Сокровища града Китежа Невероятное, но правдивое происшествие с предисловием издательства, приме - Мэнн Жюль
Но, впрочем, я должен просить у вас извинения, уважаемая читательница, или читатель, — я должен извиниться, и я извиняюсь. Дело в том, что я немного поторопился и забежал вперед: я еще не знаком с профессором Оноре Туапрео. Я его еще не знаю, не видел, а следовательно, и не мог сделать ему своего многословного замечания о воровстве, о провидении и о труде, который должен быть оплачен.
Уважаемые читатели, я, Жюлль Мэнн, скромный провинциал, попал в Париж и познакомился с великим ученым значительно позже истории с провидением, и вот при каких обстоятельствах.
4
Добрый гений, или, если вам угодно будет, благожелательное провидение, оказалось очень аккуратным и не оставило в комнате ученого ни одной вещицы, кроме того, что было на нем.
Ученый был огорчен, подавлен, убит. Именно теперь, когда к тому не было никаких возможностей — его одолевали всяческие, доселе неиспытанные желания. Он жаждал дорогих вин и яств, он мучительно тосковал по хорошей сигаре. Словом, Оноре Туапрео был одержим желаниями, осуществление которых было невозможно без наличия денег, денег и денег. Наконец, кроме всего этого, совершенно неосуществимого при настоящем положении вещей, Оноре Туапрео просто был голоден, хотел есть. Но даже и эта скромная потребность — была неосуществима.
Печальные и безрадостные мысли входили в голову ученого, как ветер в покинутый дом, окна и двери которого настежь. Печальные мысли рождали печальные выводы.
— Несомненно, совершенно несомненно, что я осел! Ах, какой я осел! К тому же — старый! Подумать только, — сколько энергии, сколько невозвратимых лет потратил я на какие-то дурацкие выкладки, на никому не нужные изыскания, на разработку проектов, гениальнейших проектов, за которые гонят из колледжа. Проектов, из-за которых я сперва остаюсь без завтрака, затем без ужина, обеда и вот, наконец, — без чего бы то ни было. Осел! Старый, глупый осел! Вот, броди теперь по улицам и голодными глазами заглядывай, как живут, понимаешь, живут другие. Пользуются жизнью, пользуются ее благами, стремятся к тому, чтобы возможно больше этих благ урвать, упиться ими досыта, до отвала… Ах, осел, осел, — безнадежный, непоправимый осел!
Подгоняемый своими безрадостными размышлениями, Оноре Туапрео дошел до Западного вокзала и уселся на скамеечке скверика. А мысли, неотвязные и горькие, не оставляли стареющий профессорский мозг. Они делали скачки, метали петли, рождали неожиданные выводы и, наконец, уперлись в определенное, твердое и заманчивое решение. Осознав это решение, профессор застыл на несколько минут, уподобившись соляному столбу, затем на поблекших щеках расцвели старческие розы румянца, глаза радостно и часто заморгали и профессор проделал несколько глотательных движений, чтобы избавиться от раздражающего избытка слюны. Принятое профессором решение основательно заполонило все существо ученого, собралось оформленной мыслью в мозгу, повисло на кончике языка, приподняло губы и Оноре Туапрео четко, громко и раздельно, а главное, безапелляционно и убедительно произнес:
— Я должен разбогатеть и я разбогатею!
Я подпрыгнул на скамейке от неожиданности, услышав свои собственные мысли, произнесенные так громко и с такой уверенностью. Я обернулся — и это было мое первое знакомство сученым Оноре Туапрео.
Передо мной сидел неряшливо одетый старик. Он упорно мотал головой и, словно стараясь вдолбить кому-то упрямому и непонятливому, повторял:
— Я буду богат! Буду!
Конечно, биологи и естествоиспытатели, да и вообще ученые — отрицают не только чудеса, но и самую возможность чуда [1], а я свидетельствую перед всем миром, что и в наш, сугубо материалистический век — чудеса не перевелись.
На моих глазах выпрямлялась согбенная спина Оноре Туапрео, для меня пока еще странного незнакомца.
Его глаза загорались молодым светом уверенности в победе, совсем как башня Эйфеля ситроеновскими транспарантами. Смейтесь, маловеры, но даже его костюм на моих глазах разгладился и принял опрятный, я бы даже сказал, элегантный вид. Чудо происходило на моих глазах.
Ах, я на минуту закрыл их. И соблазнительной тенью проплыла перед ними обольстительная мадемуазель Клэр де Снер. Нежным шелестом защекотали ухо заветные слова:
— Я твоя Жю, я твоя, — ведь ты принес к моим ногам чековую книжку и сердце!
Но прочь, обольстительное виденье!
Я поспешно открыл глаза. Г-н Туапрео решительно поднялся со скамьи и твердыми шагами направился к выходу из сквера.
— Вот он, мой рок, вот она — моя судьба! Я должен следовать за этим чудесным человеком и он приведет меня к мадемуазель Клэр де Снер.
Мое провидение ускоряло шаги и я едва поспевал за ним. Так дошли мы до ближайшего спуска в метро. Тут провидению сделалось дурно и оно скрючилось в три погибели, прижавшись к стене. Не рассчитав шагов, я наткнулся на своего гения и чуть было не упал на него.
— Ах, какие ужасные боли!
Мой гений немилосердно тискал свой живот — хоть бы несколько сантимов на пирожок и кофе!
Неожиданно незнакомец выпрямился.
— Понимаете ли вы, молодой человек, какая это ирония судьбы?
Хотя я ничего не понимал, но поспешил согласиться, чтобы не раздражать своего гения.
— О нет, я от тебя не отстану, — чтобы там ни было, а я от тебя не отстану! — решительная мелькнула у меня мысль и я почувствовал, как пронеслась мимо мадемуазель Клэр де Снер и ободряюще сжала мою руку.
— Нет, вы ни черта не понимаете, ни черта!
Мой гений наступал мне на ноги и грозно махал передо мною кулаками. Я молча, стоически выдерживал неожиданную атаку, слегка отступая вдоль стены.
— Ни черта! Ни черта! О, тысяча французских дьяволов и собор Парижской богоматери в придачу, — да и где вам понять! Перед вами, молодой человек, будущий богач, миллионер, нет, — миллиардер! И вот — он корчится от голодных резей в желудке, он близок к тому, чтобы потерять сознание от голода. Но нет! Н-е-е-т, молодой человек, шутить изволите, н-е-е-т!
С этими словами Оноре Туапрео повернулся и быстро-быстро помчался, а не пошел вдоль тротуара. Я не растерялся. Через две минуты я догнал беглеца.
— О, господин будущий миллиардер!
Вероятно в голосе моем было нечто, внушившее доверие ко мне.
— Ну? — грозно остановился Оноре Туапрео. — Ну, что вы еще можете сказать?
В растерянности я лепетал нечто маловразумительное и путаное, но, по-видимому, Оноре Туапрео понял меня и через несколько минут мы сидели в кафе. Я с умилением следил за тем, как насыщался ученый.
Когда еда была окончена, мне доставило большую радость уплатить по счету. Я даже не удержался и подхихикнул.
«Ну, теперь-то уж шалишь, теперь я, можно сказать, пайщик будущих богатств!»
— Дитя мое, я хочу, чтобы вы называли меня — учитель.
Мне радостно было ощутить на спине нежное и дружеское поглаживанье руки будущего миллиардера, и я с благоговеньем произнес:
— О учитель! Дорогой учитель! Я прошу вашего милостивого разрешения рассказать вам все о себе, и я думаю, что вот в этом бистро — мне удобно будет это сделать.
— Идем, дитя мое, идем!
Мы вошли в бистро.
5
Дни мчались головокружительно быстро. Так же быстро, как таяли мои последние франки. Аппетиту профессора можно было позавидовать.
В мансарде Оноре Туапрео появился новый жилец, вернее — ночлежник. Это был я.
Я не отставал ни на шаг от профессора, и ученый не делал ни шагу без меня.
Мрачными тоннелями метро мы мчались из одного конца Парижа в другой, из Национальной библиотеки в академическую, из архива иезуитов в архив города Парижа.
Как заправская интендантская крыса, Оноре рылся в каталогах. Оноре нагружал меня фолиантами, переплетенными в свиную кожу, и я должен был без конца листать полуистлевшие страницы.
Временами приходило малодушие. Я думал: «Этот старик — безумец. Какие миллионы он может найти среди этих пыльных каталогов, на страницах этих полуистлевших книг?» Но это были минуты. Я взглядывал на Оноре, на его наморщенный лоб, в его маленькие, сверкающие уверенностью глазки, — вера моя воскресала и я быстрее листал страницы, упорнее вгрызался в строки, настойчиво ловил ускользающий смысл архаических записей и повествований.
