Лунный бассейн [Лунная заводь] - Меррит Абрахам Грэйс (мир книг .TXT) 📗
Мы, Стентон и я, подбежали к Торе, подняли ее. Голова ее запрокинулась, лицо с закрытыми глазами осветила полная луна. Я почувствовал приступ незнакомого страха: лицо Торы опять изменилось. На нем отразились смешанные радость и ужас, чуждые, пугающие, странно отталкивающие. То же самое, – он ближе придвинулся ко мне, – вы видели на моем лице.
Несколько секунд я, как очарованный, смотрел на него; затем он вновь отодвинулся в полутьму своей койки.
– Я умудрился спрятать ее лицо от Эдит, – продолжал Трокмартин. – Я решил, что она испытала что-то вроде нервного припадка. Мы отнесли ее в палатку. Внутри нечестивое выражение сошло с ее лица, и она вновь превратилась в добрую, грубоватую старуху. Всю ночь я присматривал за ней. Звуки с Нан-Танаха доносились до самого захода луны. Утром Тора проснулась, чувствуя себя, очевидно, хорошо. Она сказала, что ей снились кошмары. Содержание их она не помнила, сказала только, что они предупреждают об опасности. Она была странно молчалива, и я заметил, что все утро ее взгляд полуудивленно, полуоколдованно обращался к соседнему острову.
Днем вернулись туземцы. Они так преувеличенно радовались, застав нас здоровыми и невредимыми, что предположения Стентона подтверждались. Он сухо заметил их предводителю, что «шум на соседнем острове говорит о том, что там всю ночь веселились».
Я никогда не видел такого ужаса, который охватил понапейцев при этом невинном замечании. Стентон сам так удивился, что постарался все перевести в шутку. Ему это плохо удалось. Туземцы были охвачены страхом, и я даже подумал, что они вообще собираются уйти, но они не ушли. Они разбили свой лагерь на западной стороне острова, откуда не виден был Нан-Танах. Я заметил, что они разожгли большие костры, и, просыпаясь ночью, слышал медленное низкое пение – одно из их длинных «заклинаний», как сонно думал я, против злых ани. Больше я ничего не слышал: «место, где хмурые стены», было погружено в молчание, не видно было огней. На следующее утро туземцы казались тихими, угнетенными, но по мере того, как проходили часы, они оживали, и скоро жизнь в лагере потекла как обычно.
Вы догадываетесь, Гудвин, как описанные мной происшествия возбудили наше научное любопытство. Разумеется, мы отвергли всякие объяснения, включающие предположения о действии сверхъестественных сил. И почему бы нет?
Кроме странно беспокоящей звенящей музыки и поведения Торы, не было никаких подтверждений таких странных теорий, даже если бы мы были склонны к ним.
Мы пришли к заключению, что между Понапе и Нан-Танахом есть проход, известный туземцам и используемый во время их ритуалов. Церемонии, вероятно, совершаются в большом подвале или пещере под руинами.
Наконец мы решили, что сразу после следующего ухода наших рабочих немедленно отправимся на Нан-Танах. Днем проведем разведку, а вечером моя жена и Тора вернутся в лагерь, а мы со Стентоном проведем ночь на острове, наблюдая происходящее из какого-нибудь укрытия.
Луна убывала; появился полумесяц на западе; он медленно увеличивался; снова приближалось полнолуние. Перед уходом наши люди буквально молили нас уйти с ними. Их настойчивость только усилила наше желание увидеть то, что, как мы считали, они от нас скрывают. По крайней мере, это верно относительно Стентона и меня. Но не относительно Эдит. Она была задумчива, рассеянна, соглашалась с нами неохотно. Тора, с другой стороны, была необычно беспокойна, казалось, ей не терпится уйти. Гудвин, – он помолчал, – Гудвин, я теперь знаю, какой яд действовал в Торе… и что женщины способны чувствовать то, что не чувствуют мужчины… У них есть дар предчувствия. Как бы я хотел обладать им тогда… Эдит! – неожиданно воскликнул он. – Эдит! Вернись ко мне! Прости меня!
Я протянул ему графин. Он пил большими глотками. Вскоре самообладание вернулось к нему.
– Когда работники исчезли за поворотом гавани, – продолжал он, – мы сели в лодку и направились к Нан-Танаху. Вскоре над нами возвышались его могучие стены. Мы вошли в гигантские морские ворота с их огромными, вырубленными из базальта, призмами и высадились возле полузатонувшего пирса. Перед нами начиналась гигантская лестница, ведущая в обширный двор, усеянный обломками упавших колонн. В центре двора, за упавшими колоннами, возвышается еще одна терраса из базальтовых блоков, на которой, как я знал, размещается еще один внутренний двор.
А теперь, Гудвин, для лучшего понимания последующего и на случай, если я… не в состоянии буду сопровождать вас там, слушайте внимательно описание этого места. Нан-Танах представляет из себя буквально три прямоугольника. Первый прямоугольник образован выходящими в океан стенами каменных монолитов. Гигантские ступени ведут от морских ворот через вход во двор.
Этот двор окружен другой, внутренней, стеной из базальта.
Внутри двора третье ограждение. Его терраса из того же базальта, примерно в двадцать футов высотой. Пройти туда можно через многочисленные щели, проделанные временем в каменном ограждении. Это внутренний двор, сердце Нан-Танаха! Здесь находится гигантское подземелье, с которым связано единственное имя живого существа, дошедшего к нам из туманов прошлого. Туземцы называют это сокровищницей Чо-те-ло, могучего короля, правившего задолго «до наших отцов». Поскольку «чо» в языке древних понапейцев означает одновременно «солнце» и «король», это название означает «место солнечного короля».
Напротив «места солнечного короля» находится лунная скала, скрывающая лунный бассейн.
Стентон первым обнаружил то, что я называю лунной скалой. Мы осматривали внутренний двор; Эдит и Тора готовили завтрак. Я забыл сказать, что перед этим мы осмотрели весь остров и не нашли ни следа живых существ. Я вышел из подземелья Чо-те-ло и увидел, что Стентон в удивлении рассматривает часть террасы.
– Что вы об этом думаете? – спросил он, когда я подошел. И указал на стену. Я посмотрел туда и увидел каменную плиту примерно в пятнадцать футов высотой и десять шириной. Первое, что я заметил, это исключительная точность, с которой края скалы соединялись с окружающими каменными блоками. Потом я понял, что скала другого цвета – она более серая и кажется гладкой, странно… смертоносной.
– Скорее похоже на известковый шпат, чем на базальт, – сказал я, дотронулся до скалы и быстро отдернул руку; при прикосновении все нервы на руке испытали шок, как от внезапного удара замороженным электричеством. Это не обычный холод, каким мы его знаем. Холодная сила… Я описал это, назвав замороженным электричеством: такое определение подходит лучше всего. Стентон странно взглянул на меня.
– Значит, вы тоже почувствовали, – сказал он. – Я подумал, не испытываю ли галлюцинации, как Тора. Заметьте, кстати, что блоки рядом нагрелись на солнце.
Я пощупал их, а потом снова коснулся серой скалы. Тот же слабый шок пробежал по руке – звенящий холод, вызывающий представление о чем-то материальном, о силе. Мы осмотрели плиту внимательнее. Края ее были как будто отшлифованы гранильщиком алмазов. Они так плотно прилегали к соседним камням, что не оставалось просвета даже толщиной в волос. Основание плиты, как мы заметили, слегка изгибалось и так же плотно прилегало к каменному блоку внизу. И тут мы увидели, что камень снизу был вырезан, чтобы соответствовать изгибу плиты. От одной стороны плиты до другой шло полуокруглое углубление, как будто серая плита стояла в центре плоской чаши – полувыступая, полускрываясь. Что-то в этом углублении привлекло меня. Я протянул руку и пощупал камень. Гудвин, хотя остальные камни, окружавшие плиту, и все камни двора были грубыми и изношенными временем, этот был гладкий, как будто только что из рук полировщика.
– Это дверь! – воскликнул Стентон. – Она поворачивается вокруг этой чаши. Поэтому углубление такое гладкое.
– Может, вы и правы, – ответил я. – Но как, ради дьявола, нам открыть ее?
Мы снова осмотрели плиту, нажимали на края, пытались сдвинуть. Я случайно поднял голову – и вскрикнул. Примерно выше на фут и по обе стороны от перемычки серой скалы виднелись небольшие выпуклости, видимые только под тем углом, под которым я случайно бросил взгляд. Выпуклости в базальте были круглыми, восемнадцати дюймов в диаметре, как мы установили позже, и в центре всего на два дюйма выдавались над поверхностью. Если только не смотришь прямо на них, прижавшись к поверхности лунной скалы (потому что, Гудвин, эта плита и есть лунная скала), они невидимы. И никто не осмеливался стоять там! С нами была небольшая переносная лестница, и я поднялся по ней. Выпуклости были не что иное, как высеченные в камне изгибы. Я прижал руку к одной из выпуклостей и отдернул ее так резко, что чуть не свалился с лестницы. Ладонью, у самого основания большого пальца, я ощутил тот же шок. Я снова прижал руку. Электричество исходило от места не более дюйма шириной. Я внимательно исследовал выпуклость и еще шесть раз испытал шок. Гудвин, на выпуклости располагалось семь кружков, каждый в дюйм шириной, и прикосновение к каждому вызывало описанное мной ощущение. Выпуклость на противоположной стороне оказалась точно такой же. Но никакие нажимы на кружки поодиночке или в любой последовательности не вызывали никакого движения самой плиты.
