Одержимость - Каттнер Генри (прочитать книгу TXT) 📗
Маленький ротик девушки продолжал нежно улыбаться. Под облачком коротких волос посверкивали умненькие глазки. Пела она тонким бархатистым голоском и ее пение приятно волновало душу.
Он слегка побаивался ее, но, будучи Сэмом Ридом, сам шел в западню. Опасность он всегда встречал с открытым забралом. А сейчас он решил, что если уж он никак не может прогнать из мыслей эту бархатистую пигалицу, то уж лучше пресытиться ей. И Сэм очень спешил исполнить свое желание.
Коснувшись пальцами струн, Розата тихо спросила сквозь чистый перелив звуков:
— Говорят, что Шеффилд уже не друг тебе?
— Помнится, я о чем-то спросил тебя, — холодно произнес Сэм.
— И я тоже.
— Ладно. Так и быть, завещаю тебе годовой доход, если этот дурак доберется до меня первым. Тебя это волновало?
Она покраснела и так дернула струну, что та исчезла в яростной вибрации.
— Ты дурак, Рид. И мне не нужны твои дурацкие деньги.
Разговор не клеился. Розата и вправду себя вполне обеспечивала. Она была популярна, и средств ей хватало. Сэм-вздохнул. Ему было бы спокойней, если бы она пошла к нему из-за денег.
Умолкла мелодия, под которую вращалось кафе. Звучно ударил гонг. Поплыли цветные ароматические облака. Розата встала, прижимая узкую изящную лиру к крепкому бедру.
— Мне пора, — сказала она. — И знай, Сэм, я умею быть опасной. А отвечу я тебе через несколько дней. Жди…
— Ладно, учту. Жду тебя после карнавала. А твой ответ я знаю наперед.
Она улыбнулась, а затем пошла по проходу, перебирая струны и тихо напевая. Мужчины с восхищением смотрели ей вслед.
Сэм поднялся и вышел из кафе. Его догоняла жалобная песня о Женевьеве. Розата блестяще исполняла ее, изящно преодолевая трудные бемоли, придавая старинной мелодии минорное звучание.
«О Женевьева, милая Женевьева. Дни приходят, дни проходят», — рыдала Розата, глядя на уходящего Сэма. Кончив песню, девушка поспешно прошла в свою уборную и набрала номер Шеффилда.
— Джим, — быстро заговорила она. — Здесь только что был Сэм…
Он бы убил ее, если бы услышал этот разговор. Но он не слышал. В это время он шел навстречу случаю круто изменившему его жизнь.
Движущаяся Дорога проносила мимо него женщину в голубом. Глаза Сэма уловили ее движение, когда она прикрыла голову голубой вуалью. Он остановился. Какие-то люди налетели на него, но он не замечал ничего, кроме женщины. Один из прохожих, недовольно заворчав, явно намеревался поскандалить, но, взглянув на гранитное лицо Сэма, притих и исчез.
Розата все еще стояла у него перед глазами, и Сэм смотрел на женщину с меньшим воодушевлением, чем можно было ожидать. Смутное воспоминание заставило его присмотреться внимательнее. Вуаль колыхалась от движения Дороги и в голубых глазах женщины мелькали голубые тени. Это было прекрасно.
После некоторого колебания, причины которого и сам не понимал, он сквозь розовое облачко карнавального дыма устремился к женщине, ступая словно хищник — мягко и неслышно. Он почти забыл тот карнавал в юности, когда впервые увидел ее. Лицо женщины в голубом платье странно взволновало его.
Карнавал всех уравнивал, но Сэм и без этого заговорил бы с ней. Он приблизился к ней, всмотрелся в ее лицо. Она оказалась выше его, очень стройной и элегантной, с налетом изысканной томности, что веками культивировалась бессмертными. Впрочем, томность казалась естественной. Для нее. Голубое с золотистыми блестками платье просвечивало сквозь голубой же покров. Черные локоны каскадом обрамляли лицо и, собранные тяжелым золотым обручем, ниспадали до тонкой талии. Золотые колокольчики тонко позванивали в ушах, проколотых с нарочитым варварством. В этом сезоне в моде была такая вот первобытная простота. С такой же высокомерной грацией она носила бы и кольцо в носу, потребуй этого мода. Она повернулась к Сэму, словно королева к подданному.
Смущаться Сэм не стал и, подавив некоторое колебание, напрямую предложил ей:
— Может быть, пройдемся? — и взял ее под руку.
По ее египетским, резко очерченным губам невозможно было определить, улыбается ли она. Но если и улыбалась, то это была надменная улыбка. Голова ее гордо откинулась назад, словно ее тянули тяжелые локоны.
Она внимательно рассматривала его. Колокольчики в ее ушах молчали. Сэм слишком смахивал на обыкновенного короткоживущего. Лишь проницательный взгляд мог заметить странную противоречивость его облика. За сорок лет одержимость наложила на его лицо свою печать: он словно непрерывно и напряженно боролся с чем-то ненавистным. И это напряжение придавало лицу особую выразительность и даже некую привлекательность, сглаживая грубые плебейские черты.
Интриговало и полнейшее отсутствие волос. Хотя плешивость — явление распространенное, но он, как ни странно, не выглядел лысым. Пожалуй, волосы даже испортили бы классическую форму его черепа. В свое время Мантия Счастья, возможно, обусловила некоторую небрежность, благодаря которой сохранилось наследие Харкеров: плотно прижатые к благородному черепу красивые уши, правильные черты скул и тяжелого подбородка.
Даже на карнавал ни один из бессмертных не оделся бы с ног до головы в алый бархат, не говоря уже о нелепом золоченом поясе. Но именно так выглядел бы любой из Харкеров, вздумай он одеться в такой костюм.
Ни слишком широкая грудь, ни толстая шея не могли скрыть кровь бессмертных, это подтверждала и его манера держаться.
Прищурив стальные глаза, Сэм смотрел на аристократку. Лицо его разрумянилось. Он протянул руку, и бархат собрался алыми складками.
В неожиданном порыве женщина улыбнулась ему. Грациозным движением плеча она отбросила длинный рукав и положила на его сильную руку свою узкую ладонь с золотыми кольцами на каждом пальце. На его руке, толстой, поросшей рыжими волосками, ее рука казалась восковой. Почувствовав, как напряглись тугие мышцы Сэма, она снисходительно улыбнулась.
— Когда я впервые увидел вас, — сказал он, — ваши волосы были не так черны.
Она молча искоса глядела на него. Он рассматривал ее словно перед ним была не живая женщина, а портрет, странным образом подошедший к нему.
— Тогда они были золотыми, — уверенно сказал он. Она настолько сильно поразила его в детстве, что он вдруг вспомнил все до мельчайших подробностей.
— Это было тридцать лет назад. Я хорошо помню. Тогда вы тоже были в голубом.
Женщина, заметила вскользь, глядя мимо него, будто разговаривала с кем-то другим:
— Наверное, это была дочь моей дочери.
Сэм был потрясен. Разумеется он знал о долгоживущих аристократах, но ни с кем из них ему еще не приходилось разговаривать. На тех, кто меряет свое время десятилетиями, встреча с теми, кто меряет ее столетиями, производит ошеломляющее впечатление.
Он резко рассмеялся, и в глазах женщины появился интерес. Ей еще не приходилось слышать, чтобы короткоживущий так смеялся — смехом самодовольного, уверенного в себе человека, совершенно безразличного к мнению других.
Те, кто находил Сэма привлекательным, никогда не могли понять, что, собственно, в нем привлекательного. Но Кедра Уолтон поняла. Именно то, отчего такие, как она, навешивали варварские украшения и распевали воинственные песни, не вникая в их смысл. Людей завораживали жизнестойкость и мужество, давно утраченные под Куполами.
— Как вас зовут? — в голосе ее слышалось едва уловимое презрение.
— А зачем вам это знать? — с нарочитой грубостью спросил он, насупив рыжие брови.
Она замерла. Горячая волна прошла по ее телу, унося холодок отчужденности. Вздохнула. Нежные пальцы легонько погладили рыжие колючие волоски на его руке.
— Вы можете рассказывать о себе, пока мне не надоест, сказала она, глядя ему в глаза.
— Вам легко надоесть?
— Да, очень.
Он окинул ее оценивающим взглядом и то, что он увидел, понравилось ему. За сорок лет он неплохо изучил нравы в Куполах, и ему показалось, что он раскусил ее. Для нее он был не более чем экзотической игрушкой, о которой иногда вспоминают, чтобы раздуть угасающий интерес к жизни. Что ж, он не прочь развлечь ее.
