Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса - Коллектив авторов (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
Ему довелось совершить еще множество глупых и страшных поступков, пока он был кадетом. Не раз он думал, что потом пожалеет, – но что толку жалеть? Тем не менее одного он так и не сделал: не вышел из своей маленькой комнатушки над гостиницей, не отправился прямиком в свою казарму и не попросил о личном разговоре с лейтенантом Рашидом, чтобы рассказать ему, что эта так называемая дама сочла возможным поделиться с ним тайной своего положения. Этого он не сделал на протяжении всех тех недель, что ему оставались.
И вот, как рок в греческой трагедии или ответ на слишком редкие молитвы, незавершенное дело возвращается к нему снова.
Шестью месяцами позже Люстр Сен-Клер поехала с его светлостью в Лондон, после чего перестала отвечать Гамильтону на письма.
О том, что она исчезла, он узнал лишь потому, что встретил на каком-то балу одного из ее друзей, отвлек даму, державшую его под руку, и подошел засвидетельствовать свое почтение. Тогда-то он и услышал, какой это был ужас, сколько пролилось слез и что ни одна из девушек в услужении у лорда Сёртиса не знает, что случилось с Люстр.
Гамильтон скрыл тогда свои чувства. И продолжал скрывать их впоследствии. Он раскопал об этом деле все что смог – то есть почти ничего. Он поднял все газеты за тот день, какие смог достать, и обнаружил упоминание о дипломатическом инциденте между Сент-Джеймсским двором и датчанами: оба винили друг друга в «недоразумении», в описание которого автор статьи по долгу службы не имел права углубляться более детально, но оно, несомненно, произошло по вине датчан с их вечными заскоками. Читая между строк, Гамильтон смог понять, что нечто потерялось – вероятно, дипломатическая почта. Возможно, эта почта включала в себя Люстр, или это и была Люстр…
А затем его полк внезапно подняли по команде, и он оказался надолго оторван от всего этого.
Месяцы, годы его мутило от того, что он носил в себе, начиная с огромного и внезапного страха тут же, прямо перед ним. Это бремя постоянно висело на нем, лишь постепенно облегчаясь. Однако дело так ничем и не кончилось. К тому времени, как его повысили в звании и начали поручать ему работу в штатском, Гамильтон привык успокаивать совесть, заверяя себя, что у него нет никаких конкретных деталей, которые он мог бы передать своему начальству. Девушка слишком много болтала и не умела вести себя в окружающем мире – но это ведь не доказательства, а всего лишь ощущения.
Этим все и исчерпывалось вплоть до сегодняшнего утра. И вот он вновь услышал ее имя – из уст Турпина, стоя на своем посту перед зданием Королевской конной гвардии.
Имя и новость о ее возвращении после того, как ее пятнадцать лет считали мертвой.
Гамильтон сумел скрыть, насколько эта новость взволновала его. Теперь у него хорошо получалось; его ирландская кровь нынче содержалась в английском сосуде.
Наконец-то он узнал детали, о которых из осторожности запрещал себе спрашивать с тех пор, как начал выполнять задания в штатском. Тогда, годы назад, Люстр была послана в Копенгаген для стандартного обмена информацией, поскольку сведения сочли слишком деликатными, чтобы доверить их вышивке или чему-либо еще, что подвержено прихотям человека и Господа. Турпин не сообщил ему, в чем состояла информация, только то, что она имела пометку «для их величеств», а это означало, что к ней могли иметь доступ лишь коронованные особы определенных мировых держав и избранные ими консультанты. Люстр усадили в парке, где ее встретили агенты датской Службы безопасности и проводили во дворец Амалиенборг. Предположительно. Поскольку ни ее, ни их во дворце не видели. Они попросту не дошли туда, и, выждав установленный час невмешательства, в течение которого предположительно считалось, что они могли отправиться в паб или зайти куда-нибудь перекусить, датчане подняли тревогу. Не нашли ничего; никто ничего не видел. Идеальное похищение – если это вообще было похищение.
Великие державы были в панике, сказал Турпин. Они ожидали, что нарушится равновесие, что вот-вот начнется война. Армии по всему континенту и Солнечной системе направлялись к портам и станциям экипажей. Гамильтону припомнился тот внезапный смотр, когда его полк услали месить сапогами грязь в Портсмуте. И как потом вскорости объявили, что это просто еще одни учения. Предшественник Турпина в результате того события потерял работу, а затем и жизнь: несчастный случай на охоте, хотя много ли в нем было случайности – бог весть.
Этим утром Гамильтону хватило здравого смысла промолчать о том, что содержавшаяся у Люстр в голове информация должна была иметь необычайную ценность, если ее утеря означала конец священного доверия для всех причастных к общественной жизни, конец всего. При мысли об этом его снова замутило, ибо натянулась ниточка, связывавшая важность того, что девушка носила в себе, с ее способностью говорить.
– И что, эти сведения по-прежнему так же деликатны? – спросил он.
Турпин кивнул.
– Поэтому я и посылаю вас. И именно поэтому вам предстоит кратко ознакомиться с енохийским. Мы предполагаем, что она будет способна говорить только на нем – по крайней мере, мы на это надеемся. От вас потребуется понять то, что она сможет сообщить, и действовать на месте в зависимости от услышанного. Альтернативой было бы отправить войска, чтобы вытащить ее оттуда, – а в настоящее время мы не совсем готовы вторгнуться в Данию.
В его тоне не было и намека на иронию. Говорили, что старого безумца, короля Фредерика, забавляла мысль о том, что его государство доставляет неудобства великим державам. Что он стремился к новым приобретениям в Солнечной системе помимо нескольких крошечных камешков, на которых, словно на куске бекона, сейчас проступала надпись «Dansk».
Теплота оказанного Турпином доверия помогла Гамильтону справиться со старой слабостью. Он ознакомился с языком и вступил в экипаж, чтобы пересечь бурные воды, с чувством, что его слишком мало уговаривали, однако и не желая напрашиваться, ощущая в себе обреченность и готовность умереть.
И вот перед ним Люстр. Впрочем, она ли это?
Быть может, это выращенный гомункул с достаточным объемом поверхностной памяти, чтобы распознать его?.. И говорить по-енохийски? Нет, конечно же, было бы невозможно запихнуть так много в такой убогий крошечный мозг. К тому же придать подобному объекту настолько конкретную индивидуальность – это уже чересчур, до такого не опустилась бы даже австрийская военная разведка. Может, перед ним реальная личность с выращенными чертами лица, соответствующими молодой Люстр? В принципе такое возможно. Но в чем смысл, учитывая, что она тотчас же попадет под подозрение? Почему не сделать, чтобы она выглядела на тот возраст, в котором должна быть сейчас?
– Да, – произнес он по-енохийски. – Это я.
– Так значит… это правда, видит Бог! То, в чем не было сомнения с тех пор… с тех пор, как я вернулась.
– Вернулась откуда?
– Мне сказали, что прибыло какое-то важное лицо, чтобы меня увидеть. Это ты?
– Да.
Она смотрела на него так, словно едва могла поверить.
– Мне нужна защита. Когда мы вернемся в Британию…
– Не раньше, чем я узнаю…
– Ты знаешь не хуже меня, что эта комната, это здание…
– Когда ты входила – когда здесь еще был вестибюль, – почему ты не позволила, чтобы тебя осмотрели?
Она тяжело вздохнула, губы вытянулись в тонкую линию. Внезапно все вернулось на круги своя: они опять ссорились. Идиоты. Все те же идиоты. Когда так много поставлено на карту!
Он должен был им рассказать. Им следовало послать кого-нибудь другого.
– Послушай, – сказала она, – сколько времени прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз?
– Лет пятнадцать, плюс-минус.
Он вновь увидел на ее лице потрясение. Словно ее постоянно ранила одна и та же новость. Любые ее отголоски.
– Я видела даты, когда выбралась, но не могла поверить. Для меня… прошло четыре года. А точнее… на самом деле, вообще нисколько.
