Фея - Варли Джон Герберт (Херберт) (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗
— Ну что, третий раунд? — предложила Габи. Робин с трудом рассмеялась. Смеялась она громко, без всякого смущения.
— Если б я хоть на миг решила, что ты серьезно, — сумела она наконец ответить, — то связала бы тебя и посадила за решетку. Но боюсь, ты перегрызла бы прутья.
— А что, пару раз чуть-чуть тебя не достала?
— Ох, даже сама не знаешь, на какое чуть-чуть. Габи задумалась, почему ей так хорошо. Особенно если учесть, что чуть ли не все у нее болит. Потом предположила, что это так называемая «эйфория марафона» — та полная, бескостная расслабленность, которая приходит, когда человек завершает предельное усилие. Будут, конечно, синяки, и плечо какое-то время поболит, но вся эта боль была в основном результатом собственных усилий, а не полученных ударов.
Робин медленно встала. И протянула Габи руку.
— Пойдем к реке. Надо помыться.
Габи ухватилась за ее руку и с трудом поднялась. Робин прихрамывала, да и сама Габи шла не очень твердо. Так что первые мучительные сто метров приходилось друг друга поддерживать.
— Я правда хотела спросить про наколку, — сказала Габи, когда они приблизились к реке.
Робин вытерла руки о живот, но толку не было.
— Уже не видно. Слишком много грязи. А сама-то ты что думаешь?
Габи собралась было выдать что-нибудь такое вежливое и уклончивое, но затем передумала.
— Ничего более мерзкого, кажется, в жизни не видела.
— Точно. Оттуда идет много лабры.
— Может, объяснишь? Что, все ведьмы так себя уродуют?
— Нет. Я одна. Отсюда и лабра.
Они осторожно вошли в реку и сели. Дождь уже сменил гнев на милость, превратившись в тонкую мглу. А к северу сквозь разрыв в облаках пробился первый луч света.
Наколку Габи уже не видела, но не переставала о ней думать. Гротескная татуировка была устрашающей. Выполненная в манере анатомического чертежа, она изображала срезанные и с хирургической точностью откинутые в стороны слои ткани, что обнажали лежащие под ними органы. Яичники напоминали гнилой фрукт, где ползают личинки. На фаллопиевых трубах было понавязано множество узлов. Но страшнее всего была сама матка. Распухшая, она так и лезла из «разреза» — и рваная рана на ней сочилась кровью. Ясно было, что ранение нанесено изнутри, словно что-то прорывалось наружу. Но от твари, что таилась в матке, не было видно почти ничего — только пара бешеных красных глаз.
Когда они отправились обратно за одеждой, снова хлынул порядочный ливень. Габи не очень встревожилась, когда Робин вдруг поскользнулась и упала; ей и самой идти было трудно, а Робин к тому же берегла подвернутую лодыжку. Но когда Робин упала в четвертый раз, стало ясно — что-то тут не так. Габи посмотрела на подругу. Та шаталась, дрожала, на щеках от усилия вздулись желваки.
— Давай я помогу, — сказала Габи, когда видеть все это стало уже невозможно.
— Нет, спасибо. Я сама.
Минутой позже Робин упала — и уже не поднималась. Руки и ноги затряслись, глаза смотрели куда-то в одну точку. Габи присела на корточки и подхватила Робин одной рукой под колени, другой под спину.
— Ннннн… ннннееееее… Нннннееееетттт.
— Что? Не будь дурочкой. Я не могу бросить тебя под дождем.
— Нннннеееееттттт. Уйййййййддддддииии. Оссссссттттттааааавь мммееенннняяяя.
Вот беда! Габи опустила Робин на землю и склонилась над ней, гладя по голове. Она взглянула в сторону уже недалекого костра, затем снова на Робин. Они оказались на вершине невысокого холма; поднимающаяся вода угрозы не представляла. От дождевой воды Робин тоже не утонет. Хищников, способных доставить серьезные неприятности, в этой части Гипериона не водилось. Были, впрочем, мелкие зверьки, способные ущипнуть.
Все должно было проясниться позднее. Следовало достигнуть какого-то компромисса. Прежних ошибок Габи повторять не желала. Так что она оставила Робин в покое и направилась к лагерю.
Встревоженная, Фанфара сразу встала, увидев, что Габи возвращается одна. Габи знала, что титанида видела, как они уходили вдвоем; вероятно, она даже догадывалась, чем они намеревались заняться — там, под дождем. И Габи решила успокоить Фанфару, пока та не перешла к выводам.
— С ней все в порядке. Мне, по крайней мере, так кажется. Ее прихватил припадок, и от моей помощи она отказалась. Мы сможем забрать ее, когда настанет время выступать. Ты куда?
— Принести ее сюда, в палатку! Куда же еще?
— Сомневаюсь, что она это оценит.
Фанфара бросила на Габи такой гневный взгляд, какого ее пока еще ни одна титанида не удостаивала.
— Вы, люди, можете играть в свои пошлые игры, — презрительно фыркнула она. — А я не желаю. Ни по ее правилам, ни по твоим.
Робин увидела, как сквозь стену дождя над нею склоняется Фанфара. Так, значит Габи выслала кавалерию. Это, по крайней мере, было очевидно.
— Я пришла сама, — сказала титанида, выдергивая Робин из грязи. — Независимо от того, какие человеческие идеи ты пытаешься отстаивать, этот безумный акт должен быть подавлен, потому что никакое человеческое содействие тебя отсюда не вытащит.
— Положи меня на место, лошадь педальная, переросток чертов, — попыталась сказать Робин, но из горла вырвалось лишь презренное бульканье и карканье. Нижняя челюсть безвольно отвисла.
— Я о тебе позабочусь, — нежно проговорила Фанфара.
Робин была спокойна, пока Фанфара укладывала ее поверх спального мешка. Прекрати бороться, подчинись, выжди — и, в конце концов, победишь. Сейчас ты беспомощна, но можно достать их потом. Еще будет время.
Фанфара вернулась с ведерком теплой воды. Она вымыла Робин, растерла ее полотенцем, обращаясь с ней будто с дефектной механической куклой. Затем натянула на нее расшитое совершенство ночной рубашки. Робин, должно быть, весила для нее не больше комка бумаги, раз Фанфара одной рукой аккуратно засунула ее в спальный мешок. И не забыла заботливо подоткнуть его у Робин на шее.
А потом титанида запела.
Где-то глубоко-глубоко в горле у Робин вдруг собрался теплый комок. Это ее испугало. Когда тебя вот так подтыкают, купают, одевают — это же страшный урон для достоинства. Ей следовало бы собрать еще больше гнева, сочинить испепеляющий словесный демарш, который она обрушит на проклятую тварь, как только вновь овладеет своим телом. А вместо этого она чувствовала внутри удушающе-теплый комок давно позабытых чувств.
