Война по понедельникам (сборник) - Первушин Антон Иванович (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .TXT) 📗
Это не может быть происками существующего политического режима. Мало кто нынче помнит о его убеждениях. А кто помнит, что он участвовал в событиях октября девяносто третьего? Кому это теперь нужно? Кому это интересно? Да и не расправляются у нас так с инакомыслящими. Зачем подсылать убийц (и настолько совершенных убийц!), стрелять, давить, топить, когда можно вызвать по повестке — был человек и нет человека. А тут киборги, терминаторы… Мафии он опять же неинтересен… Остается другое, и это другое — чистейшей воды фантастика. Причем, ненаучная.
И опять вспомнился Максиму дурацкий фильм и та сюжетная линия, что положена была в его основу. В фильме стратегическая компьютерная система сделалась умнее человека и на рубеже тысячелетий, устроив заваруху с применением ядерного оружия, захватила власть на Земле. Но живуче человечество, и вскоре некие ребята научились успешно с новой властью бороться, да так успешно, что система была вынуждена отправить в прошлое киборга, имеющего человеческий облик, дабы уничтожить женщину, которая в этом самом прошлом должна родить ребенка, который в свою очередь, повзрослев, станет лидером движения Сопротивления — достаточно зрелищная вариация на традиционную для американской фантастики тему парадокса во времени. Имелся в фильме и повод для оптимизма: лидер Сопротивления посылает вдогонку своего лучшего боевика, у которого задание: «Хоть умри, но терминатора к мамочке моей любимой не подпусти», и который, как того следовало ожидать, становится отцом все того же лидера. Петля во времени замкнулась, киборг побежден, всеобщий хеппи-энд, слегка омраченный скоропостижной гибелью незадачливого боевика-папаши…
«Может, так оно и есть, как в фильме, — думал Максим, не веря самому себе, словно из опасения как-то спугнуть верой действительно существующую защиту. — Но ведь был же кто-то тогда (помнишь незнакомца, вскочившего на подножку грузовика?) и был кто-то, остановивший неумолимых преследователей. Не милиция же…»
Кончилось тем, что Максим окончательно запутался в клубке версий, гипотетических построений, невысказанных надежд и бесполезных вопросов. Рекомендаций никаких он для себя так и не выработал. Нужна помощь, но к кому обратиться за ней? В компетентные органы пойти? Там поднимут на смех, если не возьмут, чего доброго, на заметку. К коллегам? Примут за сумасшедшего, начнут обходить стороной, замолкать при появлении, крутить пальцем у виска. Близких друзей у Максима не было: не нашел как-то среди этих «демократов» и «либералов» близкого по духу человека. Своей девушки — пока не имелось тоже. Да и что сказала бы ему «своя» девушка? «Максим, ты не в себе»? Остается уповать на эффективность защиты, даже если никакой защиты на самом деле нет.
Между тем Максим совершенно напрасно отбросил идею пойти, все рассказать компетентным органам. Потому что один человек в российской Службе Безопасности, давно и пристально наблюдал за ним самим и за происходящими вокруг него событиями. Этот человек в тот же самый день, взглянув на часы, принял наконец решение, одобрив его кивком собственному отражению в огромном, на полстены, зеркале. После чего вызвал двоих наиболее расторопных своих подчиненных.
— Пора, — сказал он этим двоим.
И те, ни слова не говоря, отправились выполнять задание.
11 августа 1938 года (год Тигра)
Новообразовавшаяся альветвь ISTI-58.101.L
Митрохин умирал.
Он лежал на полу переполненной камеры Лубянки, в духоте, на подстеленной под него десантной куртке Игоря, и бредил.
— Люба, Любочка моя, — звал он, мотая головой. — Где ты, Люба? Почему я тебя не вижу?..
Игорь, стоя на коленях, придерживал его голову с горячим, как хорошо растопленная печка, лбом, с волосами, перепутанными, мокрыми от пота, чтобы Митрохин не расшибся об грязный пол.
— Люба! Люба! — звал Митрохин.
— Заткни его! — рявкнул кто-то злобно из другого угла камеры. — И так тошно.
— Человек в бреду. Человек тяжело ранен. Как вы можете? — урезонил скандалиста другой голос.
Игорь с благодарностью посмотрел в ту сторону. Там, тоже на полу, обхватив руками колени, сидел парнишка — может быть, только чуть постарше Игоря, с характерной наружностью: кучерявый, черноволосый, смугловатый, с большим некрасивым носом. Губы у парнишки были разбиты, рубаха порвана, в уголках рта запеклась кровь. Заметив, что Игорь смотрит в его сторону, парнишка улыбнулся распухшими губами и кивнул.
— Люба, Люба, — заведенно шептал Митрохин.
Когда расположившегося напротив высокого молчаливого мужчину увели на очередной допрос, парнишка пересел на освободившееся место, ближе к Игорю.
— Добрый вечер, — сказал он тихо. — Меня зовут Иосия. Фамилия — Багрицкий.
— Игорь.
— Что с вашим другом? — спросил Иосия, кивая на стонущего Митрохина.
— Он умирает, — с горечью отвечал Игорь, чувствуя, как задрожали вдруг губы. — А эти суки не хотят ничего слышать…
— Это понятно, — мягко заметил Иосия, — у них теперь все вверх дном. Хватают людей прямо на улицах — настоящие облавы… — он помолчал, а потом еще понизил голос: — Правду, наверное, говорят, что с Усатым кто-то разобрался?
Игорь не ответил. Только сейчас он начал понимать, в какую заваруху сунул его и еще девятерых парней-сокурсников седовласый полковник. И понимание это его ужаснуло. Все действительно полетело вверх тормашками; основы мироздания рухнули с обвальным грохотом рассыпающихся в крошево колонн. И снова, как наяву, Игорь с замиранием сердца видел: рвущуюся пленку капсулы, прыжок в просторный освещенный ярким утренним солнцем кабинет, мягкий ковер под ногами; движение, отработанное до автоматизма: большой палец правой руки вниз — щелчок спускаемого предохранителя, автомат у бедра, указательный палец уже давит на спуск, глаза ищут, нашли цель — оторопевшего от неожиданности маленького рябого, но чем-то очень знакомого человека в форменном френче; и вдруг ответная стрельба со стороны выпрыгнувших секундой позже ребят в амуниции корректоров Корпуса; они почему-то стреляют по своим же; и родное, но перекошенное лицо Митрохина под прозрачным забралом защитного шлема. А потом — только летящие гильзы, летящие пули, с глухими ударами пробивающие защитные жилеты, и снова получается так, что кто-то прикрыл Игоря своим большим сильным телом, и Игорь вдруг оказывается на полу, заливаемый чужой кровью.
Он ждал, лежа в полубессознательном состоянии, того немыслимо страшного момента, когда новообразовавшаяся альветвь начнет судорожно сжиматься, отмирая, уходя на Темную Сторону Времени, сминая в агонии своей миры, ее составляющие. И несмотря на то, что никогда в жизни не был он по-настоящему готов к этому моменту, и не было в нем той благородной мужественности Героя, о которой столько раз на политзанятиях рассказывали офицеры Школы, а только страх, казалось, переполняет его — несмотря на все это, он почувствовал, как где-то глубоко-глубоко проснулось вдруг любопытство, желание знать и видеть, как это будет происходить на самом деле…
Но ничего не произошло.
Появились люди: живые, деятельные. Они кричали и матерились; они бегали; кто-то пальнул в потолок, призывая к порядку; кто-то, не теряя надежды, звал: «Товарищ Сталин! Товарищ Сталин! Товарищ Сталин!». А потом мир все-таки поплыл и исчез, но только потому, что Игорь потерял сознание.
И вот теперь он сидел над умирающим Митрохиным и никак не мог понять, почему получилось так, что любимый старлей в команде других корректоров стрелял без пощады в них, своих же сокурсников, выполнявших задание седовласого полковника Корпуса; и почему этот мир не разрушился, как полагалось ему по всем существующим законам Хроноса; что удержало его на Светлой Стороне целым и невредимым? Не означает ли это, что сам Корпус перестал существовать?
Игорю хотелось поделиться с кем-нибудь своими соображениями в неосознанном желании услышать успокоительный ответ: «Все хорошо. Все нормально. Все было рассчитано на Большом Компьютере. Скоро за нами прибудут спасатели, голову на отсечение даю!». Но единственным человеком, который Бабаева понял бы здесь и смог поддержать, был Митрохин. А паренек по имени Иосия явно не годился на роль такого собеседника. И потому Игорь промолчал.
