и больше времени он проводил в сарайчике, в окружении перегонных аппаратов, и та светлая минута, когда он говорил с Морной о любви, стала казаться ему плодом воображения. Он не тешил себя надеждами, что она имела в виду любовь между мужем и женой. Может быть, даже не любовь между отцом и дочерью, но само упоминание этого слова на короткий момент озарило его жизнь, сделало ее осмысленной.
Рут, напротив, говорила преимущественно о ценах на продукты, о погоде, о местных новостях, и в окружающей атмосфере привычной повседневности Грегг не решился рассказать о чудесном исцелении рук. Он смутно опасался, что Рут откажется этому поверить и, отняв эту веру у него, сведет на нет волшебную магию. Рут зашла к нему в сарай в полдень, зажимая нос платком, но лишь для того, чтобы сообщить, что Кейли вряд ли протянет до вечера, и что Джош Портфилд со своими людьми выехал из Соноры.
Грегг поблагодарил за информацию, и виду не подав, что она его касается. Однако при первой же возможности он вынес из дома «ремингтон» и «трантер» и порядком повозился с ними, прежде чем убедился в их работоспособности.
Портфилд всегда оставался для Грегга загадкой. Он унаследовал от отца все земли, приносящие немалый доход, и, казалось бы, ничто не толкало его на незаконные действия. Вкус к насилию он приобрел во время войны, и вечно бурлящая территория Мексики, лежащая неподалеку к югу, притягивала его как магнитом. Время от времени он собирал пеструю компанию и отправлялся в очередной «рейд» за границу. При этом долгие месяцы Портфилд вел совершенно нормальный образ жизни, и его никак нельзя было назвать бешеным зверем. Просто у него, судя по всему, полностью отсутствовало всякое представление о «добре» и «зле».
