Шаги в бесконечности - Михановский Владимир Наумович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Кажется, ничего не забыто. Каждый из двенадцати членов экипажа получил участок, за который отвечает. У каждого в распоряжении имеется несколько манипуляторов.
Что касается автоматики, то она в условиях Тритона капризничала и особых надежд на нее Икаров не возлагал. Хорошо, что белковые роботы были воспитаны без ограничителей. В результате они обладали гибкой системой мышления, которая может приспосабливаться к новым, необычным условиям, вроде тех, в которые попал «Пион». А будь у белковых ограничители, подумал Икаров, роботы наверняка вышли бы из строя, как выбыла почти вся автоматика корабля.
Капитан забрался в манипулятор, которому велел приблизиться к главному пульту корабля.
«Пора!» – решил он, сжав биопередатчик. Сигнал старта прозвучал во всех отсеках одновременно. Тело Икарова тотчас медленно стало наливаться ядом тяжести. «Пион» начал свой долгий путь на волю.
Первые витки, связанные с относительно малым ускорением, корабль прошел успешно. О том, что отклонений от расчетной траектории нет, говорили спокойные зеленые глазки на капитанском пульте.
Белковые по очереди докладывали Икарову каждый о своем участке. Кое-кому капитан давал указания.
Чаще всего взгляд капитана останавливался на маленьком квадратном окошечке, примостившемся в углу пульта. В окошечке медленно, мучительно медленно перемещались цифры, уступая место одна другой. Цифры показывали, на сколько километров «Пион», двигаясь по спирали, удалился от центра Черной звезды.
Преимущество спирали перед прямым путем состояло в том, что спиральный путь давал возможность удаляться от Тритона «малыми шагами». Но на каждый такой крохотный шаг едва хватало мощности всех дюз «Пиона». Об отрыве от Черной звезды по радиальному направлению при такой гравитации и мечтать не приходилось.
Первые витки самые легкие. Путь предстоит длинный. Нужно беречь силы. Икаров решил вздремнуть, велев манипулятору разбудить его, если на корабле возникнет непредвиденная ситуация.
Усталый мозг капитана забылся в кошмаре.
…В рубку, в которой лежал Икаров, вошли белковые роботы. Они двигались фантастической чередой, дико искривленные, троерукие, двуглавые. Роботы несли толстые металлические плиты. Только Энквен, который жался среди замыкающих, был без ноши.
– Почему вы не на местах? – хотел крикнуть капитан, но голос, как это бывает во сне, сорвался на еле слышный шепот. Роботы, однако, его услышали.
– Все отсеки «Пиона» сожжены по твоему приказанию, – ответил Кельзав, стоявший впереди. – Остались только фотонные отражатели да этот отсек.
– Капитан, нам не вырваться отсюда, – сказал Энквен, выходя вперед.
– Энергия исчерпана.
– Прикажи отключить двигатели, капитан! – присоединились остальные.
– Тихо, – выдохнул капитан, и роботы смолкли. Они сгрудились вокруг манипулятора, в котором лежал капитан, и изломанные плиты казались обломками кораблекрушения.
– Вы покинули свои посты, – еле слышно прошептал капитан, глядя на команду.
Роботы сделали к нему еще шаг.
– На корабле, оказывается, есть еще запасы топлива для аннигиляторов, – сказал капитан и скользнул измученным взглядом по плитам. – Вы утаили это от меня.
Роботы замялись.
– Плиты нужны нам для другого, капитан, – нарушил Кельзав длинную, как вечность, паузу.
– Для чего?
– Сейчас увидишь, капитан, – бросил кто-то из экипажа.
– По местам! – прохрипел капитан. Он хотел выскочить из манипулятора, но не смог пошевельнуться. Перегрузки спеленали его, словно младенца.
– Капитан, подчинись логике реальности, – сказал Кельзав. – Она неумолима. Отключи двигатели.
– И ты окунешься в невесомость, – добавил Энквен, глядя на распростертого капитана.
– Если сейчас отключить двигатели, вы навеки останетесь в плену, – еле шевеля непослушными губами, прошептал капитан.
– Пойми, капитан: энергия кончается, – сказал Кельзав. – Наша задача – растянуть ее на возможно более долгий срок. Истощив запасы, мы все равно не вырвемся отсюда…
– Нам не долететь до Солнца!
– Сожжем последнюю энергию.
– Упадем на Тритон.
– Погибнем…
Двое роботов приблизились вплотную к манипулятору с капитаном. Икаров хотел что-то крикнуть, но почувствовал, что язык отказался ему повиноваться. Он лишь смотрел, как роботы с величайшей осторожностью опустили ему на грудь изогнутую плиту. Их примеру последовали остальные. Икаров скосил глаза на Энквена. Помощник угрюмо молчал.
– Теперь ты не помешаешь нам, капитан, – сказал Кельзав. И роботы удалились, тем же порядком, как и пришли.
…Капитан очнулся, окутанный щупальцами манипулятора. Перед лицом бессонно мерцал хронометр. Кошмар был до жути реален, вплоть до того, что плиты, которые принесли сюда белковые, казались изогнутыми, как и все окружающие предметы.
Приборы показывали, что ускорение корабля, как и было намечено, неуклонно возрастало…
Икаров вызвал по биосвязи Энквена. Робот доложил, что пока все идет так, как они наметили накануне старта.
– Как ты переносишь перегрузки, капитан? – спросил Энквен.
– Нормально, Энквен, – громко ответил Икаров, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
Капитан включил обзорный экран. Из глубины его выплыла капризно изогнутая поверхность «Пиона». Обшивка корабля слабо светилась. Шаровая форма отсеков была искажена, а сами они странно сместились, будто чьи-то железные ладони смяли корабль, а потом неумело пытались расставить отсеки по прежним местам. Носовая шлюпка – некогда стройная ракета – теперь согнулась пополам почти под прямым углом. Переходные коридоры представляли собой нагромождение изломанных линий. Некоторые отсеки, Икаров знал, внутри уже пусты. На месте астрообсерватории зияла непривычная для глаз пустота. Скоро придет черед и другим отсекам…
Больше всего сохранили прежнюю форму хвостовые дюзы да параболическая чаша-отражатель. Из чаши изливалась река ослепительного пламени. Пройдя по прямой короткий путь, река тут же загибалась в сторону. Казалось, будто в сторону Черной звезды дует ураган, пригибая огненный хвост. Но Икаров понимал, что ураганов в вакууме не бывает. Имя этому урагану – гравитация Тритона.
Долго смотрел капитан на пламя, ослабленное светофильтрами. Там, в море света, рождающегося при соединении вещества с антивеществом, каждый миг сгорает какая-то частица «Пиона». Огненный столб толкает корабль вперед, разгоняя его по спирали. Хватит ли вещества, составляющего «Пион»?.. Хорошо, если спиральная траектория корабля не сожмется, превратившись в круг. Пока что «Пион» не рыскает, но радоваться рано: впереди далекий путь. Продвигаясь вперед, «Пион» тает, подобно льдинке, попавшей в проточную воду…
Нет, блок с голосом Лин он включит попозже, когда станет невмоготу.
Закрыв глаза, Икаров попытался представить себе лицо Николая Лобачевского, каким он увидел его в Музее звездоплавания, в павильоне героев космоса. Сжатые губы, слегка впалые щеки и пронзительные, всепроникающие глаза. Современники отвергали идеи Лобачевского потому, что те казались им странными. «Странными», – мысленно повторил Икаров и усмехнулся. Разве поначалу не кажется странным полотно, созданное гениальным художником? Отними у его картины странность – и она превратится в заурядную. Странность
– это расширение пределов познания, будь то физика или живопись. Окружающий мир всегда будет странен. Когда он перестанет казаться человеку странным, наступит конец познанию.
Но такой час не пробьет.
Разве не странны идеи Лобачевского? Разве не странна теория Эйнштейна? Разве не странно, что, когда ты быстро летишь, время с точки зрения земного наблюдателя замедляет свой бег, что вблизи крупной массы ход времени обязан измениться, а пространство искривляется? Разве не странно, наконец, что параллели могут пересечься?
Разве не странно то, что произошло на «Пионе», когда он погрузился в гравитационное поле Черной звезды? Геометрия Лобачевского в реальном воплощении!
