ProМетро - Овчинников Олег Вячеславович (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
– Ну! – завопил старый Ауэрман.
– Гы, – тихонько ответил Бронто.
– А теперь два раза!
– Гы-гы, – еще тише сказал Бронто и заплакал.
– Да не хнычь ты, а запоминай, – почти человеческим голосом сказал старый Ауэрман. – Один раз «гы» – точка, два раза «гы», «гыгы» то бишь – получается тире. Понял? Теперь повторяй за мной. Две точки, два тире. Сначала «гы-гы», потом «гыгы-гыгы», повторяй!
– Гы-гы-гыгы-гыгы, – повторил Бронто и засмеялся.
– Во-от… А сказал ты сейчас, ежели обратиться к азбуке-морзянке, букву «Д». Которая – это если от морзянки перейти к кириллице да мефодьице – есть не что иное как «добро». Понял? И вот, значит, в этом разе мы и получаем, что второе священное кольцо Ласкового Ми – оно Кольцо Добра. Мало, ой мало, дети мои болезные, припадошные, просто сидеть-посиживать и верить не пойми во что. Надо еще, чтоб помимо веры добро в сердце было. А что есть добро? Скажи ты, к примеру, Янус, что такое из себя есть добро?.. Эй, куда ты? А ну, держать его!
Послышалась возня, чьи-то визги. Кто-то куда-то побежал. Кто-то обо что-то споткнулся и негромко заорал от боли. Кто-то довольно похохатывал. Таких было много.
– Держать, держать, не выпускать! – подбадривал Ауэрман. – Бегать-то мы все горазды. Пусть он нам скажет сначала, что такое добро. А не скажет, так мы ему таких отвесим… Мы ему харю набок-то свернем! Как одну, так и вторую. Будет потом всю жизнь сам с собой разговаривать. Ибо учил нас Ласковый Ми: добро, оно, конечно, должно быть, но быть-то оно должно с кулаками. Так что если кто…
– Мыфынки, – плаксиво заверещал Янус в обе своих луженых глотки. – Мыфынки, фынки…
– Что мыфынки? – удивился Ауэрман.
– Мыфынки. Довро – мыфынки. Фынки – довро.
– Так ты говоришь, что добро есть какие-то мыфынки?
– Фынки-мыфынки довро, – согласился Янус.
– Эй, что это ты мне суешь? Это что, и есть твои мыфынки? Да… Ох, дитятко мое грешное, в грехе зачатое, грешниками взрощенное… Никакие не мыфынки сие есть, а есть сие вервие обыкновенное. Веревка, если по-нашему, по-человечьи, говорить. И не добро это, никак не добро, а напротив-наоборот – скарб. Скарб земной, бесполезный, от которого не добро, а самое что ни на есть зло проистекает. Он тело грешное к земле притягивает, не дает ему воспарить душою к небесам и унаследовать там что положено. И лишь избавившись от скарба тягостного, от начала телесного, впускаешь ты в сердце свое добро. Вот так… Вот так… Да не держи ты! Ша, я тебе говорю! Чего вцепился-то? Отдавай веревочку, отдавай. Во-от, так-то оно и происходит, добро. Только через поделись с ближним… Настоящее добро, а не какие-нибудь там мыфынки твои с фынками… Аи, молодец! Вот молодец, сумел-таки! Перемог себя, жадность свою и злобу первородную из сердца выгнал, а на ее место тотчас же добро пришло и вместе с ним любость-ласковость. Что, Янус, чуешь, как добро внутри тебя переливается, тело твое как бы ласковым теплом заполняет? Эй, чего молчишь-то? Ты смотри у меня…
Раздался звонкий шлепок, как будто прихлопнули тарррантула. И сразу же одна голова Януса тихонько взвыла, а вторая заверещала что-то про добро с фы-фынками.
– То-то же! – радостно сказал старый Ауэрман. – А раз уж ты у нас такой молодец оказался, разрешаю тебе, Янус, в порядке поощрения приблизиться к святыне и троекратно облобызать Ласкового Ми в пояс…
На этот раз шлепков было много, четыррре или даже семь. Какой-то выродок громко промычал непонятное «Биишь биишь питнацати… Биишь питнацати» и противно заржал. Янус тяжко закряхтел, не переставая скулить.
– Лобызай, лобызай, – приговаривал старый Ауэрман. – Пятикратно, по числу колеи! Вот так… А теперь ступай. Ступай себе с миром… – голос Ауэрмана стал громче. Глагл пошел быстрее. До конца ЗонаА осталось совсем немного. – Да, с миром в душе и с добром на сердце. И вы, дети мои сирые, убогие, последуйте примеру брата вашего, Януса, освободитесь от гнета ненужного, поделитесь им с ближним своим, да и дальний, ежели призадуматься – чем он-то хуже? И дальнему уделите от щедрости своей. И тогда воздастся вам сторицей! Приблизьтесь к Ласковому Ми и тогда, когда придет ваш час – а придет он, чую я, скорее скорого – не прахом зловонным смешаетесь вы с землей грешной, а вознесетесь к светлым небесам, как и сам Ласковый Ми вознесся на глазах у несметных толп изумленных зрителей. Да-да, у изумленных, значит, зрителей… Сам я, правда, не сподобился, да чер-нобЫльские потом рассказывали, те, что от второго прибытия… которые-то и Ласкового Ми, значит, доставили по назначенью…
Голос Ауэрмана снова усилился и как бы стал ближе. Глагл, сам того не замечая, замедлил шаг. Теперь ему казалось, что старый Ауэрман говорит только для него одного. И не голосом, а… Глагл не находил подходящих слов, чтобы сказать об этом. Говорить-без-слов. У него получалось так раньше, иногда. Особенно в тот раз, когда Учтитель попытался рассказать ему про вррремя. Тогда Учтитель страшно разозлился, нехорошо дышал, и если бы Глагл в последний момент не крикнул-без-слов, что есть силы: «Ты – мои ррродители», едва ли дело закончилось бы одной сломанной быковкой.
В тот раз обошлось.
А сейчас Глаглу казалось, что старый Ауэрман пытается что-то ему сказать-без-слов. И Глаглу, наверное, сильно повезло, что у него пока совсем плохо получается слушать-когда-говорят-без-слов.
– Так вот, когда они, изумленные, узрели чудо сие… и когда запели в едином порыве песню молитвенную, вознесенскую… на слова, значит, Вознесенского на стихи, получается, Мотусовского… тогда… значит, дальше было оно как? Атак! Что если, к примеру, у кого из вас есть какой камень за пазухой… или, там, не камень, а, допустим-предположим, парочка пищалок… Мааленьких таких пишалок, вкуусненьких… Они же, маленькие, завсегда вкуснее кажутся… Тогда нам самое время вспомнить про третье кольцо на священном поясе Ласкового Ми, который, пребывая в духе, говорил нам: А НУ ПОДЕЛИСЬ С БЛИЖНИМ!
Глагл вздрагивает от резкого окрика и только теперь замечает, что стоит на месте, а старый Ауэрман находится всего в нескольких шагах от него.
Как он догадался про пишалок? Ведь не пискнула ни одна. Даже не пошевелилась… Неужели унюхал? Или, может, учуял?
