Игры с призраком. Кон третий. - Витич Райдо (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений TXT) 📗
— Зря серчаешь. По чести все. Сейчас пир готовят, свадьба будет. Дары мирянам отправлю в благодарность за суженную.
У Кирилла зрачки расширились — понял, что тот задумал. Рванул с рыком, да железо только натянул, кожу сорвал на руках и ногах.
— Твааарь!!!
Богутар с сожалением головой покачал:
— Зря яришься побратим…
— Я тебя на части порежу, запомни! Всех вырежу!!
— А смысл? Халена дар мой приняла. Сама меня одарила, — выставил монетку у кинжала. — На том сговорились прилюдно.
— О чем, идиот?!!
— О том, что согласна быть моей. Я мешкать и не стал, верно, и ты бы не мешкал. Только мне свезло, а тебе нет.
— Слушай меня сюда, тупой ублюдок!…
— Я законный сын, — парировал тот спокойно, но скулы от оскорбления побелели.
— Ни хрена! Ты сын козла и косиножки! Все что ты говоришь — ложь! Халена не рабыня тебе и не девка, чтобы ты ей как хотел крутил! Я тебе не только тело, я тебе душу выжгу, ублюдок! И не только я! Спроси кого хочешь, что прошлым годом с росками случилось?!
— На гнев Богов намекаешь? А ежели сегодня же понесет от меня Богиня? Оставишь ее с дитем одну?
Кирилл задохнулся от ярости.
— Она замужем, сволочь!! Только посмей ее тронуть!!
— Ты криком не бери, я с тобой миром говорю, — поморщился. — Эльфар глуп был, не смекнул, а после ушла Халена. От меня не уйдет — дитем окручу, куда денется. А и ты в ум возьми — я обид не чиню, честь по чести творю. Обет даю — будет бережена, холена, лелеяна. В сечу не вступит, у оконца сидеть станет, лалами играться, на пуховых перинах греться, заморские сладости вкушать. Не надобны свары мне. По сердцу мне посестра твоя пришлась и за то что не отказала — дань высокую плачу не меряясь.
— Я понял, — закивал Шерби. — Ты ненормальный.
— Как это?
— С головой проблемы!!! Мать башкой в кирпич родила!!!
Богутар насилу стерпел оскорбление. Побелел скулами, встал:
— Чую не идет сегодня у нас разговор. Быть по-твоему, позже речи поведем. Отдыхай гость залетный да за здравие жениха и невесты вино пей да пищу вкушай…
Кирилл с силой пнул кувшин и корзину — на пол все полетело.
Кнеж глянул на него тяжело, словно запоминал и вышел.
— Не смей ее трогать!!! — полетело в спину.
Дверь схлопала и Кирилл взвыл в потолок. Голову огладил, успокоиться пытаясь, а в душе ад царит. Оттер лицо, зубами скрипнул, соображая лихорадочно, что делать. Поднялся цепями звеня, крепление в стене начал изучать — крепко крюк вбит. Сволочи!!… Ничего! Черепок от разбитого кувшина подобрал, крошить раствор у крепления стал, царапать, стирать, крюк расшатывать.
Кнеж полон гнева в покои влетел и в спальню ввалился. Только там и успокоился — добро все приготовили, шелком и атласом устлали, всю заморскую ткань из сундуков повытащив. Хмель по углам и снопы как положено, все угадали — добре.
Внизу уже столы перед теремом накрывали, плясовые играли.
Богутар женщину с постели поднял, в уготованную молодым спальню отнес, уложил и по лицу огладил — хороша, спасу нет. Куртку с нее снял, а вот с обувкой худо — не дается. Долго промаялся, соображая в чем заковыка, но справился, наконец.
Брюки тоже не сразу поддались — заковыристо стянуты. Но стянул и замер — в жар кинуло — до чего ж ладная! "Стынь вытачивала" — вспомнил побасенку, еще Эльфаром со смешком молвленную. И сомнений нет — лоно кружевами укрыто, точь в точь Стынью на железу зимой вязанные. Тонюсенько и задеть страшно. Огладил выпуклый рисунок трусиков, любуясь и дивясь, потянул вниз — пошло, а под ним гладенько, так губами коснуться и тянет. Его и страх и желание брало. Снял вязь Стыни, майку стянул, прижимая к себе безвольное тело и, зажмурился — кожа-то гладь. А грудь-то!
Застонал, счастью своему не веря. Уложил суженную под одеяло и сам разделся, лег рядом, а коснуться боится. Не сдержится ведь. И не выдержал, к себе притянул, голову на плечо положил. Обнял и лежит — сердце колотится от желания и волнения то ли в макушке, то ли в пятках.
Немного и народ ввалился, песельницы с улыбками постель и молодых лепестками осыпали, дивный запах разнотравья даря. Староста городской с поклоном кубок вина горячего молодому поднес. Богутар выпил и перевернул чашей вниз, как положено.
Желать начали, дары с поклонами к постели подносить, складывать. Начальник стражи, староста, да стольник с советником у изголовья постели встали, следили зорко за входящими.
Конца края им не было, цветами полевыми только полспальни завалили. А у Богутара одно на уме — ушли бы быстрее. Зубы от желания сводит, голова кругом от запаха волос Халены, от кожи ее нежной под пальцами, от дыхания в его нагую грудь, от жара, что от его ли, ее груди идет. И как подумать — Богиня нагая с ним, его суженная — ум за разум от счастья заходит.
"Все для тебя сделаю, на руках носить стану", — шептал ей мысленно и прижимался нет-нет ко лбу губами жаркими, сухими от снедающего желания.
— Ну, все, все! — вытолкал последних данников Кудеяр, двери закрыл и стражу приставил. Во дворе пир вовсю шел, а в спальне тихо стало, только слышно, как ровно дышит чудо в его объятьях. Стемнело уже, Селена в окошко заглянула полным ликом, а Богутар все в дыхание богини вслушивается, жар сердца унимая, млеет от запаха волос. Перевернул ее на спину нежно, лицо ладонями еле касаясь огладил:
— Жена ты мне теперь, — прошептал вглядываясь и казался лик ее ему прекрасным настолько, что не может быть ни у одной смертной. Одеяло вниз убрал все тело оголяя — облило его лунным светом и словно изнутри кожа засветилась. Может, чудилось ему, может вправду, только сердце замерло от дивной картины и трепет обуял, благоговение и нежность до глубины души.
— Лапушка нежная, дышать на тебя никому не дам, — навис над ней, чуть касаясь, волосы с чела убирая, а те пух и шелк — золото и пепел серебряный. Губы лалы, брови в разлет — не наглядеться. И вдуматься — его!
Пальцами от щеки вниз повел, по шее лебединой, глядя как рудица пульсирует, холмика груди коснулся и ладонью накрыл, заставляя поверить, что его она. Истинно — ни с одной смертной Богине не сравниться. Кто баить вздумает — девка она простая — не един не поверит. И в том хоть Стыни вязь как бережа пресветлому лону ее, ему пред всеми порука. И дивный стан и запах этот от волос неслыханный, пьянящий.
И птица рядом с ней не пролетит — не даст.
И отец родной косо не глянет — убьет за то.
И самый высокий, слово ей поперек не молвит — последним оно будет.
Живота ласково пальцами коснулся и не сдержался, поцеловал, припал губами к нежной коже, и застонал — так хорошо, что кругом голова. Уж девок сколько было, но трепета такого и сладости и в первый раз не ведал, а тут!… Щекой потерся о живот, губами чуть касаясь вниз устремился, даже пальчики на ногах расцеловал и подивился, восхитился — а ноготки — то блестят, мерцают в полумраке! Точеные ножки — любоваться на них и любоваться.
Его Богиня! Его жена!
— На руках носить стану, лапушка. Детей народишь, богов.
Его сыны — Богами будут почитаться, — вдуматься и ум за разум от восторга и гордости заходит. Век за веком род Полешей славен был, а теперь и вовсе прославится и не будет равных ему.
В губы поцеловал соколицу, а губы мед, томно от их вкуса в груди, дрожь берет, до того дивно. Так бы целовал и целовал.
Анжине снился Ричард, они обнимались и целовались и, она задыхалась от счастья: "любимый", — пело сердце…
Утром пришли, как положено, молодых проведать.
Богутар спал, обняв жену со спины и голову ее себе на руку положив. Сладко спал, чудо, как хорошо было. Шорох услышал и глаза открыл, насторожившись — Наймар поклонился, впуская повитуху и знахарку с дарами. Аона поклон положила, браслеты витые на запястья молодой вздела:
— Чтобы затяжелела кнеженка в ночь эту и сына тебе принесла, пресветлый кнеж, — зашептала с улыбкой. — Сынов тебе крепких, а и дочь в мать, ладную.
