Танцы на снегу - Лукьяненко Сергей Васильевич (лучшие книги онлайн .TXT) 📗

– Они не сходили с корабля, – ответил капитан.

Больше ничего я спрашивать не стал.

Из шлюзовой камеры, довольно большой, со скафандрами в застекленных нишах, какими-то приборами на стенах и принайтованным к полу флаером, все немедленно стали расходиться по своим делам. Капитан бросил, ни к кому не обращаясь:

– Старт через пятьдесят минут, через сорок всем быть в сети.

Я стоял, разинув рот и ничего не понимая. А мне куда идти?

Пальцы доктора цепко взяли меня за плечо.

– Иди за мной.

Мы поднялись в лифте, прошли по коридору. Доктор молчал, он был серьезен и сосредоточен.

– Извините, а что я должен буду делать?.. – начал я.

– Для твоей работы тебе вовсе не требуется что-либо знать, – отрезал доктор. – Ты – «мозги в бутылке», понимаешь? Входи.

Он подтолкнул меня вперед, и я первым вошел в небольшой зал. Тут был стол, и большая видеостена, и мягкие глубокие кресла. В креслах сидели люди – остальные расчетные модули. Их было пятеро – трое немолодых, один средних лет и один паренек лет семнадцати.

– Добрый день, расчетная команда, – сказал доктор.

Все пятеро зашевелились. Те, что постарше, кивнули. Мужчина средних лет что-то буркнул. А паренек поздоровался:

– Привет, док.

Они вовсе не выглядели дебилами. Скорее – людьми, увлеченными фильмом, который шел на экране. Что-то авантюрно-приключенческое, там как раз молодая красивая женщина доказывала кому-то, что она может переносить гипер, потому что ей специально пересажена игрек-хромосома. Вот же бред, как можно пересадить хромосому во все клетки сразу?

– Это ваш новенький друг, – сказал доктор. – Его зовут Тиккирей… если кому-то интересно.

– Привет, Тиккирей, – сказал парень. – Меня зовут Кеол.

Он даже улыбнулся.

– Ты сходил с корабля? – спросил док.

Кеол поморщился.

– Нет. Не люблю эту планету.

– Ты же вроде бы… – Доктор махнул рукой. – Ладно. Все по местам! Старт через сорок минут.

Поднялись все сразу. Экран погас. Из щелей выскользнули несколько черепашек-уборщиц и принялись елозить по полу. Я заметил, что кое-где рассыпан попкорн, обертки от шоколада и еще какой-то мусор.

– Мне помочь новенькому? – спросил Кеол.

– Я сам все объясню. Ты проследи за стариками.

– Хорошо, док, – сказал Кеол.

– Он самый сохранный из всех, – не понижая голоса, сказал доктор. Кеол даже не вздрогнул. И посмотрел на меня. Я молчал, меня немножко колотило мелкой дрожью.

– Автобус еще не отошел, – сказал доктор. – Я попросил водителя выждать двадцать минут. Если хочешь, я провожу тебя в шлюз.

Во рту у меня пересохло, но я все-таки пошевелил языком и сказал:

– Нет.

– Это было последнее предложение, – сказал Антон. – Идем.

В зале было штук десять дверей, семь из них сразу выделялись – более широкие и какие-то массивные. В эти двери и уходили модули. Доктор подвел меня к крайней, заставил приложить руку к сенсорной пластине. Сообщил:

– Теперь это твоя бутылка.

Помещение и впрямь походило на лежащую бутылку…. даже стены и потолок выгибались дугой. Здесь не было ничего, кроме странной штуки, походящей на кровать для тяжелобольного. Поверхность ее была гибкая, блестящая и упругая. Почти посередине – отверстие.

– Раздевайся, – сказал доктор. – Все вещи и одежду – сюда.

Я разделся, убрал вещи в стенной шкафчик, тоже запирающийся на сенсорный замок. Молча лег на кровать. Было довольно мягко и удобно.

– Значит, так, – сказал доктор. – Самые сложные процессы для модуля… понимаешь какие?

– Понимаю, – ответил я.

– Ходишь ты под себя, – сказал доктор. – Биде встроено в кровать и включается автоматически. Если у тебя нарушается работа кишечника, шунт начинает самостоятельно выдавать команды на периферийную нервную систему. Каждый час кровать массирует тебя. Раз в сутки нейрошунт выдает команды на сокращение мускулатуры, чтобы избежать мышечной дистрофии. Состояние здоровья контролируется непрерывно, если что – я прихожу и оказываю помощь. Так… Питание…

Он запустил руку под кровать и вытащил из какого-то гнезда шланг с расширением на конце.

– Это не питание, – увидев мои выпученные глаза, сказал доктор, – это мочеприемник. Приладь сам.

Я приладил.

Самое унизительное было именно в том, что доктор стоял рядом, давал советы и отпускал комментарии. Словно он был на меня очень зол. За то, что я все-таки отверг их советы и пришел на корабль…

Второй шланг, который он достал, как раз и был «питанием». Доктор быстро подобрал мне загубник, подходящий по размерам. Я взял его в рот.

– Питание жидкое, выдается небольшими порциями одновременно со стимуляцией сосательного рефлекса, – пояснил доктор. – Хочешь попробовать?

Я покачал головой.

– И правильно. Ничего вкусного. Полезно, легко усваивается… дает минимум отходов. Но не более того.

Потом он пристегнул меня поверх кровати четырьмя широкими ремнями, приговаривая:

– Запоминай порядок. В дальнейшем будешь делать все сам. Это вполне удобно, руки у тебя остаются свободными до конца. Потом ты всовываешь их в эти петли – они затянутся автоматически. Система простая, удобная, не меняется уже полсотни лет. Хочешь что-то сказать?

Я кивнул, и доктор вынул мне загубник.

– Когда мы прилетим, я смогу выйти в космопорт? Погулять…

– Конечно. – Доктор даже удивился. – Или считаешь нас бандой, которая держит модулей принудительно? Тиккирей… самое печальное, что в этом нет нужды. Я уверяю тебя, Тиккирей, что если бы освоение космоса требовало вынимать людям мозги и держать их в банках по-настоящему, мы бы так и делали. Человеческая мораль чудовищно пластична. Но это не нужно. Лучшая банка – твое собственное тело. К нему подводится питание, удаляются отходы, а в шунт втыкается кабель. Вот и все, Тиккирей. А то, что некоторые модули все-таки уходят, отработав контракт, – позволяет людям окончательно угомонить свою совесть. Понял?

– Да. Спасибо. – Я улыбнулся, хотя улыбка и вышла жалкой. – Я… я немножко испугался. Что вы будете держать меня в корабле, пока я не стану… как эти.

Доктор Антон тоже улыбнулся. Присел на корточки рядом с кроватью. И потрепал меня по голове.

– Брось. В нашем дурацком, полном законов мире практически нет нужды в насилии. Может, лучше бы наоборот, а?

Он встал, вынул очередной шнур. Я скосил глаза – кабель для нейрошунта. Спросил:

– Я сразу отключусь?

– Да, Тиккирей. Держи свой загубник.

Я послушно взял в рот шланг. Вкуса никакого не чувствовалось, все ведь было много раз стерилизовано. Может, попросить попробовать…

– Удачного гипера, расчетчик, – сказал доктор. И мир исчез.

Как же у меня болела голова!

Я даже тихонько завыл, когда это почувствовал. На языке был гадостный привкус – будто жевал солено-сладкую глину.

Голова раскалывалась. И чесалась коленка. Затекла правая рука, будто я пытался ее вырвать из тугой петли.

Я лежал на своем месте расчетного модуля. Шнур по-прежнему был в шунте, только уже отключен. Вытянув левую руку – она слушалась лучше, – я выдернул его. Выплюнул загубник.

Ничего себе!

Это не подключение к школьному компьютеру.

Ремни по-прежнему притягивали меня к кровати. Я ухитрился их отцепить, встал. Боялся, что будут подкашиваться ноги, но все оказалось в порядке.

Осторожно коснувшись двери, я выглянул в общий зал.

Там стоял Кеол – голый, бледный и почесывающий живот. При виде меня он заулыбался:

– А, Тиккирей! Привет, Тиккирей. Как ощущения?

– Ничего, – пробормотал я. Вроде бы и впрямь ничего со мной не стряслось.

– Вначале всегда ничего, – серьезно сказал Кеол. – Потом все делается скучным. Неинтересным. С этим надо интенсивно бороться!

Он торжественно погрозил мне пальцем и повторил:

– Интенсивно! Ты простерилизовал кровать?

– Нет… как это?

– Смотри…

Кеол протиснулся в мою «бутылку». Показал – все и впрямь было просто и почти полностью автоматизировано. И впрямь как для тяжелобольных.