Последняя точка - Абрамов Александр Иванович (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
— Как видишь, и вдов, и сир, и не без прибыли.
— Значит, есть и у меня теперь и работа и крыша.
— С работой порядок. Мне как раз водитель грузовика нужен, а вот с крышей… — Фролов явно помрачнел, — придется другую подыскать. У меня не выйдет.
— Это почему же не выйдет?
— Жильцов к себе не пускаю. Шуму, говорю, не переношу. И все в городе и здесь на плаву об этом знают. А тут вдруг — жилец! Да еще с такой рожей. Разговоры пойдут, а народ у нас страсть какой любопытный. Тебе же не выгодно!
— А ты о моей выгоде не волнуйся. Кто спросит, отвечай, что дружок фронтовой приехал, а лицо, мол, миной травмировано. Потом все привыкнут, а сплав начнется, так и вопросов не будет. Фронтовая дружба, милок, для любого законна.
Вздохнул Фролов:
— Михал Михалыч, значит? Запомним. Только места здесь для тебя невыгодные. Главным инженером у нас Глебовский, командир отряда, куда нас с тобой немцы забросили. Для меня сейчас это сволочь первая, и к тебе, Миша, начнет присматриваться. Вдруг признает? Я же признал.
— Догадался, а не признал. А Глебовский этот глянет и мимо пройдет: тыщи людей видел за сорок лет, всех не припомнишь.
— А секретарем обкома у нас знаешь кто? Бывший политрук отряда Костров. Тебя-то он наверняка запомнил, с тобой шел, когда отряд разделился.
Солод вздрогнул:
— Неужто тот самый? Так я лично его расстрелял, когда немцев вызвал. Пулей в затылок. Промазать не мог: в упор стрелял. Думал, вешать будем, да у гауптмана времени не хватало. Вот он и поручил мне, как русскому, всю десятку убрать. Ну я и убрал: все тогда сволочами были. А почему этот политрук выжил — понятия не имею. Рука у меня, что ли, дрогнула или оступился, быть может… А проверять некогда было: очень уж немцы спешили.
— А у него на затылке от твоей пули вмятина в черепе. Сам видел на партсобрании в обкоме.
— Часто встречаетесь?
— Кто я для него? Клоп. Взглянет издали и забудет. Разок на сплаву побывал, да меня, к счастью, не было, приболел малость.
— Не узнал тебя?
Фролов только плечами пожал.
— Четыре десятка лет прошло. Разве узнаешь?
— Ну, а мне тогда и бояться нечего. Водитель грузовика, да еще с моей рожей. О крыше спорить не будем: остаюсь.
— Лучше бы в общежитии.
— Кому лучше? Значит, тебе. Побаиваешься. А ведь я и так знаю. Тихо живешь и много крадешь. А что крадешь, сам расскажешь. Небось на сплаву у тебя своя бухгалтерия и помощник для тебя ох как нужен. Тут, милок, я тебя насквозь вижу. Такие, как ты, на зарплату не живут, а как от суда уйти, я лучше знаю: больше опыта.
Фролов молчал, вздыхал, думал. Действительно, не на зарплату живет, и такой помощник, как Солод, конечно, нужен. Ему и рассказать многое можно, и совет дельный он даст, и совсем уж необходим, когда смываться придется.
— А не боишься, что я тебя выдам? — спросил Фролов.
— Невыгодно тебе это. Глебовскому откроешься? Так он нас обоих в угрозыск передаст. И пока следствие будет тянуться, я тебя в камере и пришью. Анонимку пошлешь самому Кострову, скажем? Так меня он сначала посмотреть захочет. У нас по анонимным доносам людей не сажают. А уж я сразу догадаюсь, почему это меня Кострову показывают, а может, еще и Глебовскому. Нет выгоды для тебя, корешок, а без выгоды небось и жить скучно.
— Ставь койку у меня в комнате, — угрюмо проговорил Фролов. — Я и сам боюсь, что обо мне кто-нибудь в анонимке выскажется. Поживи чуток, может, и к лучшему: совет нужный дашь и время смываться обоим почуешь. Нюх, как я понимаю, у тебя на такие дела собачий.
Так полгода назад появился на сплаву Солод, среди новых людей прижился, да и люди к его травмированной роже привыкли.
8
Бурьян прочитал дело Глебовского, потом перечитал его еще раз, вдумываясь в каждое из свидетельских показаний, прослушал магнитофонные записи допросов и вызвал из соседней комнаты Верочку Левашову.
— Я ознакомился с делом, Верочка, — начал он. — Кстати, вас не обижает то, что я опускаю отчество?
— А меня все так зовут. Только Жарков, когда я пыталась с ним спорить, иронически называл меня «девушка» и, кстати, не интересовался тем, обижает меня это или нет.
— Не будем касаться педагогических посылов Жаркова. Сейчас нас интересует лишь его последнее дело. А провел он его для следователя с таким большим юридическим опытом, скажем мягко, поверхностно, даже небрежно, опираясь только на одну версию, возможную, но не единственную, — задумчиво рассуждал Бурьян. — Ровно месяц назад жена главного инженера Людмила Павловна Глебовская задержалась до позднего вечера на занятиях театрального кружка в заводском Доме культуры. Домой ее провожал влюбленный в нее директор Дома Армен Маркарьян. Я повторю вам сейчас то, что уяснил себе из дела Глебовского, и, если в чем-нибудь ошибусь, вы меня поправите. Так вот, Маркарьян и Глебовская не спешили. Он — потому что радовался этой незапланированной вечерней прогулке, она — потому что дома ее никто не ждал: по субботам ее муж с вечера обычно уходил на охоту. У садовой калитки минут десять они разговаривали, причем разговор их был подслушан. Свидетельские показания в деле имеются. И они, кстати говоря, отнюдь не подтверждают того, что произошло через десять минут, когда Глебовская уже шла к дому. Раздался выстрел, потом другой, и Маркарьян был убит на месте. А вернувшегося утром с охоты Глебовского арестовал поджидавший его инспектор уголовного розыска. Достаточно ли было у него оснований для ареста?
— Утром Жарков позвонил Соловцову, — вмешалась Верочка, — примерно был такой разговор. «Арестовали? Правильно. Вполне подходящий кандидат. На охоту сразу не пошел, спрятался где-нибудь в саду за можжевельником и ждал Маркарьяна. Знал, что он будет ее провожать. Что, что? Нашли пыжи? Какие пыжи? Ага, те, что набивают вместе с дробью в патроны. А что это нам дает? — Подождал, послушал и добавил: — Немедленно же пришли. Это уже прямая улика! — А потом обернулся ко мне и сказал с назидательностью: — Вот вам и первая улика, Верочка. Охотничьи пыжи-то, оказывается, были сделаны им из школьных тетрадок дочери. Мать тут же это и подтвердила».
— Самое характерное в вашем рассказе, Верочка, — это мотив убийства, который и привел Жаркова к его версии. Оказывается, он еще до разговора с начальником уголовного розыска подозревал в убийстве именно Глебовского: все гости и работники Дома культуры знали об агрессивной влюбленности Маркарьяна. Остальное добавили вспыльчивый характер Глебовского, городские сплетни и ссоры главного инженера со своей женой. Жаркова не заинтересовали ни личность убитого, ни его прошлое. И все допросы он вел, опираясь на свою версию. Это подтекст его следствия. Даже категорический отказ Глебовского признать навязанное ему убийство не вызвал сомнений у следователя. Прослушаем хотя бы его первый допрос обвиняемого.
Бурьян включил магнитофонную запись допроса.
Жарков. Говорят, что вы самый меткий стрелок в городе?
Глебовский. Был снайпером у партизан под Смоленском.
Жарков. Значит, привыкли убивать?
Глебовский. Мне странно слышать такой вопрос от советского человека и коммуниста. Чтобы приписать мне обвинение в убийстве, вы прибегаете к приемам, недозволенным нашим уголовным кодексом.
Жарков. Уголовного кодекса вы не знаете, а спрашивать я могу вас обо всем, что касается вчерашнего убийства у вашего дома. Где вы были в это время?
Глебовский. На охоте у Черного озера. Примерно в тридцати километрах от города.
Жарков. Кто-нибудь может подтвердить это?
Глебовский. Никто, кроме моей жены, которой я оставил записку.
Жарков. Как вы добрались до Черного озера?
Глебовский. На собственной машине марки «Жигули» красного цвета.
Жарков. Кто-нибудь видел эту машину?
Глебовский. Таких машин в городе не одна, и не мог же я останавливаться перед каждым прохожим, чтобы объяснить ему, куда и зачем я еду.
