Мир Стругацких. Полдень и Полночь (сборник) - Клещенко Елена Владимировна (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
Павел стоял на коленях. Прошедшая по станции дрожь оповестила, что «Тьма» отстыковалась и приступила к погружению. Он поднялся, возвратился в кресло и уставился в пустоту.
Он не слышал, как тихо лопнула перепонка люка, лишь когда ладони опустились на его плечи, слегка вздрогнул. А потом прижался щекой сначала к левой, а потом к правой.
Зеркальное покрытие скафандра слегка холодило кожу.
Конфиденциально!
Только для членов Президиума Всемирного Совета!
Экз. № 115
Содержание: запись собеседования, состоявшегося в «Доме Леонида» (Краслава, Латвия) 14 мая 99 года.
Участники: Л. А. Горбовский, член Всемирного Совета; Г. Ю. Комов, член Всемирного Совета, врио президента сектора «Урал-Север» КК-2; Д. А. Логовенко, зам. директора Харьковского филиала ИМИ.
(Извлечение)
Комов: А вам не кажется, что аморально повергать человечество в состояние шока? Создавать в массовой психологии комплекс неполноценности, ставить молодежь перед фактом конечности ее возможностей!
Логовенко: Вот я и пришел к вам – чтобы искать выход.
Комов: Выход один. Вы должны покинуть Землю.
Логовенко: Геннадий Юрьевич, я повторяю: несмотря на наши нечеловеческие возможности, способность активировать третью импульсную и переходить с уровня на уровень бытия, мы все равно остаемся людьми. Вы понимаете? Людьми! И никуда с Земли уходить не хотим – здесь наши семьи, родные, друзья. Ах, как было бы прекрасно, если бы людены на Земле не жили, если бы они теряли все человеческое, превращаясь в этакие сверхкосмические стихии! Тогда бы мы ушли, и никто бы не заметил. Не было бы этого разговора, в конце концов. Но наше общее несчастье в том, что человеческое из человека, даже на новом витке развития, никакими импульсными системами не выкорчевать. Мы не в силах оторвать себя от родных и любимых!
Горбовский: А!
Логовенко: Что вы сказали?
Горбовский: Ничего, ничего, я внимательно слушаю.
(Конец извлечения)
Между полднем и полночью
Игорь Московит
Бдительный комсомолец
– Воздух! – фальцетом выкрикнул дед Михалыч, одноногий инвалид империалистической войны.
Рабочие – женщины, старики и дети – горохом посыпались с бруствера, в страхе поглядывая на высокое небо. К налетам фашистской авиации на строительстве оборонительных укреплений Лужского рубежа уже успели привыкнуть.
На бруствере остались двое. Михалыч, с кряхтением примеривающийся, как бы половчее сползти в траншею, и шестнадцатилетний школьник Аркаша. Длинный, худой, он задумчиво всматривался в синеву, где еле двигался угловатый силуэт вражеского самолета.
Аркаша достал из кармана несвежий носовой платок, снял очки и не спеша протер стекла.
– «Рама»! – громко возвестил он, водрузив очки на красивый, орлиный нос.
«Рама»… «рама»… «разведчик»… – пронеслось вдоль траншеи. – Вылезай, бабоньки!..»
Поругивая паникера Михалыча, рабочие полезли наверх. Старик, которому явно хотелось провалиться сквозь землю, виновато переминался с живой ноги на деревянную, но вспомнив, что он как-никак десятник, выпрямил спину и пробурчал, обращаясь к старшекласснику:
– Ты бы, милок, за водицей сбегал, пока тихо… Кашеварить пора…
– Угу, – буркнул Аркаша.
«Сбегать за водицей» означало притащить два бидона воды из ручья, что скрывался в дальнем распадке. Аркаша слабаком не был. От природы рослый, он в охотку занимался боксом, да и десятки кубометров выброшенной земли даром не прошли, но в каждом бидоне помещалось двадцать литров, и нести их надо было с полкилометра. Разумеется, Аркаша не подал виду, что недоволен заданием. Михалыч был хоть и вздорным порой, но все-таки начальством, коего надлежало слушаться. Поэтому Аркаша, не мешкая, спустился под другую сторону бруствера, взял в тени самодельного тента старую «мосинку» без штыка, забросил ее за спину, подхватил бидоны и припустил к распадку.
В «мосинке» был всего один патрон, и взял ее с собой Аркаша скорее для проформы. В окрестностях хватало немецких диверсантов, но вряд ли старшеклассник обыкновенной ленинградской школы мог справиться с матерыми фашистскими десантниками, даже будь у него целая обойма. Шагать с винтовкой и бидонами было чертовски неудобно. «Мосинка» поддавала тяжелым прикладом под коленки, а бидоны приходилось держать на отлете. Солнце пекло голову. Аркаша пожалел, что оставил кепку на скамейке под тентом, однако не возвращаться же за ней. Его осенило, что, если свернуть на тропинку, путь, конечно, слегка удлинится, но зато можно будет проделать его большей частью в тени пыльных тополей, росших вдоль старого проселка.
Аркаша нырнул в тень и остановился, чтобы перевести дух. На расстоянии противотанковый ров, протянувшийся на много километров, казался лишь полоской желто-серой земли, а люди – подвижными черточками, которые то сгибались, то разгибались в едином механическом ритме. Отсюда не было слышно голосов, смеха, беззлобной перебранки и песен, скрежета вгрызающихся в неподатливую сухую землю лопат и гулкого уханья, с каким вонзались в глинистые склоны кирки. Знойная тишина обволакивала, отодвигала привычные тревоги и мысли в синюю даль, где не было места войне.
Прислушиваясь к этой тишине, Аркаша подумал, что было бы здорово – вот прямо сейчас– узнать, что Красная армия одним могучим ударом все-таки выбила фашистскую нечисть из страны, как об этом грезилось в мирные годы, что маме, отцу и младшему братишке ничего не угрожает, что можно вернуться в дом на Выборгской стороне и снова возиться с самодельным телескопом и числами Вольфа. Но война напомнила о себе – глухими раскатами артиллерийского грома. Аркаша со вздохом поднял бидоны и углубился в распадок. Через несколько шагов он понял, что напрасно удлинил путь, потому что местность вокруг оказалась незнакомая.
Распадок пересекала старая бетонная дорога. В трещинах широких плит покачивались зеленые метелки пырея. Аркаша никогда не видел такой дороги. Она напоминала взлетную полосу аэродрома, с которого поднимаются тяжелые бомбардировщики. Дорога уходила вправо и влево, теряясь в узорчатых тенях, отбрасываемых кронами могучих – сто лет, не меньше, – лип и ясеней. Деревья-великаны плотно сгрудились у обочины, перепутались кронами, превратив старое шоссе в сумеречный, в прорывах солнечных пятен, тоннель. Как зачарованный, двинулся Аркаша вдоль этого удивительного шоссе, настороженно прислушиваясь к эху собственных шагов.
Автомобиль, длинный, обтекаемый, словно новейший истребитель, Аркаша заметил не сразу. Блестящий кузов настолько безупречно отражал чересполосицу светотени, что казалось, машина выкрашена в маскировочные цвета.
Странный автомобиль в странном месте… Может быть, это вражеская разведка? Аркаша видел однажды подорвавшийся на мине немецкий «Опель» – ничего общего с этим чудом техники. Диковинная машина совершенно не вписывалась в мир, где жестокий враг накатывается на Ленинград с запада и севера, где каждый день погибают люди, даже те, кто не способен держать оружие.
– Добрый день!
Аркаша вздрогнул, выронил бидоны, они гулко стукнулись о бетонку.
У автомобиля стоял высокий, широкоплечий, легкомысленно одетый мужчина. Аркаша и представить не мог, что взрослый способен носить короткие штанишки, какие носят лишь малыши. Да и рубашка из переливчатой, радужной ткани тоже не вязалась с обликом серьезного человека. Мужчина улыбался. Улыбка у него была хорошая, искренняя, но Аркаша все-таки проникся к незнакомцу неприязнью.
С чего бы эдакий здоровяк – мускулы так и распирают по-клоунски яркую ткань – и не на фронте? Неужели все-таки шпион? В такой-то одежке!
Аркаша потянул с плеча винтовку.
– Предъявите документы! – потребовал он.
– Документы? – переспросил улыбчивый, слегка растерянно. – Какие именно, сударь?
