Проклятый город - Молитвин Павел Вячеславович (список книг .TXT) 📗

Убедившись, что Эвридика снимает, Сан Ваныч насадил кусок мяса на самый конец длинного тонкого гарпуна и протянул псевдолилии. «Лепестки» ее дрогнули и сомкнулись на гарпуне.

— Похоже на росянку, есть у нас такое хищное растение, жрущее комаров и мух, — пояснил смотритель рембазы, вытаскивая гарпун из сомкнувшихся лепестков диковиной твари. — Почуяв подходящую добычу, она «распускается» и каким-то образом приманивает ее — то ли запахом, то ли цветом. Забавная зверушка и, по сравнению с прочими искусственно созданными существами, вполне безобидная. Продолжим, однако, нашу прогулку, времени у нас не густо.

— У вас, как я погляжу, для клиентов целая культурная программа подготовлена! — усмехнулся Стивен, и старик подтвердил, что так оно и есть, присматривая за подводными коммуникациями, он сталкивается с разными тварями и не упускает случая показать их любителям подводных диковинок.

Из давешней беседы с Сан Ванычем Эвридика знала, что, хотя среди искусственных тварей встречались монстры, им было далеко до человека, который, по словам старика, был «самым чудовищным изо всех известных науке чудищ». Поэтому она не стала прислушиваться к беседе устремившихся в переулок мужчин, а вернулась к воспоминаниям о проведенной с Радовым ночи. К тому странному чувству внезапного счастья и безоглядной влюбленности, которое испытала только один раз, давным-давно, в детстве, когда ей было двенадцать с половиной лет…

Тогда, впрочем, это можно было списать на возраст — пришло, дескать, время влюбиться, и первый подвернувшийся под руку мальчишка представился ей средоточием всех мыслимых достоинств. «А теперь? — спросила себя Эвридика и сама же себе ответила, боясь поверить совершившемуся чуду: — Наверное, это правильнее будет назвать не „любовью с первого взгляда“, а ученым словом „импринтинг“».

Насколько она помнила, слово это значило «запоминание» или «запечатление». Суть же явления заключалась в том, что многие животные — цыплята, например, или гусята — считают своими родителями первое движущееся существо, которое они увидели после появления на свет. Любое существо или даже движущийся предмет. А ведь она и впрямь вроде как заново родилась после временной смерти на дне — там, у столь точно названных Ворот смерти!

Эвридика представила, что было бы, не загляни она в файлы мужа и не подслушай разговор Уилларда с Птициным, и содрогнулась. Нет-нет, стоило, право же, стоило влипнуть в эту передрягу, чтобы прервать опостылевшую пародию на супружескую жизнь и встретить Четырехпалого. И убедиться, что сестра и отец по-прежнему любят ее и примчались сюда сломя голову с другого конца света, чтобы вызволить из беды. Но главное — это все же встреча с Радовым! Она вспомнила его покрытое шрамами, крепкое, как дерево, «хорошо провяленное» и все же такое отзывчивое тело и почувствовала, что заливается краской…

— Рика, ты заснула там, что ли?! — донесся до нее из наушников голос отца. — Готовь камеру и контейнер! Змееглав сам идет к нам в руки!

— Иду, папа! — отозвалась Эвридика, с трудом заставив себя вспомнить, для чего они приплыли в это мрачное, поросшее гигантскими ламинариями место.

Глава 10

ТОВАРИЩ, МЫ ЕДЕМ ДАЛЕКО…

Миновав Морские ворота Дамбы, «Счастливый день» взял на борт Эвридику, Сан Ваныча, экскурсантов Морского корпуса и теперь плавно покачивался на пологих волнах в ожидании Радова. Команда яхты сделала вид, что не видит ничего предосудительного в появлении на ее борту многочисленных пассажиров, а капитан не счел нужным зафиксировать их присутствие ни в судовой роли, [31] ни в судовом журнале. [32]

Нанимая яхту, отец проявил свою обычную предусмотрительность, и, если Радов не допустит какой-нибудь промашки, до Стокгольма у них проблем не возникнет. Перед входом в порт, «зайцы» пересядут на скутера, а уж в самом Стокгольме они как-нибудь выправят себе липовые документы, благо экстрадиция в Швеции не действует, и официальной охоты за ними местные власти не устроят. А там, глядишь, в Стокгольм прибудет и Ева…

О том, что произойдет дальше, Эвридика старалась не думать, равно как и об опасностях, подстерегавших Радова при осуществлении его безумной затеи. Зачем только ему понадобилось взрывать этот проклятый «Голубой бриз»? Генка Тертый и остальные курсанты уверены, что Четырехпалому ничего не стоит пустить его ко дну, но не выдают ли они желаемое за действительность?

Послушав шуточки Оторвы, Генки и Вороны по поводу того, что Сычу перед отплытием удалось-таки вскрыть часть шифрованных файлов из ноутбука Уилларда и перевести некую толику его сбережений на открытый в стокгольмском банке счет, молодая женщина отправилась на поиски отца. Она надеялась, что он успокоит ее, но Стивен был увлечен беседой с Сан Ванычем и едва кивнул подошедшей дочери.

— …от малого проступка до преступления — один шаг. Печально, что ваш друг не удержался и переступил грань, перейдя от самообороны к нападению, — промолвил отец, явно имея в виду Радова, и Эвридике захотелось броситься на защиту Четырехпалого. Однако она благоразумно промолчала, памятуя, что отец не выносит, когда его прерывают. — Всем нам приходится время от времени нарушать законы — поскольку они, как и все созданное людьми, далеки до совершенства, Но если налет на МЦИМ с целью вызволения… э-э-э… попавшей в беду воспитанницы можно как-то оправдать, то неспровоцированный взрыв иностранного судна однозначно будет классифицирован как акт международного терроризма. Со всеми вытекающими последствиями. Даже я, при всем желании помочь Радову, не могу оспорить этот факт.

— В этом нет необходимости, — по-стариковски ласково и светло улыбнулся Сан Ваныч. — Ибо терроризм — последняя надежда человечества. Хотите вы того или нет, но это «часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». [33]

— Изрядно сказано! Боюсь, правда, что ни один суд с таким утверждением не согласится!

— «А судьи кто?», — вопросил Сан Ваныч и, словно про себя, добавил: — Ну да, вы с Грибоедовым не знакомы. И все же позвольте вас заверить, что это весьма распространенный взгляд на явление, которое принято называть «международным терроризмом». Правительства, богатеи и прочие власть имущие не желают и не считают нужным быть моральными. Они позволяют себе нарушать ими же писанные, как вы сами заметили, далеко не всегда справедливые, законы и при этом требуют соблюдения их рядовыми гражданами. В частности, они требуют этого от подданных тех стран, с которыми сами поступают вопреки морали и международному праву — вы понимаете, о чем я веду речь?

— Вполне, — с кислой улыбкой подтвердил Стивен Вайдегрен.

— Так вот, сдается мне, те, кто подает пример жестокости и бесчеловечности, должны быть готовы к тому, что им отплатят той же монетой. Да-да, я говорю о вашей родине и сознаю, что слушать это вам неприятно! Вы силой оружия навязываете свои порядки заокеанским «соседям», насаждаете «справедливость, демократию, уважение к правам человека», убивая при этом десятки, а порой сотни, тысячи преимущественно мирных, ни в чем не повинных граждан, и при этом…

— Позвольте!..

— Не позволю! — решительно сказал Сан Ваныч, лицо которого внезапно посуровело и стало похоже на лик грозного иконописного старца. — Если правительство «самой цивилизованной и процветающей страны мира» позволяет себе вести себя противозаконно и бесчеловечно — вводить войска на территории суверенных государств, бомбить, расстреливать и бросать в тюрьмы гражданское население, то как может оно жаловаться на «бесчеловечность» террористов, осуществляющих те же самые акции, но только в несравнимо более мелких масштабах? Один из законов Ньютона, которые мы проходили в школе, гласит, что в физическом мире противодействие равно действию. В мире людей противодействие, к сожалению, не адекватно действию, но, слава богу, оно существует. И это помогает мне не утратить последние крупицы уважения к людям, не позволяющим обращаться с собой, как с ведомым на бойню скотом. Более того, вселяет надежду, что мир не погибнет, не сгниет от вседозволенности одних и подлости, равнодушия и трусости других.